– Вы умеете ходить по воде, мистер Грэдуэлл? – спросила Грейс глухим, полным горечи голосом. – Вы способны вернуть Сэма к жизни?

– Я обязан предупредить вас, миссис Минафи, – сказал Грэдуэлл. – В тот момент, когда вы выйдете из этого кабинета, вас станут осаждать репортеры и фотографы. Если вы сделаете при них замечания относительно генерала Уидмарка того же рода, которые вы позволили себе здесь, это может иметь серьезные последствия. Генерал может вчинить вам иск за клевету. Я могу вас заверить, что генерал не знал Олдена Смита и никак не был с ним связан.

– Вы сегодня не носите своей значок АИА, мистер Грэдуэлл? – спросила Грейс.

Грэдуэлл пожал плечами и отошел.

– Думаю, мы слишком многого хотим от миссис Минафи, рассчитывая, что она проявит здравомыслие в такой момент, – сказал он Уолласу.

Уоллас кивнул, давая понять, что вопрос решен.

– Куда вы намереваетесь доставить тело вашего мужа, миссис Минафи? – спросил он без всякого чувства. – Вы хотите, чтобы этим занимался местный сотрудник похоронного бюро, или у вас есть…

– Да заткнитесь вы, ради Бога! – обмахнулась Грейс.



То, чего опасался капитан Уоллас, не произошло. В кабинет вошел молодой светловолосый человек, подстриженный ежиком. На нем были пропотевшие хлопчатобумажные слаксы и запыленная майка.

Он прошел прямо к Грейс Минафи. Она посмотрела на него так, как будто впервые видела его. Он взял ее за плечо и легонько встряхнул.

– Я Чарли, – сказал он. – Там нас дожидается моя машина. Сейчас тебе не нужно ни с кем разговаривать.

– Я не могу уехать, Чарли, – отозвалась Грейс.

– Я отдам распоряжения насчет Сэма, – сказал Чарли.

Капитана Уолласа все это мало волновало. Это ему предстояло решить, когда Грейс может идти.

– Боюсь, вам пока еще нельзя уходить, миссис Минафи, – заметил он.

Коротко остриженная светловолосая голова повернулась.

– Только попробуйте ее остановить, приятель, – сказал Чарли. Он поставил упирающуюся Грейс на ноги – упирающуюся, потому что идти ей было некуда. – Прежде чем вы объясните мне, какая вы важная персона, капитан, – продолжил Чарли, наведя ясные серые глаза на Уолласа, – позвольте мне сказать вам, какая я важная персона.

– И кто же вы такой? – заинтересовался Уоллас.

– Меня зовут Чарли Биллоуз, но это не важно, – сказал Чарли. – Важно то, кто я такой. Я – народ! Около двухсот миллионов человек. Поизмывайтесь над этой женщиной пять минут теперь, когда и получаса не прошло с тех пор, как вы позволили, чтобы с ее мужем случилось то, что с ним случилось, и народ – то есть я – поднимет такой шум, от которого у вас лопнут барабанные перепонки. Вы уж лучше потратьте время с пользой, капитан, заткните своим пальцем дырку в плотине. Воды потопа уже накатываются на Уинфилд, штат Коннектикут, и его маленьких оловянных солдатиков.

Это были смелые речи, и они ярко выражали мысль. Но знал ли об этом Чарли Биллоуз, который любил Сэма и Грейс Минафи, или нет, за этими словами не было ровным счетом ничего. Никаких вод потопа на горизонте не наблюдалось. Двадцать четыре часа спустя число людей, по-настоящему негодующих по поводу убийства Сэма Минафи, стало настолько мало, что их почти что не было слышно. Оловянным солдатикам ничего не угрожало.

– Отпустите ее, капитан, – распорядился Фрэнк Грэдуэлл.

Он знал, что мы живем в мире, где герои умирают быстро, если только у тебя не хватит глупости применить искусственное дыхание. Обойдешься грубо с Грейс Минафи сегодня – и ты поможешь создать легенду. Подожди семьдесят два часа – и ты сможешь дать ей зуботычину посреди Таймс-сквер, и прохожие поспешат мимо, зная, что безопаснее не совать нос в чужие дела.

Капитан Уоллас не отличался сообразительностью, но это он уяснил. Нетерпеливым жестом он показал, что Чарли Биллоуз может увести Грейс.

Чарли пришлось вести ее, неспособную самостоятельно двигаться в нужном направлении. Полицейский Джон Макадам вышел из кабинета следом за ними.

– Вот сюда – так вы избежите встречи с репортерами, что толпятся в коридоре, – сказал он.

Он провел их вниз по лестнице в подвал, а потом по другой лестнице – снова вверх к запасному выходу. Там стояла машина, насчет которой договорился Чарли Биллоуз.

– Если впоследствии я смогу что-нибудь для вас сделать, миссис Минафи, – сказал Макадам, – дайте мне знать.

Грейс еще долгое время не отдавала себе отчета в том, что он что-то говорит. В тот момент все голоса, даже голос Чарли, были враждебными голосами во враждебном мире.



Сорок пять минут спустя Грейс Минафи посмотрела из окна машины на дом, где жили она и Сэм. Жили! На то, чтобы добраться пешком до Уинфилда, ушла значительная часть дня. Время летело незаметно, пока они шли с Сэмом, держась за руки. На протяжении всего обратного пути, в машине, она изо всей силы упиралась ногами в пол салона, нажимая на невидимые тормоза. Ей не хотелось возвращаться в то, что прежде было домом.

Небольшая группа людей ждала на улице возле коттеджа. Они расступились, давая ей пройти, когда Чарли помог ей выйти из машины и повел по тропинке. Никто не заговорил и не окликнул ее, но она чувствовала, насколько глубоко их сочувствие.

Она заметила белый «ягуар» с черным откидным верхом, стоявший на обочине. Он был ей незнаком. Ей бросались в глаза всякие малозначащие детали. На «ягуаре» были нью-йоркские номера.

Когда Чарли подвел ее к парадной двери и она приблизилась к тому моменту, когда предстояло зайти в дом, где все напоминало о Сэме, дверь открылась. Сара Лорд, ее ближайшая соседка, дожидалась ее. Они, должно быть, готовились встречать ее, подумала она, как встречают инвалида, возвращающегося домой из больницы. Они действовали из самых лучших побуждений, но она внезапно поняла, что ей нужно побыть одной. Ей нужно выплакаться!

Ей нужно поголосить в подушку, на которой этим утром лежала голова Сэма.

– Грейс! – сказала Сара.

Она зашла в дом, стараясь не смотреть по сторонам, но вещи Сэма, как нарочно, сами попадались на глаза. Вот его трубка – там, где он выбивал ее в пепельницу перед самым их уходом.

Вот книга, которую он читал прошлой ночью, раскрытая на том месте, где он прервал чтение. Вот его пишущая машинка посреди стола. Здесь необъяснимым образом присутствовала его аура, его жизненное начало. Сейчас он выйдет из кухни с кофе, запах которого она уже чувствовала.

Однако из кухни с кофе вышел незнакомец; стройный, смуглый, красивый мужчина, который совсем чуточку прихрамывал при ходьбе, когда нес поднос в комнату. Его губы были сложены в прямую, суровую линию, но в его бледно-голубых глазах присутствовало почти невыносимое сострадание. Он поставил поднос на стол.

– Кто вы такой? – резко спросила Грейс.

Ее вдруг возмутило присутствие незнакомца. Ей никто не был сейчас нужен, уж тем более незнакомый человек.

– Я – Питер Стайлс, – назвался мужчина.

– Газетчик! – почти закричала Грейс. – Я вас знаю. Вы пишете для журнала «Ньюс вью»! Да как вы посмели!

– Разве Сэм не упоминал обо мне? – спросил Питер.

Питер Стайлс. Что там про него говорилось? Питер Стайлс!

– Я друг Сэма, старый друг, – просто сказал Питер.

Питер Стайлс! Теперь это имя пришло на память Грейс, всплыв из черного омута боли.

– Тебе придется подождать, пока Питер не будет готов познакомиться с тобой, – говорил Сэм. – Но когда это время настанет, думаю, ты поймешь мои слова о том, что он единственный человек, которому я бы доверил свою жизнь и за которого я бы ее отдал, если бы меня попросили.

Была своя причина на то, что она не познакомилась с Питером, когда они с Сэмом вернулись из Африки два года назад.

– Я хочу остаться одна, – сказала Грейс и едва не разразилась истерическим смехом. Шуточка в духе Гарбо. – Я хочу остаться.

– Если тебе что-нибудь понадобится, дорогая, ты только крикни, – сказала Сара Лорд и ушла.

Питер Стайлс стоял у стола, спокойно наливая в две чашки кофе.

– Мистер Стайлс, вы должны понимать, что сейчас не время для…

– Я знаю, что это такое, – сказал Питер. Он посмотрел поверх чашки. – Было бы полезно кое-что сюда добавить. – Он сходил к бару и вернулся с бутылкой бренди. Он налил по изрядной порции в обе чашки с кофе. – Сэм, вероятно, рассказывал вам об этом. Я беспомощно лежал в траве, видя мою пылающую машину и слыша крики своего отца, горевшего в ней. Я очнулся в больнице и обнаружил, что лишился правой ноги ниже колена. Я был один. Это было скверно. Я оставался в одиночестве месяцами, до тех пор, пока один друг не заставил меня обратиться лицом к миру. Теперь я знаю, что было бы лучше обратиться к нему лицом в первый же час.

Грейс присела на край дивана, потому что ее больше не держали ноги.

– Пожалуйста, мистер Стайлс, – попросила она, внезапно начиная утрачивать самообладание, до сих пор – железное.

– Теперь вы думаете, что это конец света, – сказал Питер. – Но это не так.

Она уставилась на него, как на какое-то чудовище.

– Я не знаю, что вы за человек, – сказала она, повышая голос, так что в нем зазвучали истерические нотки. – А знаете ли вы, что сегодня утром мы ушли из этого дома, не застелив в спешке постель? Вы знаете, что на подушке, в том месте, где лежала его голова, осталась отметина? Вы знаете, что, в первый раз с тех пор, как я вышла замуж за Сэма, мне придется попробовать заснуть без того, чтобы он находился рядом со мной? Вы знаете, что его смех преследует меня, как бы я ни старалась, не могу от него избавиться? А как же еще наступает конец света, мистер Стайлс?

– Выпейте этот кофе, – сказал Питер. – Есть нечто такое, что предстоит сделать для Сэма.

Она покачала головой, как будто ослышалась:

– Нечто такое, что предстоит сделать для него? Вы имеете в виду сотрудника похоронного агентства? О, Господи!

– Бессмыслице его смерти нужно придать значение, – сказал Питер. – Между прочим, если вы дожидаетесь того великого момента, когда увидите ту вмятину в подушке, то вы опоздали. Ваша соседка застелила кровать. Выпейте этот кофе!