— Что ты здесь делаешь? — спросил я, когда свеча загорелась.

Впрочем, теперь на этот вопрос я мог бы ответить и сам. У стены до самого потолка возвышалась гора деревянных коробок с надписью: «Кленовый сироп экстра».

Пока старик объяснял мне, что он, видит Бог, абсолютно ничего не знает, что два дня назад некий мистер Йейтс нанял его ночным сторожем и, если что не так, с него спрос невелик, — я приподнял крышку на одной из коробок. Внутри оказались бутылки виски с этикеткой «Кэнэдиен клаб». Вид у этикеток был довольно сомнительный. Я отошел от ящиков и обыскал все здание, толкая перед собой старика со свечой. Как я и ожидал, никаких следов пребывания Сиплого обнаружить не удалось.

Когда мы вернулись в комнату, где хранилось спиртное, я, хоть и с трудом, вытащил затекшей рукой бутылку виски из коробки, сунул ее в карман и на прощание дал старику совет:

— Проваливай, пока не поздно. Тебя наняли сторожить склад, который принадлежит одному из людей Пита Финика. Теперь этот тип работает на полицию, а самого Пита убили и его контора лопнула.

Когда я вылезал в окно, старик жадным взглядом смотрел на коробки с виски и пересчитывал их по пальцам.

* * *

— Ну что? — спросил Микки, когда я вернулся.

Я молча вытащил из кармана бутылку виски — и какого виски! — вынул пробку, протянул бутылку Микки, а затем заправился сам.

— Ну? — снова спросил он.

— Давай попробуем найти склад старого Редмена, — сказал я.

— Смотри, твое упрямство до добра не доведет, — сказал Микки и включил мотор.

Мы проехали три квартала и увидели длинное низкое и узкое строение с рифленой крышей и всего несколькими окнами под выцветшей вывеской: «Редмен и К°».

— Тачку оставим за углом, — сказал я. — На этот раз ты пойдешь со мной. А то мне одному скучно было.

Выйдя из машины, мы увидели проход между домами, ведущий, по-видимому, к заднему входу на склад, и пошли по нему.

Отдельные прохожие нам уже попадались, но было еще очень рано и фабрики, которых в этом районе было полно, не работали.

Мы подошли к зданию сзади и заметили любопытную вещь: дверь закрыта, но на дверном косяке возле замка вмятины: здесь явно поработали ломом.

Микки подергал дверь. Она оказалась не заперта, но поддавалась с трудом. Наконец короткими рывками он сумел немного приоткрыть ее, и мы протиснулись внутрь.

Войдя, мы услышали далекий голос. Слов разобрать было невозможно. Слышно было только, что голос мужской и довольно резкий.

Микки показал большим пальцем на взломанную дверь и сказал:

— Это не полиция.

Осторожно, стараясь не скрипеть каучуковыми подошвами, я сделал несколько шагов. Микки шел следом, тяжело дыша мне в спину.

По словам Теда Райта, Сиплый прятался наверху, в задней комнате. Быть может, резкий мужской голос оттуда и доносился.

— Фонарь! — бросил я, стоя вполоборота к Микки.

Он вложил фонарь в мою левую руку, в правой я сжимал пистолет. Мы двинулись дальше.

В слабом свете, пробивавшемся через приоткрытую входную дверь, мы пересекли комнату и подошли к дверному проему, за которым царил кромешный мрак.

Свет фонаря прорезал тьму и высветил впереди дверь. Я выключил фонарь и направился к двери. Снова зажег фонарь и обнаружил за дверью ведущую наверх лестницу.

По ступенькам мы подымались с такой осторожностью, будто боялись, что они рухнут у нас под ногами.

Резкий голос замолк. Вместо него до нас доносилось что-то другое — какой-то тихий, неразборчивый шепот.

Я насчитал девять ступенек, когда прямо над нами кто-то громко сказал:

— Готов, сука.

И тут же в ответ четыре раза подряд на одной ноте выпалил пистолет. Под железной крышей каждый выстрел отдавался так гулко, будто стреляли из пятнадцатидюймовой винтовки.

— То-то же, — сказал тихий голос.

За это время мы с Микки преодолели оставшиеся ступеньки, распахнули дверь, вбежали в комнату и бросились на Рено Старки, который, навалившись на Сиплого, душил его обеими руками. Но мы опоздали. Сиплый был мертв.

Рено узнал меня и отпустил свою жертву. Глаза такие же тупые, как всегда; лошадиное лицо такое же деревянное.

Микки перенес труп Сиплого на стоявшую в углу кровать.

В комнате, которая когда-то, видимо, использовалась под контору, было два окна. При дневном свете я увидел под кро-атью труп Дэна Рольфа. На полу валялся автоматический кольт.

Рено покачнулся и подался вперед.

— Ты ранен? — спросил я.

— Он выпустил в меня всю обойму, — спокойно ответил он, прижимая локти к животу.

— Врача! — бросил я Микки.

— Без толку, — сказал Рено. — Он мне полживота отхватил.

Я подставил складной стул и усадил Рено на самый край, чтобы он мог нагнуться вперед.

Микки бросился из комнаты и побежал вниз по лестнице.

— Ты знал, что он не убит? — спросил меня Рено.

— Нет, я передал тебе то, что мне рассказал Тед Райт.

— Тед ушел слишком рано, — сказал Рено. — Этого я и боялся и решил посмотреть, что здесь творится. Сиплый здорово меня надул: прикинулся покойником, а я сдуру под его пушку подставился. — Он тупо посмотрел на труп Сиплого. — А держался он здорово, гад. Подыхал, а рану не перевязывал, так и лежал. — Рено улыбнулся, при мне впервые. — А теперь — мешок с костями, да и тот ничего не весит.

Он заговорил низким голосом. Под стулом на полу образовалась красная лужица. Я боялся к нему прикоснуться. Казалось, стоит ему распрямиться и убрать с живота локти — и он развалится на части.

Рено уставился на лужу и спросил:

— Как же, черт возьми, ты вычислил, что не сам ее убил?

— В этом я окончательно убедился только сейчас, — признался я. — Тебя я подозревал, но до конца уверен не был. В ту ночь у меня в голове все перемешалось, мне снились какие-то сны с колокольным звоном, таинственными голосами и прочим вздором. Потом мне пришло в голову, что, может, это был не сон: я слышал, что в наркотическом кошмаре, бывает, видишь то, что происходит на самом деле.

Когда я проснулся, свет был потушен. Маловероятно, чтобы я убил ее, выключил свет, а потом опять схватил ледоруб. Все могло быть по-другому. Ты же знал, что в тот вечер я был у нее. И алиби мне почему-то устроил сразу, не отнекиваясь. Это показалось мне странным. Кроме того, после рассказа Элен Олбери Дон стал вымогать у меня деньги, а полиция, выслушав ее показания, связала тебя, Сиплого и Рольфа со мной. О’Марри я встретил неподалеку от того места, где спустя несколько минут обнаружил труп Дона. Вероятней всего, адвокат попытался шантажировать и тебя. Все это, а также то, что мы с тобой оказались в одной компании, навело меня на простую мысль: полиция подозревает в убийстве не только меня, но и тебя. Меня они заподозрили потому, что Элен Олберн видела, как ночью я входил и выходил из дома Дины. Но раз они заподозрили и тебя, значит, побывал у нее и ты. По ряду причин Сиплого и Рольфа я в расчет не принимал, а стало быть, убийцей мог быть либо ты, либо я. Но почему ее убил ты — до сих пор ума не приложу.

— Поверь, — сказал он, глядя, как по полу растекается кровавая лужа, — она сама виновата, черт бы ее взял. Звонит она мне и говорит, что к ней собирается Сиплый. Если, говорит, я приеду первым, то смогу устроить засаду. Мне эта идея понравилась. Приезжаю, жду, а его нет.

Рено замолчал, сделав вид, что смотрит на лужу. Но я-то знал, лужа тут ни при чем, он не может говорить из-за боли. Возьмет себя в руки и снова заговорит. Умереть он хотел так же, как и жил, — точно улитка в раковине. Говорить для него было пыткой, но это его не останавливало, — во всяком случае, на людях. Ведь он был Рено Старки, которому все нипочем, и эту роль он играл до конца.

— Ждать мне надоело, — снова заговорил он. — Отучу в дверь и спрашиваю: «Что за дела?» А она зовет меня войти, говорит, она одна. Я не верю, но она клянется, что никого нет, и мы идем на кухню. А может, вдруг, думаю, засада не на Сиплого, а на меня? С нее ведь станется.

Тут вошел Микки и сказал, что вызвал «Скорую». А Рено, воспользовавшись его приходом, перевел дух и продолжал:

— Потом оказалось, Сиплый действительно позвонил ей и сказал, что приедет. Приехал он раньше меня, ты отрубился, и она со страху его не впустила. А он плюнул и уехал. От меня-то она это скрыла: боялась, что я, если узнаю, брошу ее одну. Ты ведь был в отпаде, и, вернись Сиплый, ее некому было бы защитить. Но тогда я всего этого не знал. Просто чувствую, неспроста все это — ее-то я хорошо изучил. Ну, думаю, сейчас ты у меня заговоришь. Врезал ей пару раз, а она ледоруб схватила да как завопит. Только она завизжала, как слышу — шаги. Все, попался, решил.

Он говорил все медленнее, голос у него срывался, каждое слово давалось ему с большим трудом, но виду он не подавал:

— Пропадать, так с музыкой, думаю. Вырываю я у нее ледоруб и всаживаю ей в грудь. Тут ты выскакиваешь: глаза закрытые, ругаешься — совсем плохой. Она на тебя падает. А ты валишься на пол, переворачиваешься и рукой за ледоруб хватаешься. Так с ледорубом в руке и засыпаешь. Лежишь с ней рядом, и не поймешь, кто из вас убитый. Только тут я понял, что наделал. Но ее-то уже все равно не вернуть. Делать нечего. Выключил я свет и поехал домой. А когда ты…

На этом история Рено закончилась, так как в комнату с носилками вошли врачи «Скорой помощи». Они валились с ног от усталости — работы им в Берсвилле хватало. Я был даже рад, что Рено не договорил до конца: всей необходимой информацией я уже располагал, а смотреть на него и слушать, как он из последних сил выжимает из себя слова, было занятием не из приятных.

Я отвел Микки в сторону и пробормотал ему на ухо:

— А теперь берись за дело сам. Я сматываюсь. Сейчас я уже, должно быть, вне подозрений, но рисковать не стоит — с Берсвиллом, ведь сам знаешь, шутки плохи. На твоей машине я доеду до какого-нибудь полустанка, а оттуда на поезде — в Огден. Там я остановлюсь в отеле «Рузвельт» под именем Р.-Ф. Кинг. А ты оставайся здесь. Дашь мне знать, выходить мне из подполья или, наоборот, в Гондурас прокатиться.