– В частности, меня беспокоит и это. Меня тревожит, как вы сперва описали убийцу. Видите ли, после прочтения дневника Мюриэль становится очевидным, что Джек Армстронг проявляет к ней интерес, а потом Мюриэль принуждают к половому акту, а ваше описание…

– Но он и вправду принудил ее…

– Да, – кивнул Стивен. – Причем, судя по вашему изначальному описанию, нападавший очень напоминал Джека Армстронга, но при этом вы не могли знать, как Джек Армстронг выглядит. Точнее, могли. Если читали дневник Мюриэль.

– Но я его не читала.

– Я знаю, – мягко произнес Карелла, – вы это сказали буквально несколько минут назад. А еще вы пообещали быть со мной предельно честной. Итак, мы вроде бы решили, что Мюриэль писала в дневнике правду. Все верно?

– Да.

– В таком случае должен вам сказать, что четвертого сентября Мюриэль сделала запись о том, как кое-кто потребовал, чтобы она сняла с себя платье, после чего принудил ее к половому акту. Она написала об этом четвертого сентября. Все произошло в точности так, как описали вы, но через два дня – шестого сентября. Вот только без убийства. Все остальное – совсем как в дневнике. Как вы это объясните? А, Патриция?

– Не понимаю, о чем вы. – Девушка опустила взгляд.

– Патриция, вы ведь читали дневник Мюриэль, так?

– Нет.

– Патриция, ремешок на дневнике был перерезан. Его кто-то читал.

– Тогда это был Энди. Больше некому. Это был он! – выпалила Патриция.

– Патриция, это были вы.

– Говорят же вам, я…

– А знаете, почему это были вы? – с жаром произнес Карелла. – Потому что запись за пятое сентября начинается со слов: «Кто-то заглядывал в мой дневник. Когда я сегодня достала его из ящика, то обнаружила, что ремешок перерезан». Я переписал это себе в блокнот. Патриция, я сейчас цитирую дневник вашей двоюродной сестры.

– Ну, написала она это, и что с того? Не понимаю, почему…

– Не далее как пять минут назад вы заявили, что видели, как ваша двоюродная сестра вечером пятого сентября, за сутки до убийства, заперла замочек на дневнике. А теперь ответьте мне, Патриция, на простой вопрос: если ремешок на дневнике уже был перерезан, зачем Мюриэль понадобилось запирать…

И тут Патриция закричала.

Девушка не вскочила с кресла. Она просто запрокинула голову, и с ее губ сорвался дикий вопль. Глаза ее расширились от ужаса. Казалось, ее крик будет длиться целую вечность. Он был столь кошмарным, что у детективов застыла в жилах кровь.

Когда Патриция наконец замолчала, они надели на нее наручники.

Поскольку ей было всего пятнадцать лет, ее допрашивали не в участке, а в кабинете адвоката Питера Хадда, которому выпало ее защищать. Вообще-то пятнадцатилетних не полагается допрашивать в участке, хотя это происходит сплошь и рядом. В таких случаях допрос устраивают либо в раздевалке, либо в комнате отдыха, главное, чтобы помещение не напоминало задержанному о том, что он находится в полиции. По законам штата под определение «несовершеннолетний» попадали лица, не достигшие шестнадцати лет. В Уголовном кодексе было сказано, что несовершеннолетним преступником является лицо, нарушившее закон или постановление муниципальных властей или же совершившее действие, которое можно квалифицировать как тяжкое преступление, за исключением тех случаев (и тут от Патриции Лоури отвернулась удача), когда правонарушителем является лицо от пятнадцати лет и старше, совершившее преступление, предусматривающее в виде наказания смертную казнь или пожизненное заключение.

Девушка уже рассказала детективам две версии случившегося, и вот теперь она излагала им третью, финальную версию. Только сейчас они окончательно поверили, что Патриция говорит им правду, хотя крупицы этой самой правды содержались и в двух предыдущих версиях. Эта правда могла подарить Энди свободу, а ее, Патрицию, отправить на всю жизнь за решетку. Детективы внимательно ее слушали. Стенограф старательно записывал каждое слово. Допрос вел Карелла. Патриция отвечала очень тихо. Весь допрос она просидела дрожа, обхватив себя руками.


КАРЕЛЛА: Вы хотите рассказать, что же на самом деле произошло?

ПАТРИЦИЯ: Я вам уже все рассказала.

КАРЕЛЛА: Но вы нам лгали.

ПАТРИЦИЯ: Я вам солгала только в первый раз. А потом сказала правду. Вы что, забыли? Я сама пришла к вам в участок и рассказала правду.

КАРЕЛЛА: Но в первый раз вы солгали.

ПАТРИЦИЯ: Да, а во второй раз сказала правду. Ее убил мой брат.

КАРЕЛЛА: Патриция, вы согласились с нами поговорить. Ваш адвокат, присутствующий здесь сейчас, не возражает против того, чтобы вы сказали правду. Так почему бы вам не рассказать, что случилось на самом деле?

ПАТРИЦИЯ: Мне надоело твердить одно и то же. Одно и то же. Одно и то же. Один раз рассказала, вы записали. Второй раз – наговорила на магнитофон. Теперь вы хотите, чтобы я снова все повторила. Сколько мне повторять одно и то же?

КАРЕЛЛА: Этот раз будет последним.

ПАТРИЦИЯ: У вас тут дикая холодрыга. Можно хоть чуть-чуть прибавить обогрев?

КАРЕЛЛА: Мистер Хадд?

ХАДД: Я все сделаю.

КАРЕЛЛА: Патриция, давайте вы начнете с самого начала.

ПАТРИЦИЯ: В смысле со дня рождения?

КАРЕЛЛА: Откуда сочтете нужным. Что, по-вашему, «начало»?

ПАТРИЦИЯ: День рождения.

КАРЕЛЛА: И что там случилось?

ПАТРИЦИЯ: Я взяла нож.

КАРЕЛЛА: Зачем?

ПАТРИЦИЯ: А вы как думаете? Нам с Мюриэль предстояло идти домой одним. Вот я и свистнула нож с кухни и незаметно сунула его к себе в сумочку.

КАРЕЛЛА: Что было дальше?

ПАТРИЦИЯ: Мы пошли домой.

КАРЕЛЛА: В котором это было часу?

ПАТРИЦИЯ: Я вам уже говорила. Понять не могу, зачем это надо повторять.

КАРЕЛЛА: Про нож вы раньше не говорили.

ПАТРИЦИЯ: Да вы меня просто не слушаете.

КАРЕЛЛА: Итак, вы взяли нож с кухни. Я вас правильно понял?

ПАТРИЦИЯ: Да, с кухни Пола Гэддиса. Нож был там. На кухне. Я как вошла, сразу услышала их.

КАРЕЛЛА: Кого вы услышали?

ПАТРИЦИЯ: Чего тут непонятного. Я пошла на кухню налить себе стакан молока, и тут я их услышала.

КАРЕЛЛА: Я вас не понимаю.

ПАТРИЦИЯ: Потому что меня не слушаете.

КАРЕЛЛА: Я вас слушаю, но не понимаю, что вы имеете в виду. Вы сказали, что услышали «их». Кого «их»?

ПАТРИЦИЯ: Мюриэль и Энди.

КАРЕЛЛА: На кухне у Пола Гэддиса?

ПАТРИЦИЯ: Да нет же, нет! В спальне.

КАРЕЛЛА: Патриция…

ПАТРИЦИЯ: Они были в спальне Энди, чего тут непонятного?

КАРЕЛЛА: Что они там делали?

ПАТРИЦИЯ: Я почем знаю?! Спросите моего драгоценного братца, что они там делали. Спросите Мюриэль.

КАРЕЛЛА: Патриция, Мюриэль нет в живых.

ПАТРИЦИЯ: А я что, не знаю?! Это он ее убил.

КАРЕЛЛА: Кто «он»?

ПАТРИЦИЯ: Мой братец. Насадил ее на нож. А я ей говорила! Думаете, я ее не предупреждала? Еще как предупреждала! Когда дождь зарядил как из ведра, мы забежали в подъезд, а потолок там был весь в пузырях, такой вздувшийся, будто беременный. Я ей говорю: «У меня в сумочке нож». Понимаете? Я не боялась, что на нас кто-нибудь нападет. Так что я стояла в подъезде совершенно спокойно. Чего мне было бояться-то? И я ей такая говорю: «Ты, мол, тогда, наверное, здорово перепугалась?» – а она мне: «Когда “тогда”?» Я говорю: «Ну, когда решила, что беременна». В подъезде было довольно светло от уличного фонаря, я ясно ее видела, а дождь лил как из ведра, а она на меня посмотрела, и я увидела на ее лице изумленное выражение. «Так вот кто прочел мой дневник, – говорит. – Значит, это была ты?» Я говорю: «Да, Мюриэль, это была я». А она: «Зачем, Патриция?» Слушайте, я сейчас тут околею от холода. У вас тут есть одеяло или плед?

КАРЕЛЛА: Кто-нибудь, принесите ей, пожалуйста, одеяло. Продолжайте, Патриция.

ПАТРИЦИЯ: Совсем у вас тут окоченела. Сейчас дуба дам.

КАРЕЛЛА: Что вы ответили, когда Мюриэль спросила, зачем вы читали ее дневник?

ПАТРИЦИЯ: Ну что я могла ответить? Пошевелите мозгами и догадайтесь сами. Я ведь все знала! И про нее, и про моего драгоценного братца. Я услышала, чем они занимались в спальне, когда вернулась домой из библиотеки. Стены-то у нас в доме тонкие. Они не знали, что я вернулась: работал телевизор, и он-то все заглушил. Вернее, нет, не все. Я прекрасно слышала то, что происходило у Энди в комнате. Я слышала, как он заставил ее встать на колени, как сказал: «Давай действуй»… Я слышала, как она принялась за дело… А какие звуки она при этом издавала! Боже, что это были за звуки! С той самой минуты я ее и возненавидела. И тут же захотела убить и убила бы, если бы хватило духа. Но я испугалась, что он на меня набросится, заставит сделать то же, что и Мюриэль, потому что… Понимаете, он меня всегда любил, я знаю, он меня любил больше, чем Мюриэль, и потому, скорее всего, заставил бы сделать то же самое. Поэтому я выбежала вон из квартиры, после чего позвонила в дверь и соврала, что забыла ключи… Да принесет же мне кто-нибудь одеяло, наконец, или нет?

КАРЕЛЛА: Сейчас принесут, Патриция.

ПАТРИЦИЯ: У вас что-то здесь очень холодно.

КАРЕЛЛА: Итак, Мюриэль спросила, зачем вы читали ее дневник.

ПАТРИЦИЯ: Ага, а я в ответ сказала, что слышала, чем они занимались в комнате Энди, и решила выяснить, не изменил ли мне слух. Я же ушам своим поверить не могла. Вот я и прочитала дневник, чтобы убедиться, правда это или нет. Оказалось, что правда. «Будешь это отрицать? – спрашиваю. – Будешь или нет?!» А она такая: «Нет, не буду». И вот тогда я выхватила нож из сумочки и ударила ее. Не знаю, сколько раз. Потом я порвала ее трусы и вогнала ей нож прямо туда. Потом я такая стою в подъезде, а она лежит на полу. Я спрашиваю: «Мюриэль, что с тобой?» Тут до меня дошло, что она мертва, что я ее убила. Тогда я искромсала ножом свое платье и порезала себе руки, будто меня тоже хотели убить. Я порезала себе щеку, выбежала из дома, кинула нож в канализационный сток и помчалась в участок.