— Она не обсуждала твои дела, — спокойно ответила Кэрол. — Она просила уговорить тебя начать работать.

Я закурил и бросил спичку в пустой камин.

— Но я и так работаю, — сказал я. — Если мисс поверенную беспокоят отчисления от моих гонораров, почему она не скажет об этом напрямик?

— Странно, что ты воспринимаешь ее слова подобным образом.

— Да, я воспринимаю их именно так. Ради бога, Кэрол, не говори мне, что автора можно заставить писать. Ты же знаешь, что это не так. Мерль хотела, чтобы я написал какую-то идиотскую статью для журнала, но у меня не было настроения. Именно поэтому мисс Венсингер и сердится.

— Она ни словом не обмолвилась о журнале, но не будем больше говорить о Мерль. Поговорим о Бернштейне, Клив.

— А зачем нам разговаривать о нем?

— Ты же знаешь, что в субботу он приезжал ко мне?

— Да, ты говорила мне.

— Я сделала все, что могла. Я прочитала ему отрывки из твоей пьесы. Я даже уговорила его взять ее с собой и просмотреть.

Я уставился на Кэрол.

— Ты дала ему копию моей пьесы? — спросил я. — Где же ты достала ее?

— Мне удалось раздобыть, — немного нетерпеливо сказала Кэрол, — а где, это не важно. Я так надеялась… — вырвалось у нее. Она безнадежно махнула рукой и добавила: — Если бы ты приехал ко мне, все было бы иначе. Боюсь, что ты пропустил весьма удобный случай, Клив.

— Я этому не верю. Если бы Бернштейн хотел поставить мою пьесу, он бы поставил ее. Но когда человека надо уговаривать купить пьесу, значит, это не то, что ему нужно. Такой человек наобещает все, что угодно, и тут же забудет. Не пытайся убедить меня, что к такому же методу прибег Ингрем и уговаривал Голда купить у него его детище.

— Между твоей пьесой «Остановка во время дождя» и пьесой Ингрема «Земля бесплодна» существует огромная разница, — резко возразила Кэрол. Увидев, что ее слова больно ударили меня и что я не смог этого скрыть, она попыталась смягчить удар, продолжив в ином ключе: — Но его пьесу и твою просто нельзя сравнивать… Я хочу сказать…

— Хорошо, хорошо, — сердито оборвал я. — Мне ни к чему, чтобы в разговоре со мной ты прибегала к ретушевке. Ты хочешь сказать, что моя пьеса недостаточно хороша и что для того, чтобы ее просмотрел Бернштейн, все мы втроем — ты, Джерри Хайамс и я — должны пресмыкаться перед ним и умолять его.

Кэрол нервно закусила губу, но промолчала.

— Нет, так я не намерен продавать свою пьесу. Когда я продам свою «Остановку во время дождя», ее купят потому, что она этого стоит. Я не собираюсь навязывать ее кому-либо, как уличная девка это делает с собой. Пусть Бернштейн идет ко всем чертям.

— Хорошо, Клив, пусть Бернштейн идет ко всем чертям. Но ведь тебе от этого не станет легче, ведь не станет же?

— У меня все в порядке. Неужели ты не можешь отказаться от опеки надо мной? Послушай, Кэрол, когда мне потребуется твоя помощь, я дам тебе знать. Слишком многие интересуются мной. Это выводит меня из себя. — И, чтобы не разобидеть мою гостью вконец, я добавил: — Конечно, я очень благодарен тебе, но пойми, это касается только меня. Мои дела идут прекрасно.

Она снова внимательно посмотрела на меня.

— Да? — удивилась Кэрол. — За два года ты не написал ни одной строчки. Ты живешь своими прошлыми заслугами, Клив. В Голливуде это не пройдет. Тут об авторах и режиссерах судят только по тому, насколько удачны их новая книга или фильм.

— Мой следующий фильм будет просто великолепен, — попытался отшутиться я. — Не нервничай, Кэрол. Ведь мне же сделал предложение Голд. Это должно убедить тебя, что я все еще в цене.

— Перестань паясничать, Клив, — сказала гостья, и лицо ее порозовело от волнения. — Дело не в том, можешь ли ты писать или нет. Вопрос стоит иначе: когда ты возьмешься за работу?

— Пусть эта сторона моей жизни тебя не беспокоит, — сказал я. — Почему ты не поехала на киностудию? Я думал, что ты занята с Ингремом.

— Да, работы у меня много. Но я должна была повидаться с тобой, Клив. О нас все сплетничают. — Кэрол встала и подошла к окну. — Все думают, что мы помолвлены. А мне как поступать? Доказывать обратное?

Именно на этот вопрос у меня не было ни малейшего желания отвечать.

— Что ты хочешь этим сказать… как это — сплетничают?

— Все говорят о субботе и воскресенье. — Кэрол повернулась и посмотрела на меня. — Как ты мог, Клив? Как ты мог пойти на такое? Ты сошел с ума!

«Ну, начинается!..» — подумал я.

— Что ты имеешь в виду?

— Зачем ты лжешь? Я знаю, с кем ты провел уик-энд. Я думала, что ты давно пришел в себя. Почему ты ведешь себя как мальчишка?

Я уставился на нее.

— Что ты хочешь сказать? Я должен прийти в себя.

Кэрол отошла от окна и снова села на прежнее место на кушетке.

— Каким ты иногда бываешь глупым и упрямым, — устало сказала женщина. В голосе у нее не было ни злобы, ни презрения, а только горечь и сожаление, за которыми, я понимал, скрывалось и страдание. — Ты хочешь, чтобы тебя считали неотразимым, да? Ты желаешь очаровать всех женщин подряд, испытываешь необходимость, чтобы они падали при виде тебя? Почему ты выбрал такую женщину? К чему все это приведет?

Я нетерпеливо схватил сигарету. Закуривая, я выигрывал время, чтобы привести себя в равновесие от охватившей меня злости.

— Как неприятно слышать от тебя подобные вещи, Кэрол, — начал я, все еще с трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться и не наговорить ей грубостей, и закончил: — У меня нет настроения продолжать этот разговор. Тебе, наверное, лучше вернуться на киностудию, пока мы не наговорили друг другу таких слов, о которых потом пожалеем.

Несколько минут мисс Рай сидела неподвижно, крепко сжав лежащие на коленях руки. Вся она была нервно напряжена: беседа и ей чего-то стоила. Затем Кэрол глубоко вздохнула, расслабилась, словно сбросила с себя оцепенение.

— Очень жаль, Клив, но я думаю иначе. Неужели ты не можешь прекратить все это? Забыть свое приключение с той женщиной во Фри-Пойнте? Ведь еще не поздно, Клив.

Я уже был сыт по горло разговором, выматывающим мне нервы, и сердит, и мне с трудом удавалось скрывать такое состояние от своей собеседницы.

— Ты нервничаешь без всякой на то причины, — сказал я. — Ради бога, Кэрол, будь разумной.

— Разве ты не провел с той особой субботу и воскресенье? — резко спросила гостья. — Ты уже очаровал ее?

Я вскочил на ноги.

— Послушай, Кэрол, хватит! Лучше уходи. Еще минута — и мы поссоримся.

— Рекс Голд сделал мне предложение, — произнесла тихо мисс Рай.

Слова Кэрол, минуя сознание, попали мне прямо в сердце. Много лет назад меня лягнула лошадь. По моей собственной вине. Меня предупреждали о ее норове, но я думал, что смогу обуздать ее. Когда она внезапно ударила меня, я упал в липкую грязь. Скорчившись от боли, я смотрел на животное, не в силах поверить, что это оно — причина моей ужасной муки. Такую же душераздирающую боль я почувствовал и теперь от убийственной новости.

— Голд? — переспросил я, чтоб только нарушить тягостное молчание.

— Я не должна была сообщать тебе этого, — сказала Кэрол, — потому что такое известие похоже на шантаж, не так ли, Клив? Именно сейчас мне не следовало даже упоминать о подобном событии.

— Я не знал, что Голд… — начал было я, но замолчал, думая про себя: «А почему бы и нет? Кэрол умна, очаровательна. Талантлива. Она могла бы быть прекрасной женой Голду». — И как же ты намерена поступить? — спросил я после долгой паузы.

— Не знаю, — ответила мисс. — Твой уик-энд все спутал, и я действительно теперь не знаю, как мне быть.

— А какое отношение к этому имеет уик-энд? — спросил я. — По-моему, самое главное, любишь ли ты Голда или нет.

— В Голливуде важно лишь то, что поможет сделать карьеру, и ты это отлично знаешь, — сказала Кэрол. — Если бы я была уверена, что мы… ты и я… — Она замолчала, словно собираясь с духом, потом продолжила: — Я не могу решить свое будущее из-за тебя. Понимаешь, я люблю тебя, Клив.

Я ни словом не отозвался на признание Кэрол, только взял ее за руку, которую она поспешно выдернула.

— Не трогай меня. Выслушай терпеливо. Мы знакомы уже два года. Глупо жить прошлым, но я никак не могу забыть тебя таким, каким увидела впервые, когда ты пришел к Роберту Ровену. Мы оба тогда были ничем. Ты произвел впечатление на меня с самой первой минуты. Очень понравилась и твоя пьеса. Я подумала, что человек, написавший такую пьесу, должен быть хорошим, добрым и скромным. Мне импонировал твой испуганный и смущенный вид, который не покидал тебя, пока ты говорил с Ровеном. Ты был простым, милым и совсем не похожим на тех самоуверенных людей, которые обычно посещали моего шефа. Я решила, что тебя ждет блестящее будущее, поэтому и посоветовала переехать из Нью-Йорка в Голливуд. Бывало, до того, конечно, как у тебя появились новые друзья, ты с радостью встречался со мной и с удовольствием посвящал мне свое время. Мы везде бывали вместе, нас объединяли общие интересы и дела. Однажды ты предложил мне выйти за тебя замуж, и я ответила согласием. Но на следующее утро ты уже забыл об этом. Ты даже не позвонил мне в тот день. Я до сих пор не знаю, как ты относишься ко мне. Я знаю только одно: я люблю тебя. Но это не означает, что я стараюсь удержать тебя или, поймав когда-то на сорвавшемся слове, заполучить в мужья. Нет, такой ценой я тебя ни у кого отвоевывать не стану.

Как бы я хотел, чтобы не было этого разговора! Я понимал, что надо срочно принимать какое-то решение, на обдумывание которого времени не оставалось. До субботней ночи я знал, что люблю Кэрол, а теперь я уже не был уверен в этом. Надо заставить ее замолчать и не позволять ей обнажать передо мной свою душу, если я не намерен уступить и не собираюсь жениться на ней. Но если я не пойду на компромисс, между нами все будет кончено. Терять же Кэрол я не хотел. Она была нужна мне. Последние два года, самые лучшие годы моей жизни, были связаны с ней. Она была для меня олицетворением разума и добра. Мне было страшно подумать, как я буду жить без Кэрол.