— Деньги мне не нужны, — сказал я, отпуская его руку. — Можешь идти. Пара часов у тебя есть. Этого хватит.

— Спасибо, шеф. Спасибо, спасибо, — повторил он и убежал.

Я надел шляпу и плащ, вышел из гостиницы и отправился на поиски Грин-стрит. Дом под номером 310 оказался неказистой, видавшей виды деревянной постройкой. Контора Чарлза Проктора Дона находилась на втором этаже. Лифта не было, и пришлось подыматься по ходившей ходуном, скрипучей деревянной лестнице.

Под контору адвокат занимал две комнаты, обе грязные, душные и плохо освещенные. Я остался ждать в первой комнате, а клерк — другого такого в этой дыре и быть не могло — отправился обо мне доложить. Через минуту дверь в кабинет приоткрылась и клерк поманил меня внутрь.

Чарлз Проктор Дон был маленьким, упитанным человечком, лет пятидесяти пяти, с очень светлыми, пытливыми глазами навыкате, коротким мясистым носом и большим хищным ртом, который не могли скрыть ни седые косматые усы, ни седая бородка клинышком. На нем был тесный, неопрятного вида, хотя и не грязный костюм. Он не поднялся мне навстречу и во время нашей беседы держал правую руку в приоткрытом ящике письменного стола.

— Приветствую вас, уважаемый сэр, — сказал он, когда я вошел. — Я, признаться, очень рад, что вы оказались разумным человеком и вняли моему совету. — Голос у него был и в самом деле хорошо поставлен.

Я промолчал. Адвокат одобрительно тряхнул головой, словно, промолчав, я лишний раз продемонстрировал свое благоразумие, и продолжал:

— Должен вам со всей откровенностью сказать, что вы и впредь поведете себя разумно, если будете прислушиваться к моим советам. Я говорю это, уважаемый сэр, без ложной скромности, вполне — с искренним смирением и глубоким пониманием — отдавая себе отчет как в возложенных на себя обязательствах, так и в дарованных мне привилегиях, ибо считаю себя — и, поверьте, не без оснований — признанным и авторитетным главой законодательства нашего процветающего штата.

Довольно долго он распространялся в том же духе и наконец закончил следующей тирадой:

— Таким образом, поведение, которое мы бы с вами сочли неподобающим, исходи оно от какого-нибудь мелкого стряпчего, становится вполне уместным, когда тот, кто соответствующим образом ведет себя, пользуется в обществе — в данном случае я трактую понятие «общество» довольно широко — всеобщим уважением, что позволяет ему руководствоваться высшей этикой, пренебрегающей мелкими условностями, если речь идет о спасении человека, а стало быть, всего человечества. Вот почему, уважаемый сэр, в данном случае я не колеблясь решил отбросить условности и вызвать вас к себе, дабы со всей откровенностью сообщить вам, уважаемый сэр, что в ваших же интересах использовать меня в качестве своего частного поверенного.

— И сколько это будет стоить? — спросил я.

— Вопрос о цене, как мне представляется, не должен иметь первостепенного значения, что, впрочем, вовсе не значит, что этим вопросом следует пренебречь. В наших отношениях, поймите меня правильно, этот вопрос должен занять подобающее место, — с важностью произнес он. — Думается, мы начнем с тысячи долларов. В дальнейшем, однако… — Он взъерошил бородку и замолк.

Я сказал, что такой суммы у меня с собой, естественно, нет.

— Разумеется, уважаемый сэр. Разумеется. Но это ничуть не должно вас смущать. Ни в коей мере. Заплатить вы сможете в любое удобное для вас время. Последний срок — завтра в десять часов утра.

— Значит, завтра в десять, — согласился я. — А теперь мне хотелось бы узнать, для чего мне, собственно, частный адвокат.

На его лице изобразилось крайнее негодование.

— Это не повод для шуток, уважаемый сэр, уверяю вас.

Я объяснил, что не шучу и что этот вопрос меня действительно интересует. Тогда он откашлялся и с важным видом заявил:

— Я вполне допускаю, уважаемый сэр, что вы не вполне отдаете себе отчет в грозящей вам опасности, но вам никогда не удастся убедить меня, что вы понятия не имеете о тех трудностях — трудностях чисто юридического свойства, уважаемый сэр, — с которыми вам предстоит столкнуться; я имею в виду трудности, связанные с событиями, имевшими место не далее как вчера; не далее как вчера, уважаемый сэр. Сейчас, впрочем, мне, увы, недосуг подробно останавливаться на этом: я очень тороплюсь на встречу с судьей Леффнером. Завтра же я буду только рад всесторонне обсудить с вами создавшуюся ситуацию — а обсуждать нам есть что, уж вы мне поверьте. Итак, жду вас завтра к десяти часам утра.

Я обещал, что утром приеду, и ушел. Вечер я провел у себя в номере наедине с тошнотворным виски и с не менее тошнотворными мыслями, в напрасном ожидании вестей от Микки и Дика. В полночь я отправился на покой.

XXII

ЧАРЛЗ ПРОКТОР ДОН

Я еще не оделся, когда пришел Дик Фоли. Как всегда, кратко, он сообщил, что Билл Квинт вчера днем выехал из отеля «Майнерс» в неизвестном направлении.

Поезд из Берсвилла в Огден отходил в двенадцать тридцать пять, и Дик дал телеграмму в Солт-Лейк, в филиал «Континенталя», чтобы они послали в Огден, по следам Квинта, своего человека.

— Мы должны быть начеку, — сказал я, — но, по-моему, Квинт тут ни при чем. Если бы он собирался ей отомстить, то давно бы отомстил. Узнав об убийстве, Квинт, по-видимому, решил поскорей отсюда смыться, понимая, что брошенный любовник наверняка вызовет подозрения.

Дик кивнул и сказал:

— Вчера вечером была стрельба. Вооруженное ограбление. Захвачены и сожжены четыре грузовика с виски.

Как видно, таким образом Рено Старки отреагировал на известие о том, что головорезы бутлегера влились в городскую полицию. Только я оделся, как пришел Микки Лайнен.

— Дэн Рольф действительно побывал у нее, — доложил он. — Грек, у него магазин на углу, видел, как чахоточный около девяти утра вышел из дома Дины. Его всего трясло, и он что-то бормотал себе под нос, поэтому грек решил, что он пьян.

— Почему же грек не сообщил в полицию? Или сообщил?

— Его никто не спрашивал. Отличная в этом городке полиция, нечего сказать. Ну, что будем делать? Поймаем Рольфа и приведем его с повинной?

— Макгроу не сомневается, что ее убил Сиплый, — сказал я — Копать это дело он не станет. Рольф ее не убивал — иначе бы он сразу забрал ледоруб. Дина была убита в три ночи. В половине девятого утра Рольфа еще не было, ледоруб торчал в теле. Дело в том…

Дик Фоли подошел вплотную ко мне и выпалил:

— Откуда ты знаешь?

Ни выражение его лица, ни тон мне не понравились.

— Значит, знаю, раз говорю.

Дик промолчал. А Микки улыбнулся своей идиотской улыбочкой и спросил:

— Какие планы? Надо бы довести это дело до конца.

— На десять утра у меня назначена встреча, — сообщил я. — Подождите меня в холле. Возможно, ни Сиплого, ни Рольфа уже нет в живых, — стало быть, нам охотиться за ними не придется. — Я покосился на Дика и пояснил: — Есть у меня такие сведения. Сам я ни того, ни другого не убивал.

Маленький канадец молча кивнул, глядя мне прямо в глаза.

После завтрака я отправился к адвокату. Свернув на Грин-стрит, я увидел в поравнявшемся со мной автомобиле веснушчатое лицо Хэнка О’Марры. Рядом с ним сидел человек, которого я не знал. Длинноногий помахал мне и остановил машину. Я подошел.

— Рено хочет тебя видеть, — сказал он.

— А где мне его найти?

— Садись.

— Сейчас не могу. Может, ближе к вечеру?

— Когда освободишься, зайди к Каланче.

Так и договорились. О’Марра со своим спутником поехали дальше по Грин-стрит, а я прошел пешком полквартала до Ратледж-блок. Я уже поставил ногу на первую ступеньку шаткой деревянной лестницы, когда мое внимание неожиданно привлек один предмет. Предметом этим был ботинок, самый обыкновенный ботинок, который валялся в углу и в полутьме был еле виден. Смутил меня, впрочем, не сам ботинок, а то положение, в котором он находился: пустая обувь так не лежит. Я сошел со ступеньки и направился к ботинку. Подойдя ближе, я разглядел еще и ногу в черной брючине.

Ногу Чарлза Проктора Дона, который лежал в углу под лестницей в окружении двух швабр, метлы и ведра. У него был рассечен лоб, бородка покраснела от крови, а запрокинутая назад и набок голова находилась под таким углом к телу, какой возможен лишь при переломе шейных позвонков.

Повторив про себя любимое изречение Нунена: «Работа есть работа» — и осторожно расстегнув на мертвеце пиджак, я переложил из его нагрудного кармана в свой черную записную книжку и связку бумаг. Больше в карманах пиджака не было ничего интересного, а в карманы брюк мне лезть не хотелось — для этого пришлось бы переворачивать труп.

* * *

Через пять минут я был уже в отеле. Чтобы не встречаться с Диком и Микки, я вошел с черного хода, поднялся пешком на второй этаж, а оттуда поехал на лифте.

Захлопнув за собой дверь номера, я стал рассматривать добычу. Начал я с записной книжки. Книжка как книжка, маленькая, переплет из искусственной кожи, — такие продаются за гроши в любом киоске.

В книжке я обнаружил какие-то записи, которые ничего мне не говорили, а также фамилий тридцать с адресами, говорившими немногим больше. Только один адрес меня заинтересовал:

Элен Олбери,

1229 А, Харрикен-стрит.

Заинтересовал по двум причинам. Во-первых, потому, что в тюрьме сидел молодой человек по имени Роберт Олбери, который признался, что в порыве ревности выстрелом из пистолета убил Дональда Уилсона. И во-вторых, потому, что дом под номером 1229 А находился прямо напротив того дома, где жила и погибла Дина Брэнд. Своего имени в записной книжке я не обнаружил.

Отложив книжку в сторону, я взялся за бумаги. Четыре письма, перевязанных резинкой, тоже попались мне на глаза далеко не сразу. Все четыре были вскрыты; самое давнее, судя по штемпелю, было отправлено чуть больше полугода назад, а остальные три приходили с разницей примерно в неделю. Адресованы письма были Дине Брэнд. Первое по времени письмо еще могло с грехом пополам сойти за любовное, второе вызывало улыбку, а третье и четвертое являли собой наглядный пример того, каким дураком выглядит пылкий и незадачливый ухажер, особенно если он немолод. Под всеми четырьмя письмами стояла подпись Элихью Уилсона.