— Ну, — сказал я, — сегодня я заглянул на чашку чая к своему старому другу инспектору Кремеру, а он рассказал мне, как чудесно он с вами вчера побеседовал. И тут мне пришло в голову, что я был бы не прочь с вами познакомиться. Это один вариант. А второй мог бы быть такой: одному мужику, имя которого нет нужды здесь называть, пришло в голову, что вы его малость подставили, и он поручил мне в этом разобраться. Мне показалось, что самый быстрый способ — это прямо поинтересоваться у вас. Итак, на скольких людей вы работаете?

— Проклятое любопытство. — Он высунул язык и облизал губы. — Вчера этот проклятый инспектор, а теперь вы. Черт побери, мой суп совсем остынет.

Он встал с табурета, взял тарелку и перенес ее на десять футов дальше, к последнему столику. Потом вернулся за хлебом, маслом и стаканом воды и перенес их. Я подождал, пока переезд закончится, затем встал, перешел к соседнему столику и уселся против него. Я был зол, потому что моя хитрость оказалась бесполезной. Официант и посетители следили за нами, однако просто от скуки. Я залез в карман, вынул пачку банкнот и отложил две двадцатки.

— Послушайте, — сказал я, — думаю, что через день или два я вас все равно вычислю, но это потребует денег и времени, поэтому мне было бы проще, если бы вы взяли себе вот это. Здесь сорок баксов. Половину сейчас: как только вы мне скажете, кто вас нанял, а вторую половину сразу же после того, как я это проверю. Я это так и так узнаю, но таким путем я сэкономлю время.

Провалиться мне на этом месте, если он не встал еще раз, снова не забрал свой суп и не вернулся обратно за первый столик. Несколько клиентов засмеялись, а официант крикнул мне:

— Эй, дайте парню доесть свой суп, вы же ему портите аппетит.

Я чувствовал, как мной овладевает такая злость, что я готов был набить кому-нибудь морду. Но я знал, что так я ничего не добьюсь, поэтому я это проглотил и изобразил улыбку номер четыре. Я собрал коротышкин хлеб, масло и воду, отнес к нему и поставил на столик рядом с ним. Затем подошел к стойке, бросил на нее четверть доллара и сказал:

— Дайте ему супу погорячей и всыпьте в него яд. — После чего вышел.

Медленно возвращаясь к машине и проходя мимо табачной лавки, я увидел в ней Фреда Даркина. Мне пришла в голову идея зайти к нему и сказать, чтобы он не спускал глаз со своего друга Розочки и попробовал подловить его, когда тот будет звонить по телефону. Однако, зная Фреда, я решил, что лучше будет оставить его на основной работе. Я сел в машину и поехал в город.

Я не очень-то понимал этого коротышку. Возможно ли, чтобы шпик, выглядевший так, как он, оказался таким порядочным? Кто же и сколько ему платит, что при виде сорока долларов он реагирует так, будто это обертка от мыла? Кто так страшно заинтересован в том, чтобы не стало известно, что он нанял человека следить за Полом Чейпином? Соображения инспектора Кремера не представлялись мне убедительными. Даже если Леопольд Элкас в тот раз помог Дрейеру с его коктейлем, зачем ему было бы следить за Чейпином? Конечно, это было возможно, но в своей практике я привык не ломать себе голову над какой-либо идеей до тех пор, пока она не станет несколько более вероятной. А если это не Элкас, то кто же? Это мог быть кто угодно из их банды, кто-то, кто так перепугался, что меморандум Вульфа его совершенно не удовлетворил и он счел необходимым собирать собственную информацию о том, что поделывает этот калека. Но тогда зачем вся эта таинственность? По дороге в город я мысленно перебирал состав Лиги, но без какого-либо результата.

Поставив машину в гараж, я направился домой. Было уже время обеда. Когда я зашел в дом, Вульф сидел за своим письменным столом в кабинете и чем-то занимался. Поднос с пивом был отодвинут в сторону, а сам он склонился над какой-то бумажкой, рассматривая ее через увеличительное стекло под сильным светом. Он поднял голову, кивнул мне вместо приветствия и снова вернулся к бумаге. Под пресс-папье лежала стопка точно таких же листков. Текст, отпечатанный на машинке, начинался со слов: «Надо было б меня вам убить и следить за последним мгновением…». Это было первое угрожающее письмо.

Вскоре он еще раз взглянул на меня, заморгал и положил лупу на стол. Я спросил:

— Это образцы шрифта от Фаррела?

— Да. Мистер Фаррел принес их десять минут назад. Он решил взять образцы шрифта всех машинок, имеющихся в канцелярии мистера Оглторпа. Два я проверил и отложил, они помечены красными чернилами. — Он вздохнул. — Знаешь, Арчи, что удивительно: из-за того, что день в это время года становится короче и так быстро темнеет, почему-то кажется, что время между ленчем и обедом удлиняется. Наверное, я уже упоминал об этом.

— Не слишком часто, сэр. Максимум один-два раза в день.

— Неужели? Это явление заслуживает более частого упоминания. Ты уже вымыл руки?

— Нет еще, сэр.

— Сегодня на обед пара фазанов, стоит поторопиться.

И я поднялся в свою комнату.

После обеда мы вместе поработали над образцами Фаррела. Их было шестнадцать. Он не очень-то хорошо умел печатать на машинке, но для наших целей это было неважно. Я принес себе лупу из оранжереи, а Вульф пользовался своей. Не имело значения, каким письмом мы воспользуемся для сравнения, так как мы точно установили, что все они были напечатаны на одной и той же машинке; разве что могли быть разные копии. Мы работали тщательно и не отбрасывали ни одного образца до тех пор, пока оба не проверили его. Вульф любит такого рода работу, он наслаждается каждой ее минутой; просмотрев весь листок и убедившись, что буква «а» на нем не вылезает из строки, а буква «н» не косит, он удовлетворенно ворчал и протягивал листок мне. Сам я люблю такую работу только тогда, когда она может нас куда-нибудь привести. Чем ближе мы подходили к концу стопки, обозначая один листок за другим красными чернилами, тем грустнее я становился.

Около десяти часов я встал, подал Вульфу последний листок и отправился на кухню за кувшином молока. Фриц сидел там и читал французскую газету. Он начал хихикать надо мной:

— Если ты будешь пить молоко с таким мрачным видом, оно у тебя прокиснет.

Я спокойно показал ему язык и вернулся в кабинет. Вульф скрепил копии скрепкой, а оригиналы положил обратно в конверты. Я пробурчал:

— Ну что ж, сегодня мы провели прекрасный и плодотворный вечер, не правда ли? — после чего отпил молока и облизал губы.

Вульф возвратился в кресло и сцепил пальцы на животе. Глаза его были почти полностью открыты. Наконец он произнес:

— Мы пали жертвой остроумия мистера Чейпина. Но зато мы установили один факт: он не печатал писем с угрозами в канцелярии своего издателя. Однако он их печатал и вне всякого сомнения намерен печатать следующие, то есть эта машинка существует и ее можно отыскать. У меня уже готово следующее задание для мистера Фаррела, несколько сложнее, однако попробовать стоит.

— Я и сам мог бы предложить вам несколько таких заданий. Поручите ему заполучить образцы шрифтов пишущих машинок в конторе Леопольда Элкаса.

Брови Вульфа слегка поднялись:

— Почему именно Элкаса?

— Тут такое дело: инспектору Кремеру пришла в голову идея поручить кому-то в Италии разыскать мистера Сантини. Само собой, идея довольно глупая, но придумал он это на свою собственную шею. Сантини вспомнил, что, когда они в тот раз все вместе вышли из конторы, Элкас зачем-то вернулся и оставался там примерно полминуты. На то, чтобы бросить несколько таблеток в виски с содовой, времени вполне достаточно.

— Но едва ли достаточно для того, чтобы украсть пузырек из кармана мистера Дрейера и потом положить его обратно. Я уже не говорю о том, какой ловкости и проворства это потребовало бы.

— Разумеется. Но это сделал заранее Чейпин и передал таблетки Элкасу, возможно, даже за неделю до этого.

— В самом деле? И об этом сообщили в последних известиях?

— В голове у Кремера. Но в один прекрасный день это могло бы быть у него в кармане. А нам пришлось бы раздобыть зеркало, чтобы посмотреть, как мы будем выглядеть, если окажется, что он сам до всего додумался. И еще одна вещь: Элкас нанял человека, чтобы следить за Чейпином.

— Это тоже родилось в голове мистера Кремера?

— Да. Тоже. Однако один из этих шпиков…

— Арчи, — Вульф погрозил мне пальцем, — мне кажется, тебе пора иметь свою точку зрения. Нельзя допускать, чтобы сложность этого дела заставила тебя поглупеть. Возьмем, к примеру, инспектора Кремера. Он прекрасный человек. В девяти случаях убийств из десяти его услуги были бы гораздо более ценными, чем мои. Но обрати внимание: мне приходится регулярно соблюдать рабочее время, я не смогу ничего сделать там, где на расстоянии вытянутой руки нет бутылки хорошо охлажденного пива, я не умею быстро бегать. Если я буду вынужден совершить какое-либо значительное физическое усилие, например, убить гада, я весь день буду чувствовать голод. Но в данном деле или же в любом другом, которое нас интересует, совершенно не нужно принимать во внимание величину черепа мистера Кремера. Думаю, что за семь лет ты мог бы это понять.

— Разумеется. Я и не говорю о его голове, — я махнул рукой, — но его факты? Например, тот факт, что Элкас возвращался один в контору?

Вульф покачал головой:

— Видишь ли, Арчи, штурвал на корабле мести мистера Чейпина вытворяет такие выкрутасы, что у тебя от этого закружилась голова. Вспомни, какие обязательства мы приняли на себя в своем меморандуме: освободить наших клиентов от страха перед намерениями Пола Чейпина. Даже если бы удалось доказать, что виски мистера Дрейера отравил доктор Элкас, — в чем я сильно сомневаюсь, — зачем ему это делать? Нет уж, давай придерживаться круга своих собственных обязанностей и желаний. Трудно отрицать, что инспектор Кремер, как и любой другой, может располагать каким-то полезным для нас фактом, и тогда мы будем это приветствовать. Однако данные факты выходят за круг наших обязательств.