— Я не причиню вам вреда, — сказал он.

Старуха кивнула. Он по-прежнему зажимал ей рот. Он чувствовал ладонью ее зубы, влажность ее губ, но не убирал руки, держа другую на ее затылке. На миг мелькнула мысль, что ее череп возьмет да треснет под его руками, и Алекс быстро сказал:

— Я не хочу причинять вам вреда, я просто хочу уйти отсюда. Если я уберу руку и вы закричите, мне придется вас ударить. Вы слышите меня?

Старуха снова кивнула.

— Если я уберу руку и пойду прочь, и услышу, что вы закричали, даже если я уже буду на лестнице в гостиной или у входа, мне придется вернуться и ударить вас. Вы поняли? Я хочу, чтобы вы это поняли, поскольку, пока вы не поймете, я не уберу руки. Вы поняли?

Старуха снова кивнула. Ее плечи были закутаны в розовый шарф. Он соскользнул с одного плеча, и она костлявой рукой поправила его, но не попыталась коснуться его руки, не схватила за запястье, просто поправила шарф и продолжала кивать с округлившимися от страха глазами.

— Прекрасно, — сказал он. — Мы поняли друг друга. — С этими словами он убрал руку с ее головы, но не двинулся с места. Стиснул кулаки, ожидая ее крика, ожидая хотя бы намека на то, что она собирается кричать. Он не хотел бить ее, но ударит, если она закричит. Он будет вынужден.

Очень тихо, почти шепотом старуха сказала:

— Пожалуйста, уходите.

Алекс повернулся и бросился прочь, споткнулся о ковер, упал на колени, почти сразу же поднялся, оттолкнувшись руками от пола. Схватился за перила и помчался вниз по лестнице к выходу. По-прежнему орало радио, диск-жокей рекламировал парк развлечений в Нью-Джерси. Алекс отворил дверь, распахнул ее, побежал к машине и сел за руль. Потянувшись было к зажиганию, он вспомнил, что сунул ключи в карман. Он все никак не мог ухватить их скользкой от пота ладонью, но наконец ему это удалось. Дрожащей рукой он вставил ключ в зажигание, повернул его и завел машину. Нажал педаль до упора, колеса проскользнули по гравию, прежде чем резина с визгом зацепилась за дорогу и машина рванулась с места. Он вылетел на дорожку, чуть притормозив, только когда выехал на улицу, затем повернул направо, проехал знак на углу и снова повернул направо, проехал мимо поля для гольфа, притормозив только тогда, когда доехал до следующего поворота.

Доехав до Хатча, Алекс все еще тяжело дышал. Он попытался успокоиться и направился обратно в город.

* * *

На двери белела приклеенная скотчем записка. Написана она была красным маркером и прямо-таки кричала. Он сорвал ее и прочел, прежде чем сунуть ключ в замочную скважину.

«Дорогой Алекс!

Я пыталась дозвониться до тебя, но твоего номера нет в книге. Сегодня вечером в 5.30 ко мне в гости зайдут друзья. Если хочешь, приходи. Мне кажется, они тебе понравятся.

Джесс».

Алекс открыл дверь, вошел в квартиру и снова перечитал записку, стоя в прихожей под лампой. Он не хотел идти к ней и пить с ее друзьями. Они наверняка будут из издательского мира и начнут говорить о книгах, которых он не читал. И все же если они придут в пять тридцать, то вряд ли зависнут у нее надолго, так что у них с Джессикой будет возможность начать с того, на чем они остановились в субботу вечером. «Да пошла она, — подумал он, — к чему мне этим онанизмом заниматься?» Разве только их пригласили на ужин, тогда они там весь вечер проторчат. А почему тогда она и его не пригласила поужинать? Нет, наверняка это будет просто коктейль, и они будут сидеть там и трепаться о каких-нибудь русских писателях, чтоб их… А она будет расхаживать вокруг без лифчика, сверкать длинными ногами, заманивая его, чтобы потом захлопнуть дверь у него перед носом. «Спасибочки, — подумал он. — Подавись ты своей выпивкой. И не надо оставлять мне записок на двери, ладно? Хочешь, чтобы меня обчистили? Будет мимо какой-нибудь ворюга проходить, прочтет записку, поймет, что дома никого нет…» Иисусе!

* * *

Алекс был уже готов залезть в душ, когда зазвонил телефон. Он прошел через спальню в трусах, сел на кровать и поднял трубку.

— Да? — спросил он.

— Алекс, это Арчи. Как поживаешь?

— Все путем, — ответил он. Он не хотел рассказывать Арчи о том, как чуть не попался на Уайт-Плейнс. Он всегда отговаривал Арчи от рискованных ночных грабежей, так что просто не представлял, что бы тот сказал ему насчет этой старухи. Господи, жуть-то какая. Надо же так напороться! Он никак не мог избавиться от ее запаха, вони ее лекарств, удушающего смрада старости и ее простыней. Он несколько раз сморкался по дороге в город, пытаясь отделаться от этого запаха, никак не в силах расслабиться, пока не доехал до будки платного проезда к северу от Мошолу-Паркуэй, где остановился и посмотрел в зеркало заднего обзора. Но ее запах преследовал его всю дорогу домой и не отпускал даже сейчас.

— В чем дело, Арч? — спросил он.

— Дурные новости.

— Какие?

— Китти замели.

— Когда?

— Сегодня утром.

— Ее и прежде брали, — сказал Алекс. — Заплатит штраф и снова будет вечером на улице.

— Ой ли, — возразил Арчи, — это тебе не хренов арест за проституцию.

— Тогда за что?

— За наркоту.

— Она сказала мне, что завязала.

— Ее взяли, когда она пыталась толкнуть наркоту. У нее было с полдюжины пятидолларовых пакетиков. Не знаю, сколько в них весу, но думаю, они не потянут слишком на много, а, Алекс?

— Вряд ли.

— Даже если и так, скажем, меньше, чем на восемь, а? Она все равно еще может огрести от года до пожизненного, все зависит от того, как крепко они за нее возьмутся. Этот гребаный новый закон о наркотиках!

— Я слышал, они сделали послабление, — сказал Алекс.

— Да, для потребителей, но не для толкачей. Если там будет меньше восьми, то это правонарушение класса А-3. Даже если ее выпустят на поруки, это все равно на всю жизнь. Они могут взять ее в любое время.

— Ладно, но кто же велел ей толкать эту чертову наркоту?

— Я слышал, она попала в переделку с каким-то дерьмовым рэкетиром, взяв у него духаря[6]. Так говорят на улице. Она пыталась быстро подзаработать, чтобы отдать ему деньги, понимаешь?

— Да, — ответил Алекс.

— Ни фига себе, а?

— Да.

— Что ты делаешь сегодня вечером?

— Пока не знаю.

— Если захочешь прийти, то, думаю, мы сможем поиграть. Обычная игра во вторник вечером, как всегда, но два парня не смогут принять участия. Один загремел в больницу с простатой, второму надо уехать на побережье. Думаю, мы могли бы поучаствовать, если тебе интересно.

— Ставки большие или как?

— Нет, пара-другая баксов. Самое большее — пару сотен проиграешь. Игра хорошая, я разок играл, ребята тоже хорошие. И у кого бы дома ни играли, хозяин платит за выпивку и около одиннадцати у них перерыв на кофе с кексами. Ну как?

— Не знаю пока. Позвони мне попозже, ладно?

— Только не слишком поздно.

— А ты в любом случае идешь играть?

— Да. Думаю, позвоню и посмотрю, выйдет ли. Если хочешь, я скажу, что нас будет двое, чтобы они могли закрыть игру.

— Не знаю, созрею ли я для игры, — сказал Алекс.

— Ну, дело твое. И все же это хорошая игра.

— Не знаю, Арчи. Может, в другой раз.

— Да что с тобой? Ты прямо как в воду опущенный, парень!

— Да нет, я в порядке.

— Ладно, если передумаешь, звони. Наверное, я буду им звонить где-то через полчаса. На случай, если передумаешь.

— Ладно, Арчи, спасибо. И спасибо, что сказал про Китти.

— Ладно, пока. — Арчи повесил трубку.

«Что же, это не моя вина, — думал Алекс. — Я сказал ей, что хочу получить назад свои деньги, но я же не говорил, чтобы она выходила на улицу и толкала наркоту. Это ее решение, так что сама виновата, что попалась. К тому же вряд ли она получит пожизненное. Ее никогда прежде не брали за наркоту, ее брали десяток раз за проституцию, но за наркоту никогда, так что для нее это первое задержание. В лучшем случае ей припаяют год, если упрется. Что же, получит отпуск, несколько месяцев не будет работать на улице. Может, ее отошлют в Бедфорд-Хиллз, это местечко неплохое». И все же мысль о том, что кого-то посадят, тревожила его. Он просто не мог себе представить Китти в тюрьме. Только не Китти. Упечь эту девочку в тюрьму — так она же с ума сойдет. Да, но она уже сидит, она уже в тюрьме в эту самую минуту, и это только начало, хотя он и был уверен, что ей никогда не навесят пожизненного, за первое-то задержание. В любом случае, он тут ни при чем.

Он встал с постели, посмотрел на часы на шкафу и решил, что пить рановато. Он еще не знал, куда его потянет нынче вечером. Может, перезвонит Арчи и скажет — да, давай сыграем. Однако ему не слишком хотелось сегодня играть в покер. Он не понимал, чего ему хочется. Господи, та старуха перепугала его. Интересно — а вдруг она поняла, что испугала его и улыбается сейчас, вспоминая об этом. Если бы она это только понимала, она выскочила бы из кровати и дала бы ему по башке молотком. Он весь провонял ею, ему не терпелось зайти в душ и смыть с себя этот запах, выбить его из носа. Он снова посмотрел на часы, решил, что уж лучше с кайфом поваляется в ванне, и пошел включить воду.

Сидя на краю ванны, он смотрел, как льется из крана вода, вспоминал о записке Джессики и думал — может, все же через несколько минут спуститься к ней? Ведь он все же читал книги, так что, наверное, сможет поддерживать разговор. Или, может, они читали не те книги, что он. Ему нравилось читать книги после фильмов, чтобы снова увидеть перед собой все эти сцены. Ему очень не нравились книги, где описание растягивалось на целые страницы. Кому нужны эти хреновы поля цветов, или какая мебель была в комнате, или что-то в этом роде? На самом деле люди говорят, и именно разговоры нравились ему в книгах больше всего. Когда он доходил до места, где описывались чьи-либо мысли, он просто просматривал его по диагонали — откуда писателю знать, что и кто думает. Алекс временами и своих-то собственных мыслей не знал.