— И распространяла в труппе.

— Да, отдавала тем, кто хотел.

— И сколько было таких?

— Полдюжины… Семеро… Примерно так.

— Сколько денег было в обороте, по-вашему?

— Вы ведь не думаете, что она делала это из-за денег?

— Почему она это делала?

— Она оказывала нам любезность, вот и все. То есть зачем дублировать усилия и идти на двойную трату? Если у вас хороший контакт и он доставляет хороший порошок, почему не делать одну большую покупку каждую неделю вместо шести-семи мелких покупок у дилеров, которым не особенно доверяешь? Это называется разумный подход.

— Угу, — сказал Карелла.

— Разве нет?

— Так о чем мы здесь говорим? — сказал Мейер. — Если речь идет о шести-семи граммах…

— Ну, иногда больше. Но она брала с нас только то, что платила сама. Уж поверьте. Я знаю уличные цены, и больше она не получала.

— Ничего за свой труд, когда ездила на окраину города?

— Да какой труд! Все равно она бы ездила туда, разве нет? А может быть, ей приносили. Как знать! Вы и в самом деле выбрали ошибочный путь, если думаете, что именно так Салли…

Она вдруг осеклась.

— Что Салли именно так? — тотчас спросил Карелла.

— Как она… гм…

Лонни скорчила рожицу, пожала плечами, словно совершенно запуталась и не знала, как закончить фразу.

— Да? — спросил Карелла. — Что она именно так?

— Зарабатывала себе на жизнь, — сказала Лонни и улыбнулась.

— Ладно, мы знаем, как она зарабатывала себе на жизнь, разве нет? — сказал Мейер. — Она была танцовщицей.

— Ну да.

— Почему мы должны думать, что она зарабатывала на жизнь каким-то другим путем?

— Ну, вы говорили про кокаин и спрашивали, сколько денег было в обороте…

— Да, но вы сказали, что она не получала прибыли от кокаина.

— Это верно.

— У нее был побочный заработок где-нибудь еще? — спросил Карелла.

— Мне ничего не известно про побочный заработок.

— Но как-то возникал побочный заработок, ведь так?

— Я такого не говорила, — округлила глаза Лонни.

— Вы словно дали понять…

— Вы неправильно поняли, Стив.

— Откуда у нее был побочный заработок? — спросил Карелла.

— Какой побочный заработок? — сказала Лонни.

— Давайте с начала, — сказал Карелла. — Что вы имели в виду, когда сказали: «как она зарабатывала себе на жизнь?»

— На сцене, — сказала Лонни.

— Я не об этом вас спрашиваю.

— Я не знаю, о чем вы спрашиваете.

— Я спрашиваю, как она зарабатывала дополнительные деньги?

— Кто говорил про это?

— Мне показалось, что вы подразумевали это.

— Случается, — сказала Лонни, — что артисты иногда танцуют в ночных клубах или еще где-нибудь. Одновременно танцуя в шоу.

— Угу, — сказал Карелла. — А Салли танцевала в ночных клубах?

— Нет. Мне неизвестно об этом.

— Тогда что же она делала?

— Я только сказала…

Лонни покачала головой.

— Вы сказали, что она делала что-то, зарабатывая тем самым себе на жизнь. Что же это было?

— Это очень распространено у нас в городе, — сказала Лонни.

— Что распространено?

— Если Салли в этом везло, тем лучше.

— Везло в чем?

— Это даже не противозаконно, насколько мне известно, — сказала Лонни. — Никто от этого еще не пострадал.

— О чем мы говорим? — спросил Мейер. Можно было подумать, что она имела в виду проституцию, но она наверняка знала, что проституция противозаконна. Да и кто сказал, что от нее никто не пострадал?

— Объясните нам, что вы имеете в виду, — сказал Карелла.

— Я ничего не должна вам объяснять, — сказала она и сложила руки на груди, как надувшая губы шестилетняя девочка.

— Мы можем вызвать вас повесткой и заставить отвечать на вопросы перед большим жюри, — сказал Карелла. Он предположил, что если эта уловка срабатывала тысячу раз прежде, то и теперь подействует.

— Присылайте повестку, — сказала Лонни.

* * *

Когда Браун спустился к месту стоянки полицейских автомашин, он с удивлением увидел старую машину, которую они тянули на тросе в субботу. А затем на заднем сиденье он увидел Клинга на четвереньках.

— Я сказал им, что не хочу снова садиться в эту развалину, — сказал он Клингу. — Что ты делаешь?

— Вот она, — сказал Клинг.

— Что там такое?

— Серьга Эйлин, — сказал он и показал ему золотое колечко.

Браун кивнул.

— Хочешь сесть за руль? — спросил он. — Я ненавижу эту машину.

— Да, — сказал Клинг.

Он положил серьгу в карман пальто, смахнул пыль с колен и сел за руль. Рядом расположился Браун.

— Эта дверь плохо закрывается, — сказал Браун, хлопая дверью раз за разом, пока она наконец не закрылась как положено. Потом он включил печку; печка с лязганьем зашумела. — Отлично, — сказал Браун. — Куда держим путь?

— В Даймондбэк, — сказал Клинг и завел мотор.

— Отлично, — сказал Браун.

В департаменте полиции бытовала такая присказка: самое верное место, где тебя непременно убьют, — это на углу Ландис-авеню и Портер-стрит, а самое удачное время для этого — полночь в любую субботу августа. Браун и Клинг считали удачей, что они прибыли на тот самый угол в полдень студеного февраля, но они вовсе не были рады оказаться в Даймондбэке в принципе. Брауну место назначения нравилось еще меньше, чем Клингу. Даймондбэк, в 83-м участке, был исключительно «черным районом», и многие местные жители полагали, что черный полицейский — это самый гнусный полицейский в мире. Даже добропорядочные граждане — а таких здесь было гораздо больше, чем сводников, торговцев наркотиками, вооруженных грабителей, взломщиков, проституток и различных мелких воришек, — чувствовали, что если возникали проблемы с законом, то лучше пойти к белому, чем к любому из собратьев. Черный полицейский напоминал исправившуюся проститутку: с таким не хотелось иметь дело.

— Как звать того парнишку? — спросил Браун.

— Эндрю Флит, — сказал Клинг.

— Он белый или черный?

— Черный, — сказал Клинг.

— Отлично, — сказал Браун.

Последний адрес Флита указывал на один из хмурых многоквартирных домов на авеню Сент-Себастьян, которая начиналась у восточного края Гровер-парка и пролегала с севера на восток вдоль тринадцати кварталов между авеню Ландис и Айсола. Далее она переходила в другой проезд под названием Адамс-стрит, вероятно, в честь второго президента Соединенных Штатов или даже шестого. Сегодня, во вторник, авеню Сент-Себастьян выглядела особенно хмуро. Бедный район можно всегда отличить от других: улицы здесь чистят и посыпают песком в последнюю очередь в этом городе. Мусор, особенно в плохую погоду, накапливается, видимо, с целью поощрения свободного предпринимательства среди крысиной популяции. В Даймондбэке крысы величиной с кошку бесстрашно прогуливаются по улице при свете дня. Когда Клинг припарковал машину у сугроба перед домом Флита, было десять минут двенадцатого. Не было видно ни одной крысы, но мусорные ящики вдоль улицы были переполнены. Мусор также примерз к обледенелому тротуару. Люди в этих краях не пользовались пластиковыми мешками для мусора. Мешки тоже стоят денег.

Два чернокожих старика стояли у огня, который они разожгли в отпиленной половинке бочки от бензина, и грели руки. Браун и Клинг прошли мимо них к парадному здания. Старики тотчас догадались, что они детективы. Старики даже не подняли глаз, когда Браун и Клинг поднимались по ступенькам парадного. А Браун и Клинг не стали смотреть на двух стариков. Негласное правило звучало так: если ты нарушил закон, то между тобой и полицией доверия быть не может.

В небольшом вестибюле они осмотрели почтовые ящики. Только на двух из них были таблички с фамилиями.

— У нас есть его номер квартиры? — спросил Браун.

— 3 «В», — сказал Клинг.

Замок внутренней двери вестибюля был сломан. Естественно. В патроне, свисавшем с потолка, не было лампочки. Естественно. Коридор был темным, а ступеньки, ведущие наверх, были еще темнее.

— Надо было взять фонарик из машины, — сказал Браун.

— Да, — сказал Клинг.

Они поднялись по ступенькам на третий этаж.

Они прислушались, стоя перед дверью в квартиру Флита.

Тишина.

Они еще прислушались.

По-прежнему тишина.

Браун постучал.

— Джонни? — послышался голос.

— Полиция, — сказал Браун.

— Ах!

— Откройте, — сказал Браун.

— Сейчас, секунду.

Браун посмотрел на Клинга. Оба пожали плечами. Они услышали шаги, приближающиеся к дверям, затем — как кто-то возится с дверной цепочкой. Затем услышали, как отперли замок. Дверь открылась. Перед ними стоял худой чернокожий парень в синих джинсах и светло-коричневом свитере.

— Да? — сказал он.

— Эндрю Флит? — сказал Браун и показал ему свой значок и удостоверение.

— Да?

— Вы Эндрю Флит?

— Да?

— Мы хотим задать вам несколько вопросов. Можно войти?

— Да, конечно, — сказал Флит и посмотрел мимо них в сторону лестничной клетки.

— Или вы ждете кого-то?

— Нет-нет, заходите.

Он отступил в сторону, давая им пройти. Они стояли в небольшой кухоньке. Единственное окно, обледенелое по краям, выходило на кирпичную стену дома напротив. В мойке лежала груда немытых тарелок. На столике стояла пустая бутылка от вина. Над головой от стены к стене была натянута бельевая веревка. На ней сушились спортивные шорты.

— Здесь холодновато, — сказал Флит. — Отопление сегодня почти не доходит до нас. Мы уже звонили в мэрию.