Ева была безусловно права: я ничем не мог ей помочь, кроме денег.

— Ты можешь заболеть… — начал я, но она рассмеялась.

— Я никогда не болею, а если заболею, то никто не побеспокоится обо мне. В такое время мужчины всегда бросают женщин. Стоит нам заболеть, и мы уже вам не нужны.

— Какая же ты циничная!

— На моем месте ты тоже был бы таким.

Я прижался лицом к ее волосам.

— Я тебе нравлюсь, Ева?

— Ты интересный, — безразлично ответила она, — и не напрашивайся на комплименты, Клив.

Я рассмеялся.

— Где мы будем завтракать?

— Где хочешь. Мне все равно.

— Может быть, поедем вечером куда-нибудь?

— Хорошо.

— Значит, договорились. — Я посмотрел на стоящие на камине часы. Было двенадцать с небольшим. — Я не против того, чтобы выпить.

— А я приму ванну. — Ева выскользнула из моих рук и встала с кровати. — Приведи в порядок постель, Клив. Я никогда не умела этого делать.

— Хорошо, — ответил я, наблюдая за тем, как женщина прихорашивается перед зеркалом.

Пока она находилась наверху, я лежал, курил и думал. Ева уже откровенна со мной. Она доверяет мне. Она рассказала мне о своем прошлом, тем самым позволила сделать вывод о сложности и противоречивости ее характера. Следовало ожидать, что женщина, подобная ей, не может не быть циничной. Справиться с ней будет очень трудно. Судя по тому, как меняется ее голос и выражение ее лица, вне всякого сомнения, Ева обожает своего мужа. Это осложняет мою задачу. Если бы его не было, у меня имелся бы шанс на успех, но существующее между ними огромное физическое влечение сводило мои шансы к нулю. Я внезапно осознал, что, несмотря на то, что узнал ее ближе, я ни на шаг не приблизился к моей цели — заставить Еву полюбить меня. В этом отношении сегодняшний день не дал никаких результатов так же, как и вчерашний. Я встал и застелил кровать. Потом из соседней комнаты позвонил в ресторан и заказал барбекью и столик у стены. Вошла Ева.

— Ванна наполняется водой, — известила она громко. — Что мне одеть?

— По-моему, платье. Хотя мне очень понравился твой вчерашний костюм.

— Костюмы идут мне гораздо больше, чем платья. Они лучше подходят к моей фигуре, — сказала женщина довольным тоном и то ли непроизвольно, то ли намеренно провела руками по груди и бедрам.

Остаток дня пролетел очень быстро. Казалось, Ева полностью доверяет мне. Она рассказывала мне о своих взаимоотношениях с мужчинами и очень много говорила о муже. Настроение у нас было превосходное и ничто, хотелось верить, не могло омрачить его. Но у меня было такое чувство, что ее доверие — это единственное, чего я смог добиться. Между нами находилась какая-то невидимая стена, на которую я время от времени натыкался. Женщина ни словом не обмолвилась о том, сколько она зарабатывает. Когда я спросил ее, имеет ли она счет в банке, она ответила:

— Каждый понедельник я хожу в банк и кладу на свой счет половину своего заработка, я никогда не снимаю деньги с книжки.

Ева дала ответ на мой вопрос так бойко, что он прозвучал как заученная фраза, и я не поверил сказанному Евой. Я знал, что подобные женщины беспечны, не умеют вести хозяйство дома и обычно расточительны не в меру. Я мог бы побиться об заклад, что Ева тратит все до последней копейки, хотя, конечно, воздержался от упреков во лжи.

Я пытался убедить Еву, что надо обязательно откладывать деньги в банк.

— Они наверняка понадобятся тебе, когда ты станешь старой. Тогда ты будешь довольна, что у тебя есть сбережения.

Ее собственные денежные дела, казалось, ничуть не занимали Еву. Возможно, женщина даже не слушала меня.

— Меня это не беспокоит, — сказала она, — я откладываю деньги… к тому же, какое тебе дело до этого?

Другие же ее слова очень обрадовали меня. Это было после того, как мы посмотрели последний фильм Богарта и возвращались на Лаурел-Каньон-Драйв. Мы оба изрядно выпили. Моя спутница призналась мне:

— Марта сказала, что ты надоешь мне. Она говорила, что я, наверное, сошла с ума, что согласилась провести с тобой субботу и воскресенье. И, конечно, будет очень удивлена, когда узнает, что я не вышвырнула тебя.

Я с благодарностью сжал Евину руку и спросил:

— Ты действительно выгнала бы меня вон?

— Да, если бы ты надоел мне.

— Значит, тебе понравилось, как мы провели время?

— Очень.

Это было уже кое-что!

Мы лежали в темноте и долго разговаривали. Мне казалось, что так свободно Ева уже давно ни с кем не беседовала. Это было похоже на прорвавшуюся плотину: слова женщины набегали одни на другие и лились непрерывным потоком. Я не помню всего, что услышал, но больше всего она говорила о Джеке. Их жизнь, казалось, состояла из бесконечных ссор и пылких примирений. В его любви не было нежности, муж грубо обращался с ней, но Евина странная, противоречивая натура требовала именно такого отношения. Муж бил ее, но она прощала ему побои и требовала только одного — верности. Ева не сомневалась, что Джек ей не изменял. Один рассказанный Евой эпизод характеризовал ее мужа как человека бессердечного и жесткого. Случилось так, что, возвращаясь из гостей, Ева подвернула ногу, идти самостоятельно не могла. Но муж не помог ей ничем, а заторопился домой один, бросив Еву в беспомощном состоянии на улице. Женщина с трудом дошла домой. Муж, не дождавшись возвращения Евы, спокойно спал. А утром еще заставил подать ему в постель кофе, несмотря на то, что Ева не могла наступать на распухшую ногу. И говоря о таком хамском отношении к ней, Ева восхищалась Джеком. Я же был поражен. Такое обхождение было настолько не похоже на мои взаимоотношения с женщинами, что просто не укладывалось у меня в голове.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что не любишь, когда к тебе проявляют внимание?

— Я ненавижу слабохарактерность, Клив. Джек — человек с сильным характером. Он знает, чего хочет, и ничто не в состоянии остановить его или заставить свернуть с пути.

— Ну, если тебе нравится такое отношение… — Я замолчал.

Рассказывая о мужчинах, которые навещали ее, Ева не упоминала имен. Я восхищался ее осторожностью. Это означало, что и мое имя останется в тайне. Мы говорили до тех пор, пока сквозь занавески в комнату не проник слабый рассвет. Тогда, обессиленный, я уснул. Ева свернулась в клубочек рядом, прислонив ко мне голову. Засыпая, я слышал, что она еще продолжала что-то рассказывать мне. Последние ее слова, которые я расслышал перед тем, как погрузиться в сон, были о том, что скоро Джек должен вернуться домой. Я так хотел спать, что не прореагировал на это сообщение.

11

Я приехал к себе в полдень. Когда я вошел в лифт, мальчик-лифтер, улыбнувшись мне заученной улыбкой, сказал:

— Добрый день, мистер Фарстон.

— Добрый день, — ответил я и почувствовал, как при подъеме лифта у меня екнуло сердце.

— Вы прочли в газете о двух парнях, которых сбила машина? — спросил мальчик, когда я выходил из лифта.

— Нет.

— Они подрались из-за какой-то красотки, свалились на мостовую — и их раздавило автобусом. У одного из парней содрана вся кожа с лица.

— Теперь никто не узнает его, — сказал я и открыл свою дверь. В прихожей стоял Рассел.

— Здравствуйте, мистер Клив, — хмуро сказал он, и я почувствовал, что он произносит эти слова только по обязанности, а не от искреннего желания приветствовать мое появление дома.

— Привет! — Я готов был уже пройти в спальню, но, посмотрев на слугу, остановился. — Что произошло?

— В лонжевой вас ожидает мисс Кэрол, — с упреком проговорил он. Упрек был в его позе, лице и даже в бровях.

— Мисс Кэрол? — уставился я на Рассела. — Что ей нужно? Почему она не на киностудии?

— Не знаю, сэр. Она ожидает уже более получаса.

— Положи это в спальню, — распорядился я, отдавая слуге рюкзак, и прошел в лонжевую комнату.

Кэрол стояла у окна. По-видимому, она слышала, как я открыл дверь, но не обернулась. Я с восхищением посмотрел на ее стройную фигурку в элегантном костюме, в ткани которого удачно сочетались белые и красные тона.

— Привет, — сказал я и закрыл дверь.

Мисс загасила сигарету о край пепельницы, повернулась на мой голос и испытующе посмотрела на меня. Не выдержав взгляда, я опустил глаза.

— Разве ты не работаешь сегодня утром? — Я подошел и остановился рядом с Кэрол.

— Мне необходимо было увидеть тебя.

— Садись, — пригласил я и указал на кушетку.

— Надеюсь, у тебя все в порядке.

Кэрол села, некоторое время молчала, словно не зная, что ответить и с чего вообще начать разговор.

— Пока не знаю, — прозвучало весьма неопределенно.

Она взяла вторую сигарету, вставила ее в мундштук и прикурила. Внезапно я почувствовал растущее во мне раздражение: сейчас мисс Рай начнет читать мне нотацию. Я встал и наклонился к гостье.

— Послушай, Кэрол… — начал я, но она перебила меня.

— Мне не нравится такой тон, Клив. Я знаю: ты опять хочешь уйти от разговора, но нам надо серьезно поговорить с тобой, — резко сказала она.

— Очень сожалею, Кэрол, но сегодня мои нервы на взводе. — Я не хотел ссориться с ней. — Если что-то не так, скажи мне об этом сразу.

— Утром я встретила Мерль Венсингер. Она тревожится за тебя.

— Если мисс Венсингер обсуждает с тобой мои дела, — холодно сказал я, — то она забывает, что я плачу ей за молчание.

— Мерль любит тебя, Клив. А со мной заговорила о тебе потому, что считала нас помолвленными.

Я уселся в противоположном от Кэрол углу кушетки.

— Даже если бы мы были мужем и женой, Мерль не имеет права обсуждать мои дела, — сказал я, охваченный холодной яростью.