Я подошел к сейфу, открыл его, вынул шкатулку и отнес ее на письменный стол Вульфа. Я не видел ее со среды и уже забыл, насколько она красива, это действительно был шедевр. Я очень осторожно опустил ее на стол. Я заметил, что хромой больше смотрит на меня, чем на шкатулку, и подумал, что его, видимо, обрадовало то, как я с ней обхожусь. Без какой-то особой причины, просто из чувства противоречия, я несколько раз погладил ее крышку. Вульф велел мне сесть на место.

Чейпин обеими руками схватился за подлокотники кресла, как бы желая подняться.

— Я могу ее открыть?

— Нет.

Он встал, не опираясь на палку, и схватился руками за письменный стол.

— Я… я только приподниму ее.

— Нет. Мне очень жаль, мистер Чейпин, но вы не дотронетесь до нее.

Калека стоял, наклонившись вперед и опираясь на стол. Выдвинув вперед подбородок, он смотрел Вульфу в глаза. Неожиданно он рассмеялся. Это был страшный смех, мне казалось, что он вот-вот захлебнется им. Но он продолжал смеяться. Потом смех постепенно затих, он повернулся и взял свою палку. Я ожидал, что у него начнется истерика, и приготовился броситься на него, если бы он попытался сыграть какую-нибудь штучку, например, врезать Вульфу палкой по кумполу, но я снова в нем ошибся. Он принял свою обычную позу, опираясь правой рукой на палку и слегка наклонив голову влево, чтобы удержать равновесие. По его светлым глазам, которые опять были устремлены на Вульфа, никто бы не смог угадать, что он вообще способен на какие-то чувства.

— Когда вы придете сюда в следующий раз, мистер Чейпин, вы сможете забрать свою шкатулку, — обратился к нему Вульф.

Чейпин покачал головой и новым, более резким тоном произнес:

— Сомневаюсь. Вы ошибаетесь. Вы забываете, что у меня уже двадцать лет практики по части самопожертвования.

Вульф кивнул:

— Нет-нет, наоборот, я это учитываю. Остается лишь единственный вопрос: какую из двух жертв вы выберете? Насколько я вас знаю, а я думаю, что знаю вас, я знаю, каким будет ваш выбор.

— Я сделаю выбор сейчас.

Я не отрываясь смотрел на невероятную улыбку хромого. Я подумал, что для того, чтобы сломить его, Вульфу придется стереть с его лица улыбку, и мне показалось, что теми методами, о которых я хоть когда-либо слышал, это абсолютно невозможно. Все еще улыбаясь, Чейпин положил левую руку на стол, оперся на нее, правой рукой поднял палку, вытянул ее перед собой, как рапиру, а конец ее осторожно положил на стол. Он продвигал ее вперед до тех пор, пока она не уперлась в бок шкатулки, а затем, не торопясь, нанес по ней удар, не резко, но довольно сильно. Шкатулка скользнула к краю стола, перевернулась и упала. На полу она подпрыгнула и подкатилась к моим ногам.

Чейпин снова взял палку, перенес на нее вес тела и, даже не взглянув на шкатулку, с улыбкой обратился у Вульфу:

— Я вам говорил, сэр, что я научился жить за счет сочувствия. Теперь я учусь жить без него.

Он дважды дернул головой, как конь в узде, с трудом повернулся, похромал к дверям и вышел вон. Я сидел, глядя ему вслед, и даже не вышел за ним в холл, чтобы помочь ему. Мы слышали, как он ковыляет, как пытается удержать равновесие, надевая пальто. Затем мы услышали, как открылась и закрылась парадная дверь.

Вульф вздохнул:

— Подними шкатулку, Арчи, и убери ее. Просто невероятно, какое сильное воздействие на душевное состояние оказывает даже небольшой литературный и финансовый успех.

Он позвонил, чтобы ему принесли пиво.

15

В то утро я не выходил из дома. Вульф разговорился. Блаженно развалившись в кресле, сложив руки на животе и почти закрыв глаза, он удостаивал меня одной из своих тихих, бесконечных лекций. На этот раз он посвятил ее тому, что он назвал «духовной бравадой». Он утверждал, что существуют два различных вида бравады: одна должна поразить зрителей, вторая же рассчитана исключительно на внутреннего зрителя. И это и есть как раз «духовная бравада». Это не зрелище, которое устраивает определенная часть нашего «я», чтобы произвести впечатление на остальные ею части. И так далее. До часа дня я успел лишь отпечатать на старой развалине из Гарвард-клуба копию первого угрожающего письма и посмотреть на него с помощью увеличительного стекла. Все совпало. Чейпин писал свои оды друзьям на этой машинке.

После ленча я взял машину и отправился на ловлю Хиббарда. От парней, включая Саула Пензера, поступили обычные доклады — опять ничего. Фред Даркин в четверть первого со смехом рассказал по телефону, как он со своими коллегами устроил торжественное шествие, провожая Пола Чейпина до дома Ниро Вульфа, затем они спрятались за угол Девятой авеню и ожидали сообщения о кончине Вульфа. Потом они снова поработали эскортом у Чейпина по дороге домой.

У меня было столько же надежды найти Хиббарда, как и получить любовное письмо от Греты Гарбо, но я отправился провести рекогносцировку поля боя. Разумеется, я по два раза в день звонил племяннице Хиббарда Эвелин, и не потому, что ожидал услышать от нее что-нибудь новенькое, ведь, если бы она узнала что-то новое, она сразу дала бы нам знать, но она была моей клиенткой, а клиенту следует постоянно напоминать, что вы развили бурную деятельность. Ее голос по телефону звучал довольно расстроенно, а у меня едва хватало духу хоть чуть-чуть успокоить ее, но пару попыток я все же предпринял. Одной из таких безнадежных попыток, предпринятых мною в тот день, было посещение канцелярии Фердинада Бауена, биржевого маклера. Фирма «Голбрайт и Бауен» весьма успешно спекулировала ценными бумагами, совершенно не интересуясь мелкой рыбешкой, а у Хиббарда был в ней открытый счет. Посещая членов Лиги, я уделил Бауену совсем мало внимания, однако шансы кое-что узнать у него были чуть выше, чем у остальных. Зайдя в его канцелярию на двадцатом этаже одного из зданий на Уолл-стрит, я подумал, что надо будет порекомендовать Ниро Вульфу увеличить долю Бауена в общем котле, что бы ни говорил банковский анализ. Аренда явно была оплачена, а она одна, по всей видимости, обошлась ему в такую копеечку, которая даже и не снилась самому удачливому взломщику. Его офисы занимали целый этаж, а их обстановка наводила на мысль, что для того, чтобы получить здесь место машинистки, девушка должна быть по меньшей мере герцогиней.

Меня пригласили в личный кабинет Бауена размером с танцевальный зал. По лежащим на полу коврам было просто страшно ступать. Бауен сидел за великолепным темно-коричневым письменным столом, на котором не было ничего, кроме «Уолл-стрит джорнэл» и пепельницы. В одной своей маленькой лапке он держал длинную толстую сигару, из которой поднимался дымок. Не нравился мне этот парень. Если бы я должен был выбирать, кому лучше всего повесить на шею убийство, — ему или Полу Чейпину — мне пришлось бы бросать монету.

Он, видимо, считал, что ведет себя как надо, рявкнув на меня, чтобы я сел. Действительно крутых парней я еще переношу, но вот таких, которые думают, что представляют собой правильно смешанный коктейль Джона Д. Рокфеллера и лорда Честерфилда, в то время как в них начисто отсутствуют оба эти компонента, таких парней я люблю, как занозу в седалищном нерве. Я выложил ему то же самое, что выкладывал им всем, — что я хотел бы узнать все о том, когда он в последний раз видел Эндрью Хиббарда, со всеми деталями и подробностями. Ему потребовалось подумать. Наконец он решил, что в последний раз это было более чем за неделю до исчезновения Хиббарда, где-то около двадцатого сентября, в театре. Они вместе отправились на спектакль, Хиббард со своей племянницей, а он — с женой. Они не говорили ни о чем важном, ни о чем таком, что было бы связано с нынешней ситуацией. Насколько он помнит, о Поле Чейпине даже и не упоминалось, видимо потому, что Бауен был одним из той троицы, которая наняла детективов Бэскома, и он не хотел портить себе вечер ссорой, поскольку Хиббард этого не одобрял.

Я спросил его:

— У Хиббарда был счет в вашей фирме?

Он кивнул:

— Да, давно, уже десять лет. На нем не было большого оборота, по большей части только рост и падение ценных бумаг.

— Понятно. Я установил это по перечню в его бумагах. Знаете, нам могла бы помочь всего одна вещь, какое-нибудь доказательство того, что когда Хиббард во вторник вечером уходил из дома, он знал, что ему не нужно будет возвращаться. Я ничего такого не могу найти, хотя все еще продолжаю искать. Например, не предпринимал ли он за несколько дней перед своим исчезновением каких-либо шагов или не давал ли каких-либо необычных указаний в отношении своего счета у вас?

Бауен покачал своей круглой головой:

— Нет, мы бы об этом узнали… но я попробую проверить. — Из шеренги телефонов на стене он взял один и что-то в него сказал. Подождал немного и снова с кем-то поговорил. Положив трубку, он обратился ко мне: — Нет, как я и думал. На счету Энди уже более двух недель нет никакого движения, и от него не поступало никаких указаний.

Я попрощался с ним.

Это был типичный образчик того неуклонного прогресса, которого я добился в тот день в поисках Эндрью Хиббарда. Полнейший триумф. От следующих шести ребят я узнал столько же, сколько и от Фердинанда Бауена. Поэтому, ничего удивительного, что к вечеру я ехал домой в соответствующем настроении. Я уже не говорю о том, что какой-то тип поцарапал мне заднее крыло, пока я ставил машину на Девяностой улице, чтобы зайти к доктору Бертону. Мне ничего не хотелось, не было даже желания выслушивать очаровательную живую беседу Вульфа за ужином — во время приема пищи он совершенно забывает, что на свете существуют убийства, поэтому я был рад, что именно в этот вечер он оставил включенным радио.

После ужина мы пошли в кабинет, и от отчаяния и злости я начал рассказывать ему о своих утренних визитах. Однако он попросил меня подать ему атлас и стал изучать карты. Всегда, когда ему нужно работать, он склонен развлекаться со множеством игрушек, однако атлас был из них самой худшей. Поэтому, видя, что он им занялся, я замолчал. Некоторое время я возился со своими записями об орхидеях и хозяйственными счетами, а затем закончил свою деятельность на этот вечер и подошел к его столу, чтобы посмотреть, что он делает. Он занимался Китаем! Это был Атлас Гушарда, самый лучший из тех, что можно достать, и он посвятил Китаю гораздо больше внимания, чем тот этого заслуживал. Вульф разложил сложенную карту и с ручкой в одной руке и увеличительным стеклом в другой сидел, погрузившись в Дальний Восток. Я даже не потрудился пожелать ему спокойной ночи, зная, что он все равно мне не ответит. Я забрал с собой экземпляр книги «Черт побери деревенщину» и отправился наверх в свою комнату.