— Что ты тут делаешь в темноте? — спросила Кэрол, выходя на террасу. — Видно, не представляешь, сколько часов ты сидишь здесь, дорогой. Уже первый час.

Я вздрогнул от голоса, вернувшего меня к настоящему.

— Я думал, — ответил я и встал, почувствовав боль в затекших ногах и озноб. — Я даже не представлял, что так много времени. Ты кончила?

Жена обняла меня за шею и поцеловала.

— Не сердись, дорогой, — прошептала она мне на ухо. — Я набросала для тебя черновик нового сценария. Теперь тебе останется только подправить его и отвезти Бернштейну. Сценарий получился очень удачным. Ты не сердишься?

Я посмотрел на нее и позавидовал ей. То, что мне вообще не удалось, дается ей так легко.

— Но, Кэрол, ты не должна работать за нас двоих. Это же абсурд. Так дойдет до того, что я буду у тебя на содержании.

— Не сердись, — умоляла она, — ведь я только обобщила твои мысли и замечания Сэма. Даже стенографистка с успехом могла бы выполнить эту работу. Завтра ты все отшлифуешь и отдашь Сэму. Потом Р.Г. просмотрит сценарий, уверена, одобрит его, и тогда тебе действительно придется взяться за работу. Поцелуй меня и не хмурься. — Я поцеловал жену. — Пойдем спать, — сказала она. — Завтра я должна встать очень рано.

— Я сейчас приду, — ответил я, чувствуя, что меня одолевает хандра. — Иди. Я сейчас.

Кэрол пошла в спальню. Я вернулся на террасу и снова посмотрел на освещенную луной скамейку. Она была пуста, я закрыл окна и отправился спать.

16

В последующие четыре дня я окончательно убедился в том, что совершил ужасную ошибку, оставшись жить во Фри-Пойнте. Я отрезал себя от общества и развлечений, меня мучили скука и одиночество. Очарованный тишиной и покоем этого места, я вначале наивно надеялся, что именно этот прекрасный уголок Земли нашей вдохновит меня на создание романа. Но когда пришло время приняться за работу, я обнаружил, что вдохновения как не бывало и что прелестное местечко — просто глухомань. Я с трудом заставил себя написать переработанный второй вариант сценария. Кэрол выполнила всю необходимую работу, и единственное, что мне оставалось сделать, — просто перепечатать сценарий. Мне ничего не надо было переправлять или добавлять, и все же потребовалась вся моя воля, чтобы заставить себя сесть за машинку. Несколько раз я порывался позвонить машинистке, вызвать ее и попросить допечатать сценарий. Но, в конце концов, я все же напечатал его сам и вручил Бернштейну. Я с нетерпением ждал ответа от Голда. Я решил, если он согласится принять сценарий, просить поручить остальную работу над ним кому-нибудь другому. Я никогда не осмелюсь дать дополнительный диалог, необходимый для постановки фильма. У меня не было ни малейшей надежды, что я смогу имитировать блещущие остроумием диалоги Джона Коулсона. Если я представлю написанный мной диалог, такой проницательный человек, как Голд, сразу же поймет, что не я автор пьесы. Мне не хотелось думать о своем финансовом положении, но дела обстояли так, что тревога за завтрашний день возникала сама собой: от моего капитала почти ничего не осталось. Доходов не было, а долги росли, с каждой неделей становилось все больше и больше. Я ни словом не обмолвился об этом с Кэрол, так как знал, что она тут же вмешается и настоит на том, чтобы расплатиться за меня. Она прекрасно зарабатывала на киностудии, мало тратила на домашние расходы и на туалеты и всю основную сумму вносила в банк. И все же, каковы бы ни были мои недостатки, я твердо решил, что не приму от жены ни доллара.

Пока Кэрол находилась на киностудии, мой день тянулся бесконечно долго. Несколько часов ежедневно я проводил, запершись в библиотеке, и когда одиночество становилось невыносимым, уходил в лес и бродил там, охваченный тяжелой депрессией. Я постоянно думал о Еве и о Джоне Коулсоне. Каждый раз, когда я пытался ввести в сценарий дополнительные диалоги, у меня появлялось такое чувство, что Джон Коулсон сидит рядом и иронически улыбается, наблюдая за моими безуспешными и неумелыми попытками сделать это. Я понимал, что мои ощущения — чистейшей воды абсурд, что я один в комнате и больше никого, но присутствие умершего драматурга было настолько осязаемо, что я цепенел, оглядывался по сторонам, не мог заставить себя сосредоточиться. И еще я целых три дня боролся с желанием позвонить Еве, но на четвертый день, как только Кэрол уехала на студию, я не устоял, уступил своему непреодолимому искушению. Рассела дома не было: заболел один его дальний родственник, и слуга на несколько дней уехал к нему. Я допил кофе, который сам сварил себе и Кэрол, и сидел, прислушиваясь к отдаленному шуму машины, на которой жена уехала в Голливуд. Внезапно я вскочил, словно кто-то подтолкнул меня, отбросил газету. В эту минуту ничто не могло меня остановить, ничто не могло помешать сделать то, чем я жил все эти дни. Я звонил ей. Ева тут же подошла к телефону. Когда я услышал ее голос, кровь горячей волной разлилась по моим жилам, сердце учащенно забилось.

— Как ты поживаешь, Ева?

— Привет, незнакомец, — радостно ответила она. — Где это ты пропадал?

Я не поверил своим ушам: неужели это в самом деле Ева? У нее был такой счастливый голос, что я почувствовал, что в ее жизни произошло какое-то важное и радостное событие. Но, как ни странно, ее приветливость взволновала меня, и где-то в подсознании застряло промелькнувшее: это неспроста.

— Может быть, ты меня с кем-то путаешь? — с издевкой спросил я. — Я — Клив. Тот человек, которого ты не впускаешь в дом, когда он стучит в твою дверь.

Ева рассмеялась. Видите ли, ей было весело. Я вцепился в трубку с такой силой, что пальцы мои побелели.

— Мне кажется, Ева, что ты сыграла со мной дурную шутку. Я тогда заказал завтрак. Ты, по крайней мере, могла бы впустить меня и извиниться.

— А я не хотела завтракать с тобой. Я не позволю ни одному мужчине командовать мной и приказывать мне делать то, что я не хочу. Надеюсь, ты получил хороший урок.

Я заскрипел зубами от злости.

— Это уже не первый урок, который ты преподносишь мне.

Ева снова смеялась.

— А ты, как я вижу, не принимаешь их к сведению.

— По крайней мере, я пытаюсь усваивать их и не повторять прежних ошибок.

— Я еще никогда не встречала человека, от которого было бы так трудно избавиться.

— Значит, ты хочешь отделаться от меня?

— Ты что, только теперь понял это?

Я взорвался.

— Скоро тебе это удастся, но ты еще пожалеешь об этом, — злобно прошипел я.

— Поступай как тебе угодно, — прозвучало в ответ, но без обычного безразличия в голосе.

Это была какая-то новая, неизвестная мне Ева, и мое любопытство пересилила ярость.

— Что с тобой? Может быть, ты получила наследство?

— Нет.

Я ждал какого-то объяснения, но женщина молчала.

— Я приеду к тебе, Ева, — сказал я.

— Сегодня я не могу встретиться с тобой.

— Послушай, Ева, не упрямься, я хочу видеть тебя.

— Можешь не приезжать, меня не будет дома. Запомни, если ты все равно явишься, меня дома не застанешь.

— Куда ты едешь?

— Не твое дело.

Кровь бросилась мне в лицо.

— Когда я увижу тебя?

— Не знаю. Если захочешь выяснить, буду ли я для тебя свободна, позвони через несколько дней.

Я все понял.

— Приезжает Джек? — задал я вопрос, в ответе на который я уже не сомневался.

— Да. Ты удовлетворен?

Я почувствовал ревность, но решил не выдать себя ничем.

— Я очень рад за тебя, — солгал я. — Значит, ты переезжаешь к себе, в свое семейное гнездышко?

— Да, — голос Евы прозвучал немного резко.

— Надолго?

— Не знаю. Не задавай так много вопросов. Джек не успел сообщить, сколько пробудет здесь.

— Ты ждешь его сегодня?

— Я вчера получила телеграмму.

— Ты не забыла, что я хочу встретиться с Джеком?

Помолчав, Ева ответила:

— Нет, не забыла.

— Ты познакомишь нас в этот его приезд?

— Нет.

— А когда же?

— Когда-нибудь, надо подумать.

— Значит, ты намерена бросить всех своих приятелей? Как же они будут обходиться без тебя?

— Не знаю и не интересуюсь. Подождут, пока я освобожусь.

Ее безразличие, как всегда, больно задело меня.

— Желаю приятно провести время. Через несколько дней я позвоню тебе.

— Хорошо. До свидания. — Ева повесила трубку.

Каждый раз, когда мы виделись или я звонил Еве, я снова и снова убеждался, что я для нее пустое место. И все же я не мог забыть ее. Я знал, что никогда не настанет такой день, когда я почувствую, что я что-то значу для нее, и все же продолжал преследовать ее. Я решил поехать на киностудию и узнать у Бернштейна, есть ли у него какие-нибудь новости для меня. Иначе я просто сошел бы с ума, оставаясь на вилле один и предаваясь мыслям о том, как Ева встретится с мужем.

Приняв ванну, я вывел «крайслер» из гаража, медленно спустился с горы и поехал через Сан-Бернардино в Голливуд. Настроение у меня было отвратительное: мне предстояло провести в полном одиночестве весь день и вечер. К двенадцати часам я подъехал к киностудии. Когда я остановился перед зданием, где помещалось правление, по ступенькам сбежала Кэрол.

— Здравствуй, дорогой, — сказала она и, встав на подножку, поцеловала меня. — А я только что звонила тебе.

Я видел, что жена хочет что-то мне сообщить.

— Какая-нибудь неприятность?

— Я должна огорчить тебя. Мы отправляемся в Долину Смерти, и я вернусь только завтра утром. Джерри настаивает, чтобы мы на себе испытали и сами почувствовали, какая там гнетущая атмосфера. Джерри, Френк и я немедленно улетаем.