О’Марра выбежал на середину улицы и зашвырнул бомбу на крышу кирпичного дома. Бомба не взорвалась, а О’Марра задрал одну ногу, вцепился обеими руками себе в горло и повалился навзничь.

Еще одни из наших рухнул под пулями, которые градом сыпались на нас из соседнего с кирпичным деревянного дома. Рено смачно выругался и крикнул:

— Толстяк, выкури их оттуда!

Толстяк поплевал на бомбу, забежал за машину и взмахнул рукой. Нас словно сдуло с тротуара, а через мгновение охваченный пламенем деревянный дом осел на наших глазах.

— Бомбы еще есть? — спросил Рено.

Все мы испытывали странное чувство оттого, что в нас никто не стреляет.

— Последняя осталась, — ответил Толстяк, взяв в руки бомбу.

Языки пламени лизали окна верхнего этажа. Рено взглянул на кирпичный дом, взял у Толстяка бомбу и сказал:

— Назад! Они сейчас выйдут.

Мы отошли назад. Изнутри раздался голос:

— Рено!

— Что надо? — крикнул Рено, предусмотрительно зайдя за машину.

— Сдаемся, — пробасил голос. — Мы выходим. Не стреляйте.

— Кто это «мы»? — спросил Рено.

— Это я, Пит, — послышался низкий голос. — Нас осталось четверо.

— Ты выходишь первым! — приказал ему Рено. — За тобой по одному остальные. С интервалом в полминуты. Всем руки за голову! Выходите!

Вскоре в проеме изуродованной взрывом двери появились поднятые руки и лысая голова Пита Финика. В свете полыхавшего над соседним домом пожара видно было, что лицо у него в крови, а одежда изорвана в клочья. С минуту бутлегер постоял на пороге, а потом стал медленно спускаться по ступенькам на тротуар.

Рено обозвал его паршивым подонком и четыре раза выстрелил ему в лицо и в живот.

Пит упал. За моей спиной раздался смех. Рено швырнул в дверь последнюю оставшуюся бомбу. Мы кинулись за машину. За руль сел Рено. Но мотор не работал: и туда попали пули. Мы вылезли, и Рено стал громко сигналить.

К нам подъехала та машина, что остановилась в начале улицы. Я огляделся: от пожара было светло как днем. В окнах домов кое-где виднелись лица, но на улице, кроме нас, не было ни души. Издали послышался перезвон колокольчиков приближающихся пожарных машин.

Приехавший за нами автомобиль и так был набит до отказа. Мы набились в него как сельди в бочку, а те, кто не поместился, повисли на подножках.

Проехав по ногам мертвого Хэнка О’Марры, мы направились домой. Первую треть пути мы проехали без комфорта, но и без приключений. В дальнейшем же приключений, в отличие от комфорта, прибавилось.

Из боковой улицы выехал лимузин, двинулся нам навстречу, а затем повернулся боком, остановился и обстрелял нас.

Еще одна машина выехала из-за лимузина и направилась прямо на нас. И опять град пуль.

Мы дрались как львы, но, к сожалению, нас в машине было слишком много: трудно стрелять, когда один человек сидит у тебя на коленях, другой повис на плече, а третий палит из пистолета в дюйме от твоего уха.

Правда, первая наша машина, та, что заехала за кирпичный дом, вскоре подоспела нам на помощь, но и противник получил подкрепление, причем сразу в виде двух автомобилей. По всей вероятности, налет людей Сиплого на тюрьму уже кончился и армия Пита, посланная на подмогу полиции, повернула на нас. Нам пришлось туго.

Опустив раскаленный ствол и наклонившись к Рено, я прокричал ему в ухо:

— Дело дрянь! В машине нас слишком много. Давайте вылезем и будем отстреливаться с улицы!

Рено мое предложение понравилось, и он скомандовал:

— Все лишние — из машины! Вести огонь с тротуара!

Я выскочил первым, украдкой поглядывая на темный переулок.

Толстяк двинулся следом. Нырнув в переулок, я повернулся к нему и прорычал:

— Чего ты за мной увязался? Места, что ли, мало? Вон лестница в подвал — отличное местечко!

Он с готовностью двинулся к подвалу — и был тут же убит наповал.

Я осмотрелся. Проулок, куда я зашел, оказался всего двадцати футов в длину и упирался в высокий деревянный забор с запертыми воротами. Подставив мусорное ведро, я забрался на ворота и очутился в саду с выложенными кирпичом дорожками, потом перелез через другой забор и попал в другой сад, а оттуда точно так же — в третий, где меня заливисто облаял фокстерьер.

Я отшвырнул собаку ногой, перемахнул через очередной забор, запутался в бельевой веревке, пересек еще два сада, услышал за спиной крик из окна, увернулся от брошенной бутылки — и наконец оказался в каком-то вымощенном булыжником переулке.

Выстрелы теперь гремели далеко позади, однако не так далеко, как хотелось бы, и пришлось опять пуститься в путь. Большее расстояние я прошел только один-единственный раз в жизни, да и то во сне — в ночь, когда была убита Дина.

Когда я подымался по ступенькам к двери Элихью Уилсона, мои часы показывали три тридцать утра.

XXV

ШАНТАЖ

Звонить пришлось долго. Наконец высокий, загорелый шофер открыл мне дверь. Он был в майке и трусах, а в руке сжимал бильярдный кий.

— Чего надо? — спросил он, а затем, присмотревшись, добавил: — А, это ты? Чего тебе?

— Хочу поговорить с мистером Уилсоном.

— В четыре утра?! А больше ты ничего не хочешь? — И он стал закрывать дверь.

Я подставил ногу. Он перевел взгляд с моей ноги на меня, подбросил бильярдный кий и спросил:

— Ты что, ноги давно не ломал?

— Я не шучу, — настаивал я. — Мне необходимо поговорить со стариком. Так ему и скажи.

— Без толку. Он как раз вчера предупредил меня, чтобы я тебя не впускал.

— Вот как?! — Я достал из кармана четыре любовных письма, выбрал из них первое, наименее идиотское, протянул его шоферу и сказал: — Передай хозяину это письмо и скажи ему, что с остальными я сижу здесь, на ступеньках. Скажи, что сидеть я буду ровно пять минут, а потом отнесу эти письма Томми Робинсу из «Консолидейтед пресс».

Шофер уставился на конверт, обругал Томми Робинса, взял письмо и захлопнул у меня перед носом дверь. Через четыре минуты он опять вышел на крыльцо и сказал:

— Эй, ты, входи.

Следом за ним я поднялся по лестнице в спальню старого Элихью. Мой клиент сидел на кровати, в одном пухлом розовом кулачке сжимая свое собственное скомканное любовное письмо, в другом — пустой конверт. Седые волосы стояли дыбом, синие глаза налились кровью, челюсть отвисла. Одним словом, он пребывал в отличном расположении духа. Не успели мы войти, как он начал кричать:

— Это что же получается? Раньше хамил, а теперь пришел, чтобы старый пират от виселицы спас?!

Я сказал, что пришел вовсе не за этим и что если он собирается и дальше молоть вздор, то пусть хотя бы говорит потише, чтобы в Лос-Анджелесе не слышали, какой он болван.

— Если вы украли пару чужих писем, — на весь дом заголосил старикан, — то это еще не значит…

Я заткнул уши, он обиделся, и крик смолк. Я вынул пальцы из ушей и сказал:

— Отправьте вашего человека спать — нам надо поговорить наедине. Сегодня он вам не понадобится. Бить я вас не собираюсь.

— Ступай, — буркнул старик шоферу.

Шофер повернулся и ушел, прикрыв за собой дверь и напоследок бросив на меня полный любви взгляд. Когда мы остались одни, папаша Элихью дал волю своему гневу: он потребовал, чтобы я немедленно вернул ему остальные письма, стал допытываться, громко сквернословя, как они ко мне попали и что я с ними сделал, угрожал мне невесть чем, в основном же осыпал меня самыми отборными ругательствами.

Писем я ему не отдал. Румянец сошел с лица старика, оно опять стало розовым.

— Стало быть, вы собираетесь представить это дело таким образом? — пожевав губами и скосив на меня глаза, процедил он.

Теперь папаша Элихью говорил значительно тише: ему было не до крика, разговор принимал серьезный оборот.

Я подставил стул к кровати, сел и ласково ему улыбнулся:

— А почему бы и нет.

Он молча смотрел на меня и жевал губами.

— Хуже клиента, чем вы, у меня в жизни не было, — пожаловался я. — Посудите сами. Сначала вы нанимаете меня, чтобы я очистил от преступников город, потом предаете, переходите на сторону противника и воюете со мной до тех пор, пока я не начинаю брать верх; затем выжидаете, а теперь, когда, по-вашему, дела мои опять плохи, вы даже не впускаете меня в дом. Не знаю даже, что бы я без этих писем делал.

— Это шантаж, — буркнул он.

Я рассмеялся:

— Вы бы уж лучше молчали. Ладно, пусть будет шантаж. — Я постучал пальцем по спинке кровати. — Так вот, старина, дела мои совсем неплохи. Я победил. Помните, вы плакались, что злые люди отобрали у вас ваш маленький городок? Пит Финик, Лу Ярд, Сиплый Тейлер и Нунен. Где они теперь? Ярд был убит во вторник утром. Нунен — вечером того же дня, Сиплый — в среду утром, а Финн — час назад. Так что хотите вы или нет, а город опять ваш. А вы еще говорите, что я вас шантажирую. А теперь слушайте, что вам надо будет сделать. Вам надо связаться с мэром города — должен же быть в этом поганом городишке мэр! — и вместе позвонить губернатору штата… Не перебивайте меня.

Губернатору скажете, что городская полиция, где бутлегеры действуют на правах блюстителей порядка, вышла из-под контроля. Попросите его прислать помощь — лучше всего национальную гвардию. Может, за городом еще какие-то банды и действуют, но главари — все те, кого вы так боялись, — отправились на тот свет. А ведь у них были с вами свои счеты. Сейчас появилось много деловых мальчиков, которые стремятся поскорей занять место убитых. Что ж, тем лучше: пока в городе царит анархия, белым воротничкам будет легче овладеть ситуацией. А новые люди, в отличие от старых, особой опасности для вас не представляют.

Пусть мэр или губернатор, в зависимости от того, кто за это отвечает, разгонит всю берсвиллскую полицию. Пока вы не наберете новых людей, за порядком в городе будут следить национальные гвардейцы. Я слышал, что и мэр и губернатор — ваша личная собственность. Они сделают все, что вы им скажете. А сказать придется, ничего не поделаешь.