Это были последние слова, которые я расслышал. Единственное, что я еще в состоянии вспомнить, это то, что туго натянутый канат между моими висками, который держал меня до сих пор, вдруг лопнул с каким-то металлическим звуком. Позднее Вульф рассказал мне, что, прежде чем он успел меня подхватить, я, падая, ударился головой о стол, да так, что грохот пошел.

20

Проснувшись в понедельник утром, я продолжал лежать в постели. Когда я проснулся настолько, чтобы понять, где я, у меня появилось ощущение, что я лег спать летом, а теперь уже Рождество. Потом я заметил рядом со своей кроватью доктора Волмера.

Я улыбнулся ему:

— Хелло, доктор, вы теперь наш домашний врач?

Он тоже ответил мне улыбкой:

— Я забежал всего на минутку, чтобы посмотреть, как действует то лекарство, которым я накачал вас вчера вечером. Очевидно…

— Что? О Господи! — Тут только я заметил, что комната наполнена светом. — А сколько времени?

— Без четверти двенадцать.

— Не может быть! — Я повернулся в сторону часов. Здравствуйте! Я моментально сел, и тут же мне в голову вонзились тысячи маленьких ледяных иголок. Я взвыл, поднял руки и попытался от них избавиться.

— Что это у меня здесь? Это голова? — спросил я у доктора Волмера.

Он засмеялся.

— Ничего, все будет в порядке.

— Только не говорите мне когда. О! А мистер Вульф в кабинете?

Он кивнул:

— Я говорил с ним, прежде чем подняться к вам.

— Но ведь уже полдень! — Я спустил ноги на пол. — Берегитесь, как бы я в вас не врезался. — И стартовал в ванную.

Я начал намыливаться под душем, а он встал в дверях и сообщил мне, что дал Фрицу рекомендации в отношении моего завтрака. Я ответил, что мне сейчас нужны не рекомендации, а яичница с ветчиной. Он снова рассмеялся и ушел. Его смех успокоил и обрадовал меня, ибо если бы у меня в голове действительно были иголки, он как доктор попытался бы их извлечь оттуда, вместо того чтобы смеяться. Я постарался помыться побыстрей, насколько это было возможно при моем головокружении, затем сполоснул свое одеревеневшее тело под душем, надел дневной костюм и в довольно приличном виде спустился вниз, держась за поручень.

Вульф, бросив на меня взгляд со своего кресла, сказал мне: «Доброе утро» — и осведомился, как я себя чувствую. Я ответил, что чувствую себя, как жеребята-двойняшки, и прошел к своему письменному столу. Он спросил:

— Нет, серьезно, Арчи, тебе уже можно ходить?

— Да не только можно, давно уже нужно. Вы же меня знаете, я человек дела.

Он растянул щеки.

— А я, выходит, наоборот, суперсидячий тип. И вчера вечером, когда ты ехал домой из «Бронкс Ривер Инн», всю дорогу, добрых десять миль, уложив голову мне на колени, это была всего лишь комическая смена ролей.

Я согласно кивнул:

— Ага, ужасно комическая. Я ведь давно вам говорил, мистер Вульф, что вы платите мне половину жалованья за работу, а вторую половину — за то, что я выслушиваю ваше хвастовство.

— Да-да, ты это действительно говорил, однако если прошлый раз я не ответил тебе, то сейчас отвечаю… Впрочем, оставим это. Подобный обмен любезностями мы можем продолжить как-нибудь в другой раз, пора приниматься за работу. Хорошо? Сегодня утром я переговорил по телефону с мистером Морли и отдельно с окружным комиссаром. Решено, что во второй половине дня, в два тридцать, я навещу мистера Чейпина в тюрьме. Как ты наверняка помнишь, в субботу вечером, когда Фред Даркин прервал нас своими новостями, я как раз начал тебе диктовать признание Пола Чейпина. Нам пришлось это отложить. Найди, пожалуйста, ту страничку, мы можем продолжить. Оно понадобится мне в два часа.

Вот таким образом я — как оказалось — не только лишился яичницы с ветчиной, о которой так мечтал, но в конце концов не попал и на ленч с Вульфом и с Хиббардом. Диктовка продолжалась почти до часу, а затем мне еще пришлось отпечатать все начисто. Пустота в моем животе за это время превратилась в вакуум или в нечто еще более пустое, чем сама пустота. Я сказал Фрицу, чтобы он дал мне несколько горячих тостов с яйцом, молоко и кофе прямо на письменный стол. Мне хотелось, чтобы документ, который Пол Чейпин должен был подписать, был отпечатан как следует, а при этом я вынужден был работать довольно медленно и серьезно концентрироваться, потому что моя голова все еще не хотела признавать важность таких вещей, как правильная расстановка знаков препинания и правописание. Три минуты я потерял, звоня в гараж, чтобы мне подогнали к дому седан, естественно, я предполагал, что отвезу туда Вульфа сам, однако мне было сказано, что Вульф уже дал им указания и что шофер у них тоже заказан. Мне пришло в голову, что я мог бы почувствовать себя оскорбленным, но я сказал себе, что мне на это наплевать.

Вульф съел ленч довольно быстро — для него быстро. Без пятнадцати два он возвратился в кабинет, как раз когда я был более или менее готов и хотел уже положить три копии в коричневые папки. Он взял их, сунул в карман, велел мне взять свой блокнот и начал выдавать инструкции для меня на остаток дня. Он сообщил мне, что нанял шофера на вторую половину дня, потому что у меня будут другие дела. Дальше он разъяснил мне, что Хиббард клятвенно обещал ему оставаться весь день в своей комнате, ввиду того что к нам ожидаются кое-какие визиты. Хиббард отправился туда прямо из столовой.

В дверях появился Фриц и доложил, что машина прибыла. Вульф сказал, что будет готов через несколько минут.

Я узнал кое-что новое о нервной системе Вульфа, когда обнаружил, что он уже выполнил большую часть подготовки к встрече с Лигой запуганных мужчин, которая должна была состояться сегодня вечером в девять часов в нашем кабинете. И это прежде чем он посетил Чейпина! Кроме нескольких подробностей, содержащихся в признании, я так и не знал, что там ему наговорила Дора. Но ведь подписаться под документом в месте, обозначенном пунктиром, должна была не она, а ее светлоглазый супруг. Хорошо еще, что Вульф не стал поручать вести с ним переговоры, хотя для него самого это означало, что ему придется дважды на протяжении двух дней отважиться поехать в город, что было просто мировым рекордом.

Он начал заниматься подготовкой встречи еще в воскресенье вечером, сразу же после нашего возвращения, а в понедельник утром обзвонил из своей спальни Бостон, Филадельфию и Вашингтон, а также шесть или даже больше членов Лиги в Нью-Йорке, и заседание было организовано. Моей задачей было связаться с остальными, если удастся — по телефону, и обеспечить возможно бол ее полное их участие. Перед уходом он дал мне еще одно задание, крайне неотложное: я должен был навестить миссис Бертон и задать ей два вопроса, которые он мне продиктовал. Я предложил сделать это по телефону, но он не согласился, так как будет лучше, если я поговорю также с дочерью и служанками. Фриц стоял в дверях с пальто Вульфа в руках, однако Вульф сказал:

— Чуть было не забыл, ведь наши гости захотят пить. Фриц, отложи в сторону пальто и пойдем со мной посмотрим, что нам понадобится. Арчи, будь так любезен, тебе пора уже отправляться, чтобы успеть вернуться к трем. Фриц, на прошлой неделе я заметил, что мистер Кейбот отдает предпочтение содовой воде «Эймер»…

Я ушел. Шагая в гараж за своей машиной, я чувствовал, как свежий воздух играет в моих легких. Выведя машину на свет, я всю ее осмотрел, однако не смог найти на ней ни одной царапины, — именно после этого я и подумал о чудесах. Я сел в машину и уехал.

Честно говоря, Вульф меня немного беспокоил. Мне казалось, что он слишком торопится, причем совершенно необоснованно. Правда, честное слово Хиббарда так и так должно было лопнуть сегодня вечером, однако вполне вероятно, что его удалось бы уговорить продлить свое обещание, да и едва ли стоило его демонстрировать на этой встрече в качестве золотого гвоздя программы. Но в этом — весь Вульф: он даже не стал дожидаться, пока признание Чейпина окончательно будет у него в кармане. Надеяться на то, что ему повезет, — это было как раз в его духе, это было частью его натуры, и, пожалуй, весьма существенной частью. Я много чего не понимал в Вульфе, впрочем, даже и не пытался понять. Однако нет такого закона, который запрещал бы человеку беспокоиться, а мысль о том, как пройдет вечерняя встреча, если Пол Чейпин будет и дальше продолжать молчать как мул, отнюдь не способствовала улучшению моего состояния. Все это мучило меня всю дорогу до Девяностой улицы.

Вульф заявил, что оба вопроса, которые я должен задать миссис Бертон, имеют огромное значение. Первый вопрос был очень простой: звонил ли доктор Бертон Полу Чейпину в субботу вечером между 6.50 и 7.00 и просил ли его прийти к нему?

Второй был посложнее: в субботу вечером в 6.30 на столе в холле квартиры Бертонов лежала пара серых перчаток. Они лежали на конце стола около двустворчатой двери. Взял ли их кто-то из домашних в период между указанным временем и 7.20?

Мне повезло: все были дома. Экономка оставила меня ждать в салоне, и миссис Бертон вышла ко мне. Она выглядела осунувшейся, а серое платье, в котором она была, придавало ей болезненный вид, но она все еще держалась потрясающе. Первый вопрос занял секунд десять, и ответ был однозначным: нет. В субботу вечером после семи доктор Бертон вообще никому не звонил. Второй вопрос потребовал больше времени. Миссис Курц отпадала, так как ее вообще не было дома. Дочь, как оказалось, также не входила в расчет, так как ушла раньше семи, но тем не менее я попросил миссис Бертон позвать и ее на всякий случай. Она пришла и заявила, что перчаток в холле не оставляла и вообще никаких перчаток там не видела. Миссис Бертон тоже не заходила в холл после своего возвращения около 6.05. Вплоть до 7.33, когда она вбежала туда, услышав выстрелы. Она сказала, что не оставляла на этом столе никаких перчаток и уж совершенно точно никаких перчаток оттуда не брала. Послали за Розой. Роза пришла, и я спросил ее, не брала ли она в субботу вечером, между половиной седьмого и семью, пару перчаток со стола в холле.