Тишину, последовавшую за этим, разорвал крик, которому, казалось, тесно в коридоре.

Я бросился к углу, увидел за поворотом открытую дверь, вошел туда и захлопнул дверь за собой. Крик смолк. Я стоял в маленькой темной передней с тремя дверями, не считая той, в которую вошел. Одна дверь была закрыта. Другая, в ванную, отворена. Я распахнул третью.

Прямо за порогом стояла толстая смотрительница, заслоняя все своей круглой спиной. Я протиснулся мимо нее и увидел то, на что она смотрела. Поперек кровати лежала Сю Хамблтон, в бледно-желтой пижаме, отороченной черным кружевом. Она лежала навзничь. Руки были вытянуты над головой. Одна нога подвернута, другая, вытянутая, доставала голой ступней до полу. Эта голая нога была белее, чем следовало быть живой ноге. Лицо было таким же белым, как нога, если не считать багровой припухлости между правой бровью и правой скулой да темных кровоподтеков на горле.

— Звоните в полицию, — сказал я женщине и принялся шарить в углах, шкафах и ящиках.

В агентство я вернулся к концу дня. Я попросил посмотреть в картотеке, есть ли у нас что-нибудь на Джо Уэйлса и Пегги Кэррол, а сам пошел в кабинет к Старику.

Я застал его за чтением отчетов; он кивком предложил мне сесть и спросил:

— Вы видели ее?

— Да. Она умерла.

Старик сказал: «Подумайте-ка», словно ему сообщили, что на улице дождь, и с вежливой, внимательной, улыбкой выслушал всю мою повесть — от того момента, когда я позвонил в дверь Уэйлса и до того, когда вслед за толстой смотрительницей увидел мертвую девушку.

— Ее били — на лице и горле кровоподтеки, — закончил я. — Но умерла она не от этого.

— Вы думаете, ее убили? — спросил он все с той же кроткой улыбкой.

— Не знаю. Доктор Джордан полагает, что причиной мог быть мышьяк. Сейчас он занимается анализами. Странную вещь мы нашли в квартире. Какие-то листы толстой серой бумаги заложены в книгу — «Граф Монте-Кристо», — а книга завернута в месячной давности газету и заткнута за плиту.

— А, мышьяковая бумага от мух, — пробормотал Старик. — Фокус Мейбрика — Седдонса. Если размочить в воде, в раствор переходит четыре — шесть гран мышьяка — достаточно, чтобы отравить двоих.

Я кивнул.

— Да, мне довелось столкнуться с этим в шестнадцатом году в Луисвилле. Мулатка-уборщица видела, как Макклур вышел вчера, в половине десятого утра. Возможно, девушка умерла до этого. С тех пор его никто не видел. Утром же, но раньше, в соседней квартире слышали их голоса, ее стоны. Но там дрались так часто, что соседи не придали этому значения. Управляющая говорит, что они дрались накануне вечером. Полиция разыскивает его.

— Вы сказали полицейским, кто она такая?

— Нет. И как нам с этим быть? Мы не можем рассказать им об Уэйлсе, не рассказав обо всем остальном.

— Боюсь, что нам не избежать огласки, — задумчиво сказал Старик. — Я дам телеграмму в Нью-Йорк.

Я вышел из кабинета. В архиве служащий дал мне две газетные вырезки. Из первой явствовало, что пятнадцать месяцев назад Джозеф Уэйлс, он же Святой Джо, был арестован по жалобе фермера Туми, у которого Уэйлс с тремя сообщниками выманил две с половиной тысячи долларов якобы «на предприятие». Во второй вырезке говорилось, что дело было закрыто из-за неявки Туми в суд — его, как водится, умиротворили, вернув деньги частично или целиком. Вот и все, что было в картотеке на Уэйлса, а на Пегги Кэррол ничего не было.


Я вернулся к Уэйлсу на квартиру, и мне открыл Макман.

— Какие дела? — спросил я.

— Никаких — только скулят все время.

Подошел Уэйлс и нетерпеливо спросил:

— Ну, убедились?

Девушка стояла у окна и смотрела на меня настороженно.

Я ничего не ответил.

— Нашли ее? — нахмурясь спросил Уэйлс. — Там, где я сказал?

— Ну да.

— Тогда все? — Морщины у него на лбу разгладились. — Нас с Пегги отпускают или?.. — Он осекся, облизнул нижнюю губу, взялся за подбородок и резко спросил: — Вы меня не продали?

Я помотал головой.

Он отнял руку от подбородка и раздраженно спросил:

— Так в чем же дело? Чего это у вас такое лицо?

Девушка с досадой бросила ему в спину:

— Я так и знала, что ни черта хорошего не выйдет. Я знала, что нам теперь не выпутаться. Ну и ловкач же ты!

— Уведи Пегги на кухню и закрой обе двери, — сказал я Макману. — Сейчас мы все со Святым Джо поговорим по душам.

Девушка ушла охотно, но, когда Макман закрывал дверь, она высунула голову и сказала Уэйлсу:

— Желаю, чтобы он тебе нос разбил, если начнешь крутить.

Макман затворил дверь.

— Кажется, ваша приятельница считает, что вам кое о чем известно.

Уэйлс угрюмо оглянулся на дверь и проворчал:

— От нее помощи как от сломанной ноги. — Он повернулся ко мне, придав лицу искреннее и дружелюбное выражение. — Чего вы хотите? Я вам все объяснил начистоту. В чем же теперь дело?

— А вы как думаете?

Он втянул губы.

— Зачем вы мне загадки задаете? — спросил он. — Ведь я хочу с вами по-честному. Но что мне делать, если вы не говорите, чего вам надо? Не могу же я знать, какие у вас мысли.

— Узнали бы — очень обрадовались.

Он устало покачал головой, отошел к дивану и сел, нагнувшись вперед и зажав ладони между коленями.

— Ну ладно, — вздохнул он. — Можете не торопиться спрашивать. Я подожду.

Я подошел и встал над Уэйлсом. Я взял его пальцами за подбородок, поднял ему голову и наклонился — нос к носу.

— Вот в чем твоя промашка, Джо: ты послал телеграмму сразу после убийства.

— Он умер? — Слова эти вырвались так быстро, что даже глаза у него не успели расшириться и округлиться.

Вопрос сбил меня с толку. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не поднять брови, а когда я заговорил, собственная интонация показалась мне неестественно спокойной:

— Кто умер?

— Кто? Почем я знаю? Вы про кого говорите?

— Про кого я, по-твоему, говорю?

— Почем я знаю? Да ладно! Про старика Хамблтона, ее папашу.

— Верно, — сказал я и отпустил его подбородок.

— Его убили, вы говорите? — Хотя я убрал руку, лицо Уэйлса не сдвинулось ни на миллиметр. — Как?

— Мышьяковой бумагой от мух.

— «Мышьяковой бумагой от мух»… — Лицо у него стало задумчивым. — Странный способ.

— Да, очень странный. Ты бы куда пошел, если бы захотел ее купить?

— Купить? Не знаю. С детства ее не видел. Да никто ею не пользуется у нас в Сан-Франциско. Тут и мух-то мало.

— Вот же купил кто-то, — сказал я. — Для Сю.

— Сю? — Он вздрогнул так, что под ним скрипнул диван.

— Ну да. Отравили вчера утром — мухомором.

— Обоих? — спросил он, словно не веря своим ушам.

— Кого и кого?

— А? Ее и отца.

— Ну да.

Он опустил подбородок на грудь и потер одну руку другой.

— Тогда мне крышка, — медленно произнес он.

— Она, — весело согласился я. — Хочешь вылезти из-под нее? Говори.

— Дайте подумать.

Я ждал, и, пока Уэйлс раздумывал, я прислушивался к тиканью часов. От раздумья на его сером лице выступили капли пота. Наконец он выпрямился и вытер лицо ворсистым пестрым платком.

— Ладно, скажу. Делать нечего. Сю собиралась свалить от Бейба. Мы с ней собирались уехать. Она… Вот, я вам покажу.

Он сунул руку в карман и вытащил сложенный листок плотной бумаги. Я взял его и прочел: «Милый Джо, я этого долго не вынесу, — в общем, нам надо поскорее бежать. Сегодня вечером Бейб меня опять избил. Если ты любишь меня, пожалуйста, давай поскорее. Сю».

Почерк был женский, нервный, угловатые буквы теснились и вытягивались вверх.

— Поэтому я и хотел плешь потереть Хамблтону, — сказал он. — У меня третий месяц сквозняк в кармане, а вчера получаю это письмо — надо где-то деньги брать, чтобы увезти ее. Она бы из отца тянуть не захотела — я и решил все сделать по-тихому.

— Когда ты видел ее в последний раз?

— Позавчера, в тот день, когда она это письмо написала. Только я ее не видел — она была здесь, а писала она ночью.

— Бейб догадывался, что вы затеваете?

— Мы думали, что нет. Он всю дорогу ревновал ее, по делу и не по делу.

— Так были у него основания?

Уэйлс посмотрел мне в глаза и сказал:

— Сю была хорошая девочка.

— Нда, и ее убили.

Он молчал. На улице смеркалось. Я отошел к двери и нажал на выключатель. При этом я не спускал глаз со Святого Джо.

Только я отнял палец от выключателя, как что-то звякнуло в окне. Звук был громкий, резкий.

Я посмотрел на окно. За окном, согнувшись на пожарной лестнице, стоял человек и заглядывал в комнату сквозь стекло и тюлевую занавеску. Смуглый человек, с грубыми чертами лица, — и размеры его говорили о том, что это Бейб Макклур. В стекло перед ним упиралось дуло черного автоматического пистолета. Он постучал им по стеклу, чтобы привлечь наше внимание.

Делать мне в данную минуту было нечего. Я стоял на месте и смотрел на него. Я не мог разобрать, на меня он смотрит илн на Уэйлса, Видел я его вполне четко, но тюлевая занавеска мешала разглядеть такие подробности. Я решил, что он держит в поле зрения нас обоих, а тюлевая занавеска не очень ему мешает. Он был ближе к занавеске, чем мы, а кроме того, я зажег свет в комнате.

Уэйлс замер на диване и смотрел на Макклура. На лице Уэйлса застыло странное, угрюмое выражение. Глаза были угрюмы Он не дышал.

Макклур ткнул дулом пистолета в окно, из него вывалился треугольный кусок стекла и со звоном разбился на полу. Я с сожалением подумал, что звук недостаточно громок и не насторожит Макмана на кухне. Нас разделяли две двери.

Уэйлс увидел, как разбилось стекло, и закрыл глаза. Он закрывал их медленно, постепенно, так, словно засыпал. Его застывшее угрюмое лицо по-прежнему было обращено к окну.