— Вначале убийство во вторник вечером, затем убийство в субботу вечером, затем в воскресенье утром, — сказал Бернс. — Первое убийство на авеню Калвер, следующее на Сильверман-роуд — всего через несколько кварталов! Оба осуществлялись при помощи огнестрельного оружия. Вам не приходит в голову провести перекрестную проверку? Я уже не говорю про девчушку, которую убили в деловом центре вечером в пятницу, я даже не смею вспоминать о третьем убийстве при помощи огнестрельного оружия, не смею вспоминать в присутствии легавых, обладающих особым, прославленным чутьем! — воскликнул Бернс. — Но вы вообще хотя бы просматриваете сводки по оперативной обстановке? Иначе зачем мы постоянно фиксируем оперативную обстановку? Разве не затем, чтобы каждый полицейский в участке, включая служащих в штатском, мог ознакомиться с обстановкой?

В смежном помещении — комнате детективов — толклись несколько патрульных в форме и Мисколо. Они с тревогой прислушивались к сердитому голосу Бернса, доносившемуся из его кабинета через дверь с матовым стеклом. Они понимали, что кто-то получает там хорошую встряску. На самом деле этих кого-то там было четверо, но подслушивавшие об этом не догадывались, потому что детективам звонили в то утро домой и велели явиться на рассвете (в 7 час. 30 мин.). А полицейские в мундирах приходили на работу только в 7.45, к перекличке, которая происходила каждое утро в дежурной комнате. Итак, эти четверо в штатском были — в алфавитном порядке — детективы Браун, Карелла, Клинг и Мейер. Все они смотрели себе под ноги.

С одной стороны, на Бернса давил старший чин из центра города, с другой стороны, сам Бернс был возмущен глупостью людей, которые за годы службы не смогли научиться выполнять свою работу хотя бы в пределах рутинных требований. Втайне он подозревал, что Клинг был виноват больше других, из-за того что после развода у него появилась манера держаться, неуловимо напоминающая повадку моллюска. Но Бернс не хотел делать Клинга козлом отпущения. Это только смутило бы его и внесло бы разлад между четырьмя детективами, которым, видимо, предстояло сотрудничать в расследовании трех отдельных убийств. Поэтому Бернс напирал на общеизвестные простые инструкции из пособия, которые — если соблюдать их педантично — должны рассеивать замешательство, ликвидировать дублирование и, вероятно, время от времени способствовать успеху того или иного дела.

— Ладно, — сказал он наконец, — это все.

— Питер… — начал Карелла.

— Я сказал «ладно», это все, — повторил Бернс. — Возьмите по конфете, — сказал он и пододвинул наполовину пустую коробку через стол к удивленным детективам. — Расскажите, что у вас есть.

— Не так много, — сказал Карелла.

— Мы имеем дело с психом?

— Не исключено, — сказал Браун.

— Нашли что-нибудь по поводу того ствола калибра 0,38?

— Нет, Питер, мы только…

— Нажмите на уличных торговцев оружием, выясните, кто мог покупать ствол, соответствующий описанию.

— Да, Питер, — сказал Карелла.

— Просматривается связь между убийством Лопеса и двумя другими?

— Мы пока не знаем.

— Кто-нибудь из жертв употреблял наркотики?

— Девушка. Про Эдельмана мы пока не знаем.

— Лопес случайно не снабжал ее наркотиками?

— Мы не знаем пока. Но мы знаем, что она приносила кокаин для нескольких человек в шоу.

— Последний из убитых был торговцем алмазов?

— Драгоценных камней, — сказал Клинг.

— Он был знаком с Лопесом или с девушкой?

— Мы пока не знаем, — сказал Клинг. — Но его задерживала полиция прошлым летом. Возможно, мы зацепим тут ниточку. Будем искать в компьютере сегодня же.

— Не надо их прощупывать, — сказал Бернс Мейеру, — это не подозреваемые лица, а конфеты. Бери любую, какая понравилась.

Мейер действительно хотел надавить пальцем на конфету, чтобы определить, мягкая она или твердая. Поэтому он ответил Бернсу обиженным взглядом.

— А как насчет ее хахаля? — спросил Бернс. — Хахаля той девушки.

— Он трепался по телефону весь вечер в пятницу, — сказал Карелла. — Тогда, когда девушка была убита.

— По телефону? С кем?

— С другим студентом. Его друг — студент медфака в Рэмси.

— Как его звать?

— Тимоти Мур.

— А друга?

— Карл Лоэб.

— Ты проверил его?

— Лоэба? Да. Они трепались почти до двух ночи.

— Кто кому звонил? — спросил Бернс.

— Они звонили друг другу.

— Что еще?

— Продюсер шоу, некто по имени Алан Картер, завел шашни с одной из танцовщиц.

— Ну и что?

— Он женат, — проговорил Мейер с набитым ртом.

— Ну и что? — снова спросил Бернс.

— Мы полагаем, что он лжет. — Мейер наконец проглотил конфету.

— Про свою малявку? — сказал Бернс, употребляя одно из тех странных устаревших словечек, которые иногда проникали в его речь и которые ему почти всегда прощали молодые полицейские.

— Нет, он прямо признался в своей связи, — ответил Карелла. — Но он утверждает, что убитую едва-едва знал. И это дурно пахнет.

— Зачем ему врать про это? — спросил Бернс.

— Мы пока не знаем, — сказал Карелла.

— Ты думаешь, они играли в «двух на одного»? — спросил Бернс, употребляя более модное словечко из тех, которые тоже иногда проникали в его речь.

— Мы пока не знаем. — Мейер пожал плечами.

— А что ты вообще знаешь? — раздраженно спросил Бернс, но снова взял себя в руки. — Возьми еще конфету, ради Христа! — воскликнул он. — А то я разжирею, как хряк.

— Питер, — сказал Карелла, — это запутанное дело.

— Не надо мне рассказывать, какое оно запутанное. Я и сам вижу.

— Может быть, это псих, — предположил Браун.

— Проще всего навесить преступление на психа, — сказал Бернс. — И вот что я вам скажу. Я глубоко убежден, что любой человек, совершающий убийство, является психом.

Детективы не стали с ним спорить.

— Ладно, — сказал Бернс, — начинайте пылесосить улицу. Или позовите своих стукачей. Может быть, они дадут наводку на ствол. Берт, Арти, поищите в компьютере про то задержание… Вы побывали в магазинчике того дельца? Эдельмана?

— Еще нет, — сказал Браун.

— Отправляйтесь. Осмотрите все. Если найдете хотя бы пылинку белого порошка, забирайте на лабораторный анализ на кокаин.

— Мы сомневаемся, что искать причину надо через кокаин, — сказал Мейер.

— Тогда что же? Девушка употребляла кокаин и доставляла его для половины труппы…

— Ну, не для половины, Питер.

— Мне не важно, сколько человек она им снабжала! Мне все равно, была она звездой этого шоу или нет, но полагаю, что звездой она не была. По-моему, она доставляла дурь, то есть она была «мулом». Мы знаем, что Лопес занимался продажей кокаина. Когда он был убит, при нем нашли шесть граммов дури и тысячу сто долларов. Так что разузнайте побольше про Золушку. Где она добывала дурь, которую раздавала в труппе? Получала ли она прибыль или просто делала любезность? И прижмите этого продюсера… как его там… Картера. Я хочу знать, спал ли он с обеими — с той, другой танцовщицей и вдобавок с убитой. Да, поговорите с Дэнни Гимпом, с Фэтсом Доннером, со всеми стукачами у нас в городе. Во Флориде со стукачами разговаривать не надо, там буду я. Я хочу, чтобы дело сдвинулось с мертвой точки, понятно? В следующий раз, когда позвонит шеф, я хочу доложить ему что-нибудь конкретное.

— Да, Питер, — сказал Карелла.

— Не «да, Питер», а делайте.

— Да, Питер.

— И еще одно. Я не приму вариант с психом, пока вы меня не убедите, что между тремя убийствами нет никакой связи.

Бернс помолчал.

— Найдите эту связь, — сказал он.

* * *

Они договорились встретиться на скамейке в Гроув-парке, неподалеку от катка и от статуи генерала Рональда Кинга. Этот генерал в испанско-американскую войну взял стратегическую высоту, приблизив тем самым конец владычества чужеземных тиранов, которые (как писали Вильям Херст и Джозеф Пулитцер) эксплуатировали честных сборщиков тростника и рыбаков на Кубе. Бывший мэр приказал воздвигнуть памятник генералу не за его доблесть. Памятник он поставил генералу за то, что Кинг (как и сам мэр) был известным игроком в карты и специальностью его был покер, а точнее — разновидность последнего под названием «совок», и этот «совок» был любимой игрой мэра. Своей выносливостью — ведь в любую погоду бронзовый генерал продолжал гордо сидеть верхом — он завоевал уважение «латиносов» (хотя и не выходцев с Кубы), которые выводили аэрозольной краской на его широкой груди свои имена и мочились на ноги коня.

Уроки в школе сегодня отменили из-за неблагоприятной ситуации на дорогах. Сидя на скамейке неподалеку от статуи генерала и ожидая Дэнни Гимпа, Карелла слышал голоса мальчишек, которые играли в хоккей на катке. Он продрог до костей. Он не был философом, но, дрожа от холода в своем самом толстом пальто, надетом на пиджак, да на свитер, да на фланелевую рубашку, да на шерстяное белье, он думал, что зима очень напоминает работу полиции. Зима изматывает. Снег, слякоть, холодный моросящий дождь и лед преследуют тебя, пока не вскинешь руки вверх с криком «сдаюсь!». Но как-то удается перетерпеть, а затем приходит оттепель, и снова все налаживается — до следующей зимы.

Но где же Дэнни?

Наконец он увидел его: тот медленно ковылял по дорожке, поворачивая голову то налево, то направо, как разведчик на задании. Если говорить правду, то таким и мнил себя Дэнни. На нем была красно-синяя куртка с поясом, надвинутая на уши красная вязаная шапочка, синие шерстяные перчатки и зеленые вельветовые брюки, заправленные в черные боты. В целом достаточно яркий костюм для того, кто хочет выглядеть неприметным. Он прошел мимо скамейки, на которой замерзал Карелла (случалось, играя в шпионов, он заходил слишком далеко), дошел почти до статуи генерала, осторожно огляделся, снова вернулся к скамейке, присел рядом с Кареллой, извлек газету из бокового кармана, развернул, пряча за ней лицо, и произнес: