Жертва идентифицирована как Салли Андерсон, белая женщина, возраст 25 лет. Волосы светлые. Глаза голубые. Предварительные измерения (до вскрытия): рост приблизительно пять футов восемь дюймов, вес приблизительно сто двадцать пять фунтов. В ожидании отчета о вскрытии обнаружено предположительно три раны: одна в левой стороне груди, две на лице. Гильз на месте преступления не найдено. Содержимое сумки девушки: губная помада, карандаш для бровей, две пластинки жевательной резинки, записная книжка с адресами, салфетки «Клинекс», бумажник с тремя фотографиями, двадцать три доллара США, карточка члена клуба актеров. Опрос квартиросъемщиков в доме № 637 по улице Норт-Кэмпбел не выявил свидетелей, но имеются показания, что жертва была танцовщицей, занятой в мюзикле под названием «Жирная задница», театр «Уэльс», 1134, Норт-Аддерлей.

Труп отправлен в морг больницы Хейли. Личные вещи остаются в ведении Мидтаун-Ист для передачи в лабораторию. Отдел баллистики: о пулях, обнаруженных при вскрытии, докладывать безотлагательно.

Генри Левин Детектив первой степени Генри Левин Значок № 27842 (Мидтаун-Ист)

— Напечатал все чисто, без ошибок, — сказал Мейер.

— Но в целом полезного здесь мало, — проворчал Карелла.

— Напечатал, наверное, еще до того, как позвонил Дорфсман?

— Но тот быстро справляется с баллистической экспертизой.

— Давайте посмотрим, что нам известно о другом преступлении, — предложил Мейер.

В канцелярии Альф Мисколо варил самый дурной кофе, какой можно было купить. Его едкий аромат сразу ударил в нос, когда они открыли дверь.

— День всех святых приходит и уходит, — вздохнул Мейер.

— Что ты хочешь сказать? — поинтересовался Мисколо.

— Я хочу спросить, зачем ты в кофейник кладешь лягушек и тритонов?

Мисколо рассмеялся.

— Не нравится — не пей, — сказал он и втянул воздух носом. — Это новый сорт кофе из Колумбии.

— Твой кофе пахнет, как сигары Мейера, — пояснил Карелла.

— Я отдаю ему окурки, — сказал Мейер. До него не сразу дошло, что его сигары также стали жертвой критики. — Что ты хочешь сказать? — спросил он. — Чем плохи мои сигары?

— Зачем вы пришли? Почесать языками? — спросил Мисколо.

— Нам нужно досье Пако Лопеса. — Карелла показал на полки с рядами папок.

— Это было всего несколько дней назад, верно?

— Убийство на Калвер-авеню. — Карелла кивнул. — Вечером во вторник.

— Оно еще не подшито, — сказал Мисколо.

— Так где же оно?

— Надо поискать у меня на столе. — Мисколо ткнул пальцем в ворох не подшитых к делу отчетов.

— Можешь его раскопать? — спросил Карелла.

Мисколо не ответил. Он сел в крутящееся кресло у стола и начал раскладывать бумаги.

— Жена подарила мне этот кофе в День святого Валентина, — хмуро сказал он.

— Наверное, она тебя очень любит, — предположил Мейер.

— А что тебе подарила жена?

— Валентинов день будет только завтра.

— Может быть, она подарит тебе великолепные сигары, — подначил Карелла. — Как те, что ты куришь сейчас.

— Вот Гофредо Лопес, этот тебе нужен?

— Пако, — сказал Карелла.

— У меня нет проблем с сигарами, — с опозданием среагировал Мейер.

— Знаешь, сколько Лопесов числится у нас в восемьдесят седьмом участке? — поднял глаза Мисколо. — У нас Лопесов столько же, сколько на свете Смитов или Джонсов.

— Во вторник застрелили только одного Лопеса. — Карелла почесал макушку.

— Мне иногда хочется, чтобы их всех постигла такая же участь, — сказал Мисколо.

— Лучше им всем давать по глотку твоего кофе, — заметил Мейер. — Верная смерть, как от выстрела из обреза.

— Очень смешно, — обиделся Мисколо. — Пако, где этот чертов Пако?

— Когда ты наконец подошьешь к делу все это? — спросил Мейер.

— Когда доберусь, — ответил Мисколо. — Если все наши граждане перестанут стрелять друг в друга, грабить друг друга…

— Тогда ты потеряешь работу, — усмехнулся Карелла.

— Тогда я сменю работу, — сказал Мисколо. — Прежде у меня была другая работа. Через три года буду жить в Майами.

— В Майами преступлений, конечно, не бывает. — Мейер прислонился к косяку двери.

— Никаких таких, чтобы беспокоили меня. — Мисколо энергичнее зашуршал бумагами на столе. — Сяду в лодку и буду ловить рыбу.

— Не забудь захватить с собой кофейник, — съехидничал Мейер.

— Вот, — сказал Мисколо, — Пако Лопес. Притащи обратно, когда закончишь.

— Чтобы ты подшил его в четверг — после дождичка.

— Ха-ха, — сказал Мисколо, не улыбнувшись. — Ну и юмор у тебя.

Время близилось к полудню. В комнате детективов стояла тишина. Все просматривали кучу бумаг о Пако Лопесе. Стреляли во вторник ночью, чуть более чем за семьдесят три часа до того, как из того же ствола была убита Салли Андерсон — на другом конце города. Труп девушки нашли в 00.30 утра тринадцатого; Пако Лопеса убили в 11.00 вечером девятого числа. Убитой было двадцать пять лет, она была белой, работала по найму. Лопесу было девятнадцать, он был «латинос», ранее был арестован за хранение наркотиков с намерением продажи, он избежал наказания — получил условное: тогда ему было всего пятнадцать. А теперь, поздним вечером во вторник, когда осматривали содержимое его карманов, обнаружили шесть граммов кокаина и стянутую пачку стодолларовых купюр на общую сумму тысячу сто. Казалось, между двумя трупами — очень малая связь. Но в обоих случаях стреляли из одного и того же ствола.

Дополнительные отчеты о Лопесе подтверждали, что он продолжал торговать наркотиками после первого задержания. Его уличная кличка была Эль Снорто[1]. В испанском языке такого слова не существовало, но «латиносы» или испано-язычные обитатели 87-го участка позволяли себе такого рода кислый юмор. Все, кого допрашивали Карелла и Мейер, сходились на том, что Пако Лопес — сукин сын и убили его поделом. Многие даже желали ему более мучительной смерти, не такой простой, как от двух выстрелов в грудь с близкого расстояния из ствола тридцать восьмого калибра. Одна из его бывших подружек расстегнула блузку и показала детективам ожоги от сигарет, которые Лопес оставил ей на память — на каждой груди. Даже мать Лопеса согласилась (она перекрестилась при этом), что жить на свете без него будет лучше.

Допрос известных мелких дилеров наркотиков показал, что Лопес в действительности был оператором чуть выше уровня «мула» в иерархии «вторичного распределения» кокаина, как выразился один из дилеров. У Лопеса была небольшая клиентура, которым он поставлял товар по умеренным ценам, и если ему удавалось заработать тысячу — тысячу двести в неделю, то это было много. Слушая это, Мейер и Карелла, каждый из которых зарабатывал только по две тысячи в месяц, задавались естественным вопросом: правильно ли они выбрали профессию? Прочие, более везучие дилеры сходились в том, что Лопес не стоил того, чтобы его убивать. Он не представлял угрозы ни для кого, скромно трудился в своей нише. Все высказывали предположение, что его укокошил какой-нибудь злобный псих. Может быть, Лопес стал продавать порошок более мелкими дозами, пытаясь таким образом выжать больше денег, и какой-то клиент рассердился и всадил в него пулю? Обыкновенное дело. Но как тогда кокаиновое убийство связать с убийством Салли Андерсон?

— Знаешь, о чем я жалею? — спросил Карелла.

— О чем?

— О том, что это дело попало к нам.

* * *

Смотритель здания на улице Норт-Кэмпбел, в котором жила Салли Андерсон, не обрадовался, когда они пришли. Его разбудили около часу ночи и допрашивали двое детективов, и потом он не мог заснуть до половины третьего, а в шесть надо было вставать — выставлять на улицу мусорные баки к приезду уборочных машин, затем надо было почистить тротуар от снега, и сейчас было без десяти двенадцать, и он проголодался, хотел съесть свой ленч и не имел никакого желания разговаривать с еще двумя детективами, тем более что он даже не видел, что произошло, и почти не знал девушку.

— Я только знаю, что она живет в этом доме, — сказал он. — Зовут ее Салли Андерсон, она проживает в квартире «3-А». — Он говорил о девушке в настоящем времени, будто та была жива… Да если и нет — какое это имеет к нему отношение?

— Она жила здесь одна? — спросил Карелла.

— Насколько я знаю.

— Что это значит?

— Ах, эти молодухи, нынешние-то! С кем они живут? С одним хахалем, с двумя, с другой шалавой, с кошкой, с собакой, с золотой рыбкой — кто знает? Да и кому какое дело?

— Но, насколько вам известно, — терпеливо настаивал Мейер, — она жила здесь одна.

— Насколько мне известно, — сказал смотритель. Он был седым и сухопарым, он прожил всю жизнь в этом городе. И днем, и ночью бывали ограбления в этом здании, да и в других зданиях, где ему приходилось работать раньше. Преступления ему были не в новинку, и подробности его не интересовали.

— Вы позволите нам взглянуть на квартиру? — спросил Карелла.

— Пожалуйста, — ответил смотритель, проводил их наверх и отпер дверь.

Квартира была маленькая, эклектично обставленная: старинные и современные вещи бок о бок. На кожаной кушетке лежали подушки, на полу — ковер, на стенах висели забранные в рамки афиши различных представлений, в том числе ныне популярной «Жирной задницы». У двери в ванную комнату висело несколько профессиональных фотографий девушки в трико в различных балетных позах. Висел плакат балетной труппы «Садлерз-Веллз». На кухонном столе стояла бутылка белого вина. Ее календарь-ежедневник они нашли у телефона в спальне, на ночном столике рядом с кроватью — огромным королевским ложем, укрытым лоскутным одеялом.