Нет, на дела в «Роузенке» его пьянство не повлияло, потому что Роуз лишила Кеннета партнерства в фирме по причине алкоголизма и взяла на его место бухгалтера, которому назначила зарплату. Правда, пришлось выплачивать брату денежное пособие, однако доверять ему решение финансовых вопросов стало опасно.

Выйдя замуж, я поначалу, естественно, оставила работу, но поскольку Кеннет не вылезал из частных лечебниц, пришлось подумать о расходах. И я снова обратилась к приятелям с Флит-стрит. Нет, официально устраиваться на работу не стала, просто выполняла разовые поручения. Иметь в золовках Роуз оказалось делом весьма полезным. Вы и не представляете, сколько всего происходит в мире моды. Покупатели слышат множество закулисных разговоров так же как и девушки-манекенщицы. Если бы заказчики знали, что любое слетевшее с языка слово передается из уст в уста, при каждом посещении дома моделей заклеивали бы себе рты лейкопластырем. Случилось так, что я хорошо знала нескольких клиентов «Роузенке» и многих манекенщиц, что там работали. Роуз не отличалась деликатностью и не стеснялась в выражениях, обсуждая заказчиков одежды в кругу семьи, а потому мне довелось услышать несколько историй, которые впоследствии просочились в печать и появились на первых страницах газет. Не выношу сплетен, однако слухи имеют обыкновение подтверждаться, и то, что сегодня является лишь досужим домыслом, завтра становится очевидным фактом.

— Да ты просто святая, — удивлялись моему долготерпению друзья. — Содержишь в порядке дом и заботишься об алкоголике. Почему ты не разведешься с Кеннетом Собоуном?

— Ничего не поделаешь, он мой муж, и я его люблю. — Другого ответа от меня никто не слышал.

Думаю, я смогла бы отвадить Кеннета от бутылки, будь у нас нормальная семья. Господь свидетель, сколько сил пришлось затратить. Всякий раз, когда Кеннет возвращался из лечебницы, я старалась, как могла, отвлечь его от пьянства. Бесполезно…

В конце концов наступил финал трагедии. Кеннет в четвертый раз попал в клинику, что на сей раз находилась в Йоркшире, и я не могла его навещать — слишком уж дальним был путь. Пришлось бы потратить на дорогу целый день. И вот получаю от мужа письмо, в котором он признается, что полюбил одну из медсестер, та уже беременна, а Кеннет просит развода.

Я тут же отправилась к Роуз и ее матери, чтобы сообщить новость. Они нисколько не удивились, так как давно предполагали подобный исход, который, по их мнению, был неизбежен. Говорили, что Кеннет, к несчастью, не отвечает за свои поступки, но тем не менее лучше для всех дать ему свободу.

— И как мне жить дальше? — поинтересовалась я. От горя едва не лишилась рассудка. — Шесть лет прислуживала Кеннету, словно рабыня, и вот благодарность за всю мою доброту.

— Мы все понимаем, Дилли, — успокоила Роуз. — Тяжелый удар, но такова жизнь, и наш мир очень жесток. Разумеется, Кеннет должен выплачивать содержание, да и я тебя не оставлю в беде.

Понимаете, ссоры со мной она допустить не могла. Слишком много мне известно о ее личной жизни и делах в «Роузенке».

— Прекрасно, — согласилась я, вытирая слезы. — Буду держаться изо всех сил, сделаю хорошую мину при плохой игре. Только очень обидно постоянно получать от жизни пинки да подзатыльники и ни одной радости или доброго слова.

Ну конечно, где мне тягаться с Роуз. Она богата, знаменита, всеми почитаема, а я — всего лишь Дилли Собоун. Та самая, благодаря стараниям которой они с Кеннетом и прославились. Как говорит Роуз, наш мир жесток, только она-то оказалась на гребне волны и чувствует себя превосходно. Пентхаус в Мейфэре, многочисленные любовники — вот что значит быть первой половинкой «Роузенке». А второй половинке или тому, что от нее осталось, приходится довольствоваться убогими комнатенками в районе вокзала «Виктория».

Вполне естественно, что после развода я виделась с Роуз нечасто, хотя она сдержала слово и выделила довольно сносное пособие, которого хватило, чтобы заново отделать мой бедный старенький домик. Ну и еще я получала всю одежду от фирмы бесплатно. В конце концов, все знали, что я была женой Кеннета и он обращался со мной безобразно. К тому же вряд ли репутации фирмы «Роузенке» пошло бы на пользу, появись я на людях в лохмотьях.

Однако у Роуз, как и у Кеннета, имелись дурные наклонности, а это рано или поздно проявляется. Несмотря на то что я всегда вела себя в высшей степени деликатно и не позволяла никаких порочащих высказываний, фирма «Роузенке» стала постепенно терять популярность. Роуз подвергалась нападкам в печати, пошли слухи, что дом моды «Роузенке» уже не тот, что прежде, и дни его процветания канули в Лету.

Нет нужды говорить, что мне пришлось подыскивать работу. Пособия от Роуз и содержания, что выделил Кеннет, не хватало, вот я и пустила в ход кое-какие связи и вскоре уже работала на партию консерваторов перед всеобщими выборами. Сомневаюсь, прошел бы нужный кандидат от избирательного округа Саут-Финчли в парламент без моей поддержки. Дело в том, что я знала пару компрометирующих подробностей о его сопернике, который завел интрижку с манекенщицей из «Роузенке». Уж чего-чего, а сексуальной распущенности у члена парламента избиратели Саут-Финчли не потерпят. Я сочла своим долгом замолвить кое-где словечко, и наш человек прошел с незначительным перевесом голосов. Вообще-то я патриот по натуре: престиж страны и короны для меня важнее любых личных интересов и предпочтений.

Плохо ли, хорошо, но благодаря усердным трудам в штабе партии консерваторов я постепенно оправилась после развода с Кеннетом, а на одном из собраний познакомилась с лордом Чичестером.

— Кто этот сурового вида мужчина с моноклем? — поинтересовалась я и в ответ услышала, что джентльмен, привлекший мое внимание, Эдвард Фэрли-Гор. У него недавно скончался отец, а следовательно, место в палате лордов перешло к сыну.

— Один из самых перспективных руководителей, — сообщил мой осведомитель. — Имеет шанс стать премьер-министром, если перемрут остальные члены кабинета.

Я прибилась к группе людей, столпившихся вокруг лорда Чичестера, и была представлена его супруге, седовласой даме, которая выглядела на несколько лет старше мужа. Создавалось впечатление, что она сверх всякой меры увлечена охотой и, будь ее воля, не слезала бы с седла. Я поинтересовалась, каким образом она укомплектовывает гардероб после приезда в Лондон, и намекнула, что, должно быть, ужасно все время терзаться сомнениями по поводу своего внешнего вида и думать, соответствует ли костюм тому или иному случаю. Леди Чичестер, похоже, удивилась, однако призналась, что ее платью уже два года.

— Вам следует обратиться в «Роузенке», — порекомендовала я. — Роуз — моя золовка, и если вы попадете к ней в руки, тревожиться об одежде больше не придется.

— Да я и так не особо волнуюсь по этому поводу, — возразила леди Чичестер.

— А ваш супруг? Что говорит он? — Я многозначительно приподняла брови и переменила тему разговора, а потом и вовсе отошла в сторону. Однако мои слова, должно быть, возымели определенное действие, так как леди Чичестер пару раз украдкой смотрела на себя в зеркало, думая, что ее никто не видит. Похоже, прежде делала она это не слишком часто.

В результате я заставила Роуз послать ей приглашение на следующий показ. Той весной обстоятельства складывались удачно, рыбка клюнула на приманку. Леди Чичестер пришла на демонстрацию моделей, а я села рядышком и стала давать советы, какие наряды следует заказать, так как наличием вкуса дама похвастаться не могла.

После показа в течение двух недель я звонила ей каждый день и в конце концов получила приглашение на обед. Лорд Чичестер пришел поздно, и переброситься с ним парой слов удалось только за чашкой кофе в гостиной. Тем не менее должное впечатление было произведено.

— Читали, что пишут о вас в вечернем выпуске «Курьера»? — поинтересовалась я.

— Нет. Никогда не читаю сплетни.

— Но на сей раз это вовсе не очередная сплетня, а чистая правда или, если угодно, пророчество: «Лишь один человек способен превратить партию консерваторов в боеспособную силу — это лорд Чичестер».

Удивительно, даже самые умные мужчины падки на лесть. Как ни примитивна похвала, радуются, словно малые дети. Лорд Чичестер улыбнулся и шутливо отмахнулся от моих слов, делая вид, что считает их чепухой. Но я извлекла из сумочки газетную вырезку и вручила ему.

Вот так и начался наш роман. Только спустя год лорд Чичестер понял, что не может без меня обойтись, и когда этот факт дошел до его сознания, он потерял самообладание и разрыдался. Впрочем, в тот момент он вообще неважно себя чувствовал, едва успел оправиться от очередного обострения опоясывающего лишая.

— Сейчас тебе требуется усиленное питание, — убеждала я.

В то время он жил в моем доме, что в районе вокзала «Виктория». Леди Чичестер находилась в Уорикшире: во время охоты бедняжка упала с лошади и сломала ногу. А Эдвард — теперь мы называли друг друга Эдвард и Дилли — остался один в лондонском доме. Я страшно беспокоилась, что он питается неправильно и нерегулярно, а это, как известно, губительно для пищеварения, а еще предупредила, что не следует искать связей на стороне, особенно после такой болезни, как опоясывающий лишай. Однажды дождалась его в такси возле палаты лордов и уговорила поехать ко мне, где обещала накормить приличной едой. Вот так мы и провели первую ночь у меня дома.

— Не переживай, — успокоила я лорда Чичестера на следующее утро. — Ни одна душа не узнает о случившемся. Все останется между нами. Разумеется, если до акул пера дойдут слухи, на твоей карьере можно ставить крест, — добавила я со смехом.

В жизни не видела, чтобы мужчина так перепугался. Однако чувство юмора никогда не числилось среди его достоинств.

Милый, славный Эдвард… Вспоминая проведенные вместе годы, я понимаю, что стала самой большой любовью в его жизни. Я сумела его убедить, что брак с такой женщиной, как Мэри Чичестер, неприемлем для политика. С таким же успехом можно было взять в жены лошадь.