— Да это просто ходячий ювелирный магазин, — сказал Гардиган.

— Вернее, лежачий, — усмехнулся Ганрахан.

— Ишь ты, какие ледышки! — воскликнул Мандельбаум.

Глава 7

Обещали только снег. Но к утру пошел мокрый снег, а потом и просто дождь. Улицы стали скользкими. Карелла чуть не упал по дороге к метро. Когда он был маленьким, мать рассказывала ему две страшные истории, и одна из них запомнилась ему на всю жизнь. Первая история была про дядю Чарли, которого он никогда не видел. Подстригая брови, он случайно выколол себе глаз ножницами. Карелла иногда подстригал брови в парикмахерской, но никогда не рисковал это делать сам. Мать также рассказывала ему про дядю Сальваторе, который поскользнулся на льду у дверей своей галантереи на Калмз-Пойнт и хлопнулся на спину; с тех пор он прикован к инвалидному креслу. Поэтому, когда Карелла видел наледь на тротуаре или на дороге, он шагал по ней или ехал с крайней осторожностью.

Карелла знал (и, кстати, любил) своего дядю Сальваторе. И всегда, когда дядя Сальваторе спрашивал его, почему он не носит шляпу, Карелла чувствовал себя немного виноватым.

— Ты должен носить шляпу, — говорил дядя Сальваторе. — Если будешь ходить без шапки, сорок процентов твоего тепла будет уходить через голову, и ты замерзнешь.

Карелла не любил шапок. Он сказал дяде, что не любит шапок. Дядюшка покрутил указательным пальцем у виска.

— Паццо, — сказал он, что по-итальянски означало «идиот». Тот самый дядюшка рассказал ему единственный анекдот про галантерею, который Карелла слышал в жизни.

— Итак, приходит один человек в галантерею, — рассказывал дядюшка. — Галантерейщик подходит к нему и говорит: «Слушаю вас, сэр, что у вас на уме?» А человек отвечает: «На уме у меня срамные губы, но покажите мне шляпу».

Эту историю дядюшка рассказал, когда Карелле было шестнадцать. Они находились в галантерее дядюшки, которой он по-прежнему успешно управлял из инвалидного кресла. Он умер три года спустя.

В то утро Карелла ехал на работу целых два часа. В метро он размышлял, что купить Тедди на Валентинов день, то есть сегодня, в воскресенье, когда все магазины закрыты. Он хотел приобрести что-то вчера, до того, как ему было поручено расследовать дело об убийстве Салли Андерсон. Тедди сказала ему за завтраком с таинственной улыбкой, что купит ему подарок днем и преподнесет вечером, когда он придет с работы. Он сказал ей, что торопиться не надо: несмотря на завтрашний праздник День президентов, много магазинов будет открыто, и, кроме того, дороги расчистят и посыплют песком. Тедди сказала, что она уже «назначила». «Что назначила?» — думал он.

Мейер Мейер носил на голове подарок, который он получил от жены на Валентинов день.

Подарок представлял из себя вязаную шапочку, которая заставила бы дядюшку Сальваторе сиять от гордости. Жена Мейера Сара связала шапку сама. Это была белая шапочка, расшитая по краю красными сердечками. Мейер прохаживался по комнате детективов, гордо демонстрируя ее.

— Если на тебе такая шапочка, то уже никто не подумает, что ты лысый, — сказал Такаши Фудживара. Тут появился Карелла. — Привет, брат, — сказал он.

— О-хай-о, — сказал Карелла.

— Что значит «никто не подумает»? — спросил Мейер. — Разве я лысоват? — спросил он у Кареллы.

— Нет, ты очень волосатый, — сказал Карелла. — Где ты взял эту шапочку?

— Сара связала. На Валентинов день.

— Очень красивая, — сказал Карелла. — Лейтенант здесь?

— Был десять минут назад, — сказал Фудживара. — А ты что получил на Валентинов день?

— Убийство, — сказал Карелла.

— Пожмите руки с Клингом, — сказал Фудживара, но Карелла уже стучал в дверь лейтенанта и не слышал.

— Заходите! — крикнул Бернс.

Карелла открыл дверь. Лейтенант сидел за столом и внимательно рассматривал открытую крышку от коробки конфет.

— Привет, Стив, — сказал лейтенант. — Здесь подробно изображены все конфеты и их содержимое. Хочешь одну?

— Спасибо, Питер, нет, — сказал Карелла.

Бернс продолжал изучать картинку, водя по ней пальцем. Он был крепко сложен, волосы его были седеющие и редеющие, у него были жесткие голубые глаза и крючковатый нос, который ему сломали железной трубой, когда он был патрульным в Маджесте, и который удивительным образом зажил без следов травмы, за исключением едва заметного шрама на переносице. Этот шрам был совершенно незаметен, кроме тех случаев, когда Бернс прикасался к нему пальцем. Он трогал свой шрам, когда сталкивался с особенно трудным вопросом, который требовал от него серьезного умственного напряжения. И он трогал свой шрам сейчас, изучая ассортимент конфет на внутренней стороне крышки.

— Это мне подарили на Валентинов день, — сказал он, трогая пальцем шрам на носу и изучая картинку с надписями.

— Я надеюсь получить свой подарок вечером, — сказал Карелла, словно защищаясь.

— Ну так съешь конфету-другую сейчас, — сказал Бернс и выудил квадратную шоколадную конфету из коробки. — Квадратные всегда с карамелью, — сказал он. — Мне не нужно смотреть на рисунок, чтобы узнать про карамель. — Он откусил от нее кусочек. — Видишь? — жуя и улыбаясь, сказал он. — Вкусная. Угощайся, — сказал он и подвинул коробку к краю стола.

— Питер, нам придется проверить сто четырнадцать человек, — сказал Карелла. — Всех в труппе «Жирной задницы». Именно столько человек нам с Манером придется допросить, чтобы найти ниточку к убийству танцовщицы.

— Какая связь между ней и этим типом Лопесом? — жуя, спросил Бернс.

— Мы пока не знаем.

— Наркотики? — спросил Бернс.

— Мы не знаем. В лаборатории проверяют.

— Он был ее дружок или знакомый?

— Нет. Ее дружок — это студент медфака в Рэмси.

— Где он был, когда девушка погибла?

— Сидел дома, занимался.

— Кто сказал?

— Он сам.

— Проверь.

— Проверим. Тем временем, Питер…

— Дай-ка попробую угадать… — сказал Бернс. — Ты уверен, что не хочешь такую? — спросил он и взял еще одну конфету из коробки.

— Спасибо. — Карелла покачал головой.

— Тем временем, — сказал Бернс, — я попытаюсь угадать, что ты хочешь от меня.

— Чтобы ты дал нам третьего, — сказал Карелла.

— И кто у тебя на уме?

— Берт Клинг.

— У Берта своя головная боль в последнее время.

— Что ты имеешь в виду?

— Он подцепил убийство вчера ночью.

— Ну, тогда не он, — сказал Карелла. — Кого ты можешь дать?

— Кто сказал, что я могу дать кого-то?

— Питер, про эту девушку написали все газеты.

— Ну так что?

— О ней будут писать, пока будет идти шоу. А это очень долго.

— И что же?

— Ну, сколько пройдет времени, прежде чем начальник розыска снимет трубку и устроит тебе небольшую встряску? «Привет, Питер! Как там насчет той танцовщицы? Ну, в том популярном мюзикле? Ниточку нащупали, Питер? Звонят, понимаешь, репортеры, пресса не дает покоя… Что вы там делаете, Питер, ведь убивают людей!»

Бернс поднял глаза.

— Оставь в покое начальника розыска, — сказал он. — Начальник розыска не должен приходить сюда на работу каждый день. У начальника розыска великолепный угловой кабинет в здании штаб-квартиры в деловом центре. И если начальник розыска думает, что мы продвигаемся слишком медленно в этом деле, тогда, может быть, мы напомним ему, что для начала это было не нашим делом, девушка была убита в Мидтаун-Ист, а не на территории участка восемьдесят семь. Нашим делом является убийство мелкого наркоторговца, наркодилера, если это интересно начальнику розыска, хотя, на мой взгляд, его это не заинтересует. Итак, Стив, если ты хочешь здраво обосновать свою просьбу, связанную с тем, что тебе нужно допросить сто четырнадцать человек… неужели столько людей занято в шоу?

— Да, сто четырнадцать.

— Если ты придешь ко мне и скажешь, что вам с Мейером понадобится неделя, десять дней, две недели, сколько бы вам ни понадобилось для допроса всех ста четырнадцати, а преступник будет шнырять по городу с пистолетом тем временем… Если ты изложишь свою просьбу логично и здраво, и не будешь угрожать мне тем, что может подумать начальник розыска…

— Хорошо, Питер, — улыбнувшись, сказал Карелла. — У нас с Мейером допрос всех этих людей займет по крайней мере десять дней, а убийца тем временем будет шнырять по городу с пистолетом. Мы могли бы сократить срок расследования до пяти дней, если только не выйдем на что-нибудь раньше. И я прошу одного человека в помощь. Дай нам третьего, Питер. Кого ты можешь дать?

— Никого, — сказал Бернс.

* * *

Она пыталась вспомнить, как давно это было. Годы и годы, уж это точно. А сейчас он, наверное, посчитал бы это фривольностью… Согласится ли он принять в качестве подарка?.. Она еще могла передумать… Или он решит, что это непозволительная причуда для женщины ее лет — она давно не та молоденькая девушка, на которой он женился? Ну, а кто вообще сохранил молодость? — размышляла Тедди. Даже Джейн Фонда больше не та, какой была когда-то. Но беспокоится ли Джейн Фонда о подобных вещах? Очень вероятно, подумала Тедди.

Район города, через который она шла, кишел людьми. Но Тедди не слышала обрывков их речи, когда они проходили мимо. Она видела только пар от дыхания прохожих — беззвучное облачко, как в комиксе, но без слов. Она жила и шагала в приглушенном мире, таящем опасность в том, что слух не мог давать ей своевременного предупреждения. Изысканность этого мира проявлялась в том, что увиденная красота не была запятнана звуками. Вид (и запах) голубовато-серого облачка выхлопного газа, вырывающегося в серебристый воздух из глушителя, принимал сказочный облик, когда к нему не примешивался механический звук двигателя. Регулировщик на углу, который размахивал руками в разные стороны, искусно направляя движение по улицам, превращался в акробата, балетного танцора, опытного мима, если не слышать его рявканья: