Я чувствовала, что Джоан просто сгорала от желания поговорить со мной о моей дружбе с Ричардом Гренвилом, которая, очевидно, всех удивила своей внезапностью, а Элис тепло и понимающе смотрела на меня, хотя и не говорила ни слова.

– Я познакомилась с ним давно, еще когда мне было восемнадцать лет, – пояснила я им, не испытывая, однако, ни малейшего желания пересказывать всю историю.

Думаю, Мэри сделала им по секрету несколько робких намеков. Сама она очень мало говорила о визите Ричарда, сказав лишь, что он сильно пополнел – вполне достойное сестры замечание, – и показала мне письмо, которое он оставил для Джонатана, заканчивавшееся такими словами:

И в завершение еще раз я прошу Вас выразить мое почтение Вашей очаровательной супруге, радуясь, что она принадлежит Вам, ибо в былые времена вряд ли можно было найти лучше, и мне остается только пожелать, чтобы и ко мне судьба оказалась столь же благосклонна. Однако не буду злоупотреблять Вашим терпением. Ваш преданный слуга и родственник Ричард Гренвил.

Читая эти строчки, я поймала на себе взгляд Мэри.

– Не собираешься ли ты, Онор, снова сойтись с ним? – тихо промолвила она.

– В каком смысле, Мэри?

– Ну, выйти за него замуж, если говорить прямо. Это письмо довольно многозначительно.

– Не беспокойся, дорогая сестрица. Я никогда не выйду замуж – ни за Ричарда Гренвила, ни за кого-либо другого.

– Мне было бы не очень приятно, да и Джонатану, впрочем, тоже, если бы сэр Ричард наведывался сюда слишком часто, производя впечатление нашего близкого друга. Возможно, он выдающийся воин, но репутация его оставляет желать лучшего.

– Я знаю, Мэри.

– Джо пишет из Радфорда, что о нем очень плохо отзываются в Девоне.

– Охотно в это верю.

– Это, конечно, не мое дело, но мне будет очень грустно, мы все будем сожалеть, если ты свяжешь себя с ним какими-либо узами.

– Положение калеки, Мэри, странным образом освобождает от всяких уз.

Она посмотрела на меня с недоверием, но ничего больше не сказала. Думаю, она не уловила горечи в моем ответе.

Джонатан также пришел засвидетельствовать мне свое почтение. Он выразил надежду, что я ни в чем не нуждаюсь и что атмосфера дома не кажется мне излишне шумной после тихого Ланреста.

– И спишь ты хорошо, я полагаю. Тебя ничто не беспокоит?

Спрашивая об этом, он избегал смотреть мне в глаза, что казалось несколько странным для такого уверенного в себе человека, как он.

– У меня очень чуткий сон, – призналась я. – Крика совы, скрипа половицы бывает иногда достаточно, чтобы я проснулась.

– Этого я и боялся, – произнес он резко. – Мэри поступила опрометчиво, поселив тебя в эту комнату с окнами на оба двора. Тебе было бы гораздо лучше на южной стороне, рядом с нашими покоями. Нет ли желания переехать?

– Ни малейшего. Меня здесь все вполне устраивает.

Он не мог оторвать взгляда от картины, закрывавшей отверстие в двери, и мне показалось, что раз или два он уже хотел задать вопрос, но так и не решился. Поболтав о том о сем, он откланялся.

Той ночью сон ко мне не шел, и в промежутке между полуночью и часом я села в кровати, чтобы выпить стакан воды. Свечу я не зажигала – стакан находился у меня под рукой. Но, ставя его обратно на стол, я почувствовала сквозняк, шедший от двери соседней комнаты. Тот же сквозняк, который я уже замечала однажды раньше. Я замерла и стала ждать звука шагов – ничего. Затем я уловила легкое царапанье, доносившееся из-за панели, на которую я повесила портрет. Кто-то находился в пустой комнате, возле двери, совсем рядом со мной. Царапанье продолжалось минут, наверное, пять, не больше, и прекратилось так же внезапно, как и началось, неожиданно исчез и сквозняк.

Возникшая у меня чудовищная догадка превратилась на следующее утро в уверенность. Когда я оделась, сидя в своем кресле – Мэтти была занята в гардеробной, – я подъехала к двери и сняла картину с гвоздя. Все оказалось так, как я и думала. Щель была заделана. Никаких сомнений: мое присутствие в этом крыле дома стало возможным благодаря грубому просчету моей сестры; я причиняла неудобства неизвестному посетителю, который бродил ночью в соседней комнате.

Тайна принадлежала Джонатану Рашли, и мне не следовало ее знать. Опасаясь моих любопытных глаз, он распорядился заткнуть мою смотровую щель. Тогда я взвесила в уме возможность, о которой уже думала ранее: что, если старший брат Джонатана не умер от оспы двадцать лет назад, а продолжает жить в зловещем затворничестве, слепой и немой, подобно какому-нибудь зверю, забившемуся в угол своей берлоги, и знают об этом лишь Джонатан – мой зять, его управляющий Лангдон да некий незнакомец – наверное, сторож, – одетый во все ярко-красное.

Если это так, если Мэри и ее пасынок и падчерицы ничего не знают, а я, посторонняя, случайно проникла в эту тайну, мне следует под каким-нибудь предлогом вернуться в Ланрест, ибо не жить же изо дня в день с таким камнем на сердце. Это было слишком ужасно, слишком чудовищно.

Я размышляла, не поделиться ли мне своими опасениями с Ричардом, когда он снова приедет. Но он мог бы, с присущей ему жестокостью, приказать своим людям немедленно взломать дверь и снести контрфорс, что наверняка привело бы к краху моего зятя и хозяина.

К счастью, проблема разрешилась совершенно неожиданным образом, я сейчас скажу каким. Здесь следует напомнить, что в день первого визита Ричарда моя крестница Джоан стащила у управляющего ключ от летнего домика, тем самым предоставив мне возможность исследовать его. В суматохе, вызванной появлением гостей, она совсем забыла о ключе и вспомнила о его существовании лишь два дня спустя после возвращения моего зятя.

Она пришла ко мне с ключом в руке, крайне взволнованная. Джон, по ее словам, и так уже находился в плохих отношениях с отцом из-за какой-то мелочи, касавшейся эксплуатации имения, и она боится признаться ему, что украла ключ, дабы не разозлить всех еще больше. Самой же ей не хватает мужества отнести ключ Лангдону и признаться в забывчивости. Что делать?

– Что делать мне, ты это хочешь сказать? – спросила я. – Поскольку ты хочешь снять с себя всякую ответственность, так?

– Ты такая умная, Онор, – жалостливо промолвила она, – а я такая неумеха! Позволь, я отдам тебе ключ, и забудем об этом. Малышка Мэри кашляет, у бедняги Джона снова приступ лихорадки. Столько всего навалилось на меня одну.

– Хорошо, – согласилась я. – Посмотрим, что можно сделать.

Я подумала, не ввести ли мне Мэтти в курс дела. Она могла бы сходить к госпоже Лангдон и сказать ей, что нашла этот ключ в парковой аллее, что было бы вполне правдоподобно. Продолжая размышлять, я вертела ключ в пальцах. Он был обычных размеров, не больше того, каким закрывали мою комнату. Сравнив их, я убедилась, что они очень похожи. Внезапно мне пришла в голову одна мысль. Я выкатила свое кресло в коридор, затем остановилась и прислушалась. Было начало десятого, прислуга ужинала, остальные либо беседовали в галерее, либо уже разошлись по своим комнатам и готовились ко сну. Момент, казалось, был довольно подходящим, чтобы рискнуть. Откатив кресло чуть дальше, я остановилась возле запертой двери. Ни души. Тогда я осторожно вставила ключ в ржавую замочную скважину. Он вошел без труда, повернулся. Дверь со скрипом открылась. Я так удивилась своей удаче, что поначалу даже растерялась, не зная, что делать. Связь между этой комнатой и летним домиком была установлена: ключ открывал оба замка.

Такая возможность осмотреть комнату может никогда больше и не представиться, и, превозмогая страх, я уступила своему до предела обострившемуся любопытству, побуждавшему меня к действиям. Я вкатила кресло в комнату, зажгла свечу и огляделась вокруг. Мебели было мало. Два окна, одно – на север, другое – на запад, на обоих железные прутья. Ставни закрыты. В дальнем углу – кровать, несколько комодов, стол и стул, которые я уже видела сквозь щель. Стены увешаны тяжелыми шпалерами, довольно старыми, во многих местах потрепанными. Комната, как будто для того и созданная, чтобы разочаровывать: все здесь казалось случайным. Вдобавок ко всему затхлый запах нежилых помещений. Я поставила подсвечник на стол и покатила кресло в угол, примыкавший к контрфорсу, приподняла свисавшие с потолка шпалеры – ничего, только гладкая каменная стена. Я провела рукой по поверхности, на мгновение замерла, дабы удостовериться, что вся прислуга еще за столом. И вдруг, в то время как я выглядывала в коридор, я почувствовала затылком сквозняк.

Я вздрогнула, повернула голову и увидела, как зашевелились шпалеры, словно только что открылся некий проход, откуда подул вздымавший их сквозняк. И вдруг, к моему неописуемому ужасу, в промежутке между двумя шпалерами показалась рука. Я не успела ни выехать в коридор, ни даже задуть свечу. В комнате появился человек в наброшенном на плечи пурпурном плаще, а за отодвинутой в сторону шпалерой открылась огромная черная дверь. Какое-то время он молча смотрел на меня, затем произнес:

– Тихонько закрой эту дверь, Онор, и оставь в покое свечу. Раз уж ты здесь, нам лучше всего объясниться, дабы не попасть в переделку.

Он сделал несколько шагов вперед, шпалера упала у него за спиной, и я узнала Джонатана Рашли, моего зятя.

Глава 12

Я почувствовала себя ребенком, уличенным в дурном поступке, и покраснела от стыда и смущения. Он в своем собственном доме, и не мне ставить под сомнение его право разгуливать в нем по ночам в пурпурном плаще. Конечно, он никогда не простит мне того, что я проникла в его тайну, открыла ключом не только дверь комнаты, но и летнего домика.

– Прости, – сказала. – Я поступила очень дурно.

Он не ответил – удостоверился, что дверь заперта. Затем зажег остальные свечи, снял плащ и придвинул одно кресло к столу.

– Это ты просверлила отверстие в перегородке? – спросил он. – Его не было здесь до твоего приезда в Менебилли.