— Простите, вы, разумеется, можете это сделать, но… ваш собственный радиотелефон? Наверняка…

— Не работает. — Его губы стали еще тоньше, практически исчезли. — Это очень срочно, мистер Петерсен.

— Да, конечно, конечно, само собой. Вы знаете, как обращаться с аппаратом?

Он скупо улыбнулся. Вероятно, он мог улыбаться только таким образом. Если подумать о передатчике, который стоял на «Шангри-Ла», мой вопрос звучал приблизительно так, как если бы капитана трансатлантического дизельного самолета спросили, сможет ли он управиться с какой-нибудь примитивной «этажеркой».

— Думаю, что справлюсь, мистер Петерсен.

— Когда закончите, позовите меня. Я буду в салоне…

Он позовет меня еще до того, как закончит; он позовет меня даже до того, как начнет, но я не мог ничего ему сказать, ибо весть об этом быстро разнесется. Поэтому я просто спустился в салон, подумав, не побриться ли мне, но потом все-таки решил не делать этого, потому что ждать долго не придется.

Я оказался прав. Он появился в дверях быстрее чем через минуту. Лицо его было хмурым.

— Ваше радио, не работает, мистер Петерсен.

— С ним просто трудно обращаться. Устаревшая модель, понимаете, — сказал я тактично. — Может быть, я помогу и…

— Я сказал, что оно не работает, а если я что-то говорю, то так оно и есть.

— Оно чертовски капризное. И оно работало…

— В таком случае, окажите милость — помогите.

Я попытался выполнить его просьбу, но у меня ничего не вышло. Я вертел все ручки, которые только мог, но ничего не помогало.

— Возможно, где-то нарушен контакт, — высказал я предположение. — Надо проверить…

— Может быть, вы будете так добры и поднимете верхнюю панель?

Я удивленно уставился на него. Затем мой взгляд стал задумчивым.

— Судя по всему, сэр Энтони, вы знаете нечто такое, чего не знаю я.

— Вы сейчас это узнаете.

Я действительно узнал это, сняв крышку. И мне пришлось изобразить всю гамму чувств, которые испытывает человек, когда видит что-то невероятное, что его сильно рассердило. Наконец я выдавил:

— Вы знали? Откуда?

— Это же напрашивается само собой, разве не так?

— Ваш передатчик… — медленно сказал я. — Значит, за всем этим кроется нечто большее. У вас, стало быть, тоже побывали ночные посетители?

— И на «Орионе». — Его губы снова исчезли. — Это большой голубой двухмачтовый корабль, который стоит недалеко от гавани. Единственный корабль в гавани, кроме нас, имеющий передатчик… сейчас тоже разбитый. Я только что оттуда…

— Разбит? Тоже? Боже мой, но кому надо… Ведь это похоже на действия маньяка…

— Маньяка? Ах, не говорите уж… Я кое-что понимаю в таких вещах. Моя первая жена… — он внезапно замолчал, покачал головой, а потом продолжил: — Действия людей, чей рассудок поражен болезнью, неразумны, бессмысленны, нецеленаправленны. То, что мы видим в данном случае, вы правы, очень неразумно, зато мастерски проделано. Этому должна быть причина. Сначала я подумал, что мне хотят помешать поддерживать связь с сушей, но потом пришел к выводу, что это не так, ибо если меня на какое-то время и оставят без связи, то вряд ли кто-нибудь от этого выиграет.

— Но вы только что сказали, что биржа в Нью-Йорке…

— Это все пустяки, — ответил он с презрением. — Разумеется, никто не любит терять деньги. Но тем не менее, мистер Петерсен, целью являюсь не я. Здесь имеются какие-то А и Б. А считает жизненно важным поддерживать связь с материком, причем постоянно. Б, наоборот, считает жизненно важным помешать А поддерживать эту связь. И, как следствие, Б предпринимает известные шаги. Здесь, в Торбее, происходит нечто странное. Попахивает большим делом. У меня нюх на такие вещи.

Его нельзя было назвать дураком. В конце концов, лишь несколько слабоумных закончили жизнь мультимиллионерами. Я не мог бы сформулировать ситуацию лучше. Помолчав, я спросил:

— Вы заявили в полицию?

— Поеду после того, как сделаю пару телефонных звонков. — Его глаза внезапно стали холодными. — Разумеется, если наш друг не вывел из строя и обе телефонные точки, находящиеся на главной улице Торбея.

— Дело обстоит много хуже. Он повалил телефонные мачты, ведущие на материк. Где-то там, внизу, в зунде. И никто не знает, где именно.

Он уставился на меня, повернулся, собираясь идти, а потом слова развернулся ко мне:

— Откуда вы знаете? — Его тон соответствовал выражению лица.

— Это мне сказала полиция. Они приходили сюда вместе с таможенниками.

— Полиция? Чертовски странно! Что нужно было полиции? — Он сделал паузу и посмотрел на меня холодными выжидающими глазами. — Личный вопрос, мистер Петерсен. Я не хотел бы показаться нескромным и задаю его, чтобы исключить те или иные случайности. Что вы, собственно, делаете в этой бухте? И пожалуйста, не посчитайте этот вопрос оскорбительным.

— Ну о каком оскорблении может идти речь! Я и мой приятель — ихтиологи и находимся здесь по роду службы. Эта яхта не наша, она принадлежит государству. — Я улыбнулся. — И у нас отличная документация.

— Значит, ихтиологи? Это, если так можно выразиться, мое хобби. Я, конечно, любитель. Но мне было бы интересно побеседовать с вами на эту тему. — Он говорил так, словно мысленно уплывал куда-то. — Вы могли бы мне описать, как выглядели полицейские, мистер Петерсен?

Я описал ему их. Он кивнул:

— Да, это он. Очень странно. Я должен поговорить с Арчи.

— С Арчи?

— С вахмистром Макдональдом. Я здесь уже пятый сезон. Люблю бороздить морские просторы, а моя база находится в Торбее. Ни воды Южной Франции, ни Эгейское море не могут конкурировать со здешними. В связи с этим я знаю много местных жителей. Он был один?

— Нет, его сопровождал полицейский, как он сказал, его сын. Меланхоличный такой молодой человек.

— Питер Макдональд. У него есть основания на меланхолию. Несколько месяцев назад погибли два его младших брата, двойняшки. Им было по шестнадцать лет. Они учились в школе в Инвернессе и погибли во время бурана… Отец, тот погрубее. У него это не проявляется внешне. Настоящая трагедия. Я знал их обоих. Отличные были ребята.

Я сделал соответствующее замечание, но он меня не слушал.

— Я должен спешить, мистер Петерсен. Передам это чертовски странное дело Макдональду. Правда, не думаю, что он много сможет сделать, но тем не менее. А потом совершу небольшую прогулку.

Я посмотрел сквозь окно рулевой будки на хмурое небо, на танцующие белые барашки на воде и на дождь, который продолжал лить.

— Вы выбрали подходящий день.

— Чем ненастнее погода - тем лучше. И не подумайте, что я бравирую. Я люблю разыгравшееся море так же, как и любой другой, кто вообще его любит. Я распорядился, чтобы в Клайде поставили новые стабилизаторы — мы только два дня назад прибыли, — и сегодня неплохой день, чтобы их испробовать. — Внезапно он улыбнулся и протянул мне руку. — Мне очень жаль, что я так бесцеремонно ворвался к вам и отнял столько времени. Мне даже кажется, что я произвел на вас неблагоприятное впечатление. Говорят, что я действительно невежлив. Может быть, у вас и у вашего коллеги появится желание заглянуть ко мне на яхту выпить по рюмочке? Когда мы на судне, то ужинаем довольно рано. Что скажете о восьми часах? Я пришлю за вами катер.

Это, видимо, означало, что он не настолько уважал нас с Ханслетом, чтобы пригласить на обед. Но тем не менее хоть какое-то разнообразие — Ханслет готовил только бобы или фасоль, — да и, кроме того, само приглашение, исходящее от одного из благороднейших домов, возбудило бы зависть у многих. В Англии люди голубой крови не скрывали, что считали приглашение на остров перед албанским побережьем, принадлежавшим Скурасу, за величайшую милость. Скурас не ждал ответа и, казалось, не собирался ждать. Я не мог осудить его за это. Он, несомненно, принадлежал к той категории людей, которые давно поняли, что человеческая природа имеет неизменные законы развития и что никто не отклонит его приглашения.


— Вы, видимо, пришли сказать, что радиопередатчик разбит, и вы хотите спросить, что я, черт побери, собираюсь предпринять, — устало сказал вахмистр Макдональд. — Так вот, мистер Петерсен, хочу сказать, что я уже обо всем знаю. Полчаса назад здесь был сэр Энтони Скурас. Он сказал мне очень много разных слов. И мистер Кемпбелл, владелец «Ориона», тоже приходил. Только что ушел. Этот тоже много говорил.

— Я человек немногословный, Макдональд. Поэтому я не буду высказывать накипевшее. — Я улыбнулся, как надеялся, довольно дружелюбно. — Кроме, конечно, таких случаев, когда полиция вкупе с таможенниками будит меня среди ночи и вытаскивает из постели. Я полагаю, наши друзья уехали?

— В тот же момент, как высадили нас на берег. У них действительно какие-то большие неприятности. — Вахмистр выглядел приблизительно как я — ему не хватило нескольких часов сна. — Откровенно говоря, мистер Петерсен, я не знаю, что делать с разбитыми радиопередатчиками. И кто, черт возьми, занимается такими дикими вещами?

— Именно это я и хотел спросить.

— Я, разумеется, могу подняться к вам на борт, — медленно сказал Макдональд. — Достать записную книжку, осмотреться и поискать следы. Правда, я не буду знать, что, собственно, искать. Если бы я разбирался в дактилоскопии, анализах и микроскопии, то, возможно, что-нибудь бы и нашел. Но в этих науках я полный профан. Я простой полицейский, выросший на этом острове, а не член комиссии по расследованию, представленной единственным лицом. Это работа для уголовной полиции. Мы должны сообщить обо всем в Глазго. Но сомневаюсь, чтобы оттуда прислали людей, поскольку речь идет всего лишь о сломанных передатчиках.

— У старины Скураса большие связи.