– Смеяться я не буду, – проговорил Кэлворт.

Глаза Гастингса неожиданно загорелись каким-то странным блеском, как будто их кто-то подсветил изнутри.

– Следующим можете быть вы, Кэлворт.

Кэлворт посмотрел на него с удивлением.

– Вы это о чем?

– Я обязан вам об этом сказать, должен предостеречь.

– Но на вас ведь наехали случайно. Вас сбил какой-то лихач. Доктор сказал, что он был пьян, въехал на тротуар и сбил вас.

– Меня сбил Том Плейер.

Гастингс произнес эти слова спокойно, без малейшего волнения, как будто высказал какую-то обычную банальную фразу, но в глазах его отражались мука и страх…

Кэлворт вспомнил, что Гастингс сказал ему, что он видел, как Плейер убил человека, и он вспомнил холодную убежденность, с которой Плейер угрожал ему не менее часа тому назад.

Холодок прошел у него по спине, и он почувствовал, как у него пересохло горло.

– Вы мне не верите? – пробормотал Гастингс. – Вы думаете, что я все сочиняю и меня в действительности сбил какой-то пьяный лихач?

Кэлворт посмотрел на свои башмаки.

– По-моему, это более вероятно.

– Нет, послушайте. Это был точно Плейер. Он специально заехал на тротуар и специально наехал на меня.

Неподдельный ужас стоял в его глазах, как будто они были обращены вовнутрь и сконцентрированы на прошлом.

– Я узнал его за рулем, он смеялся, съезжая прямо на тротуар. Я старался прижаться к стене, но он саданул меня правым крылом, как бык рогом, а я не успел увернуться. Меня отбросило к ступенькам здания и немного забросило за перила. Плейер включил задний ход, а затем опять бросил машину на меня… Я почувствовал запах резины, когда колеса коснулись меня, но каменный уступ ступенек и металлические перила не позволили ему плотно прижать меня, и это было спасением, так как они приняли основной удар на себя. Затем он съехал с тротуара и умчался.

Ужас еще больше отразился в его глазах, а тело под простыней пронзила мелкая дрожь, как бы возвращая его вновь на асфальт улицы.

Руки Кэлворта вспотели. Голос почти прервался, и он шепотом сказал:

– Я все понял, Гастингс, довольно.

– Он был как взбесившийся бык и не переставал смеяться.

– Но почему, зачем ему?

– Потому что без расписки я не представляю для них никакого интереса, а знаю о них очень много. И главное, о существовании расписки.

Он попытался приподняться, и частично, с помощью локтей, ему это удалось.

– Кэлворт, берегите документ как зеницу ока. Это ваш единственный шанс остаться в живых. Пока расписка у вас, они вас не тронут, но получить ее будут стараться всеми средствами, чтобы затем расправиться с вами.

Да, Гастингс был прав, связывая безопасность с владением распиской… Жизнь его висела на волоске и зависела от этого маленького зеленого листочка бумаги.

Неужели Люси знала, что ему угрожает смерть, если он расстанется с распиской? Неужели она хотела купить его смерть, предложив ему двадцать пять тысяч долларов? Эта мысль отдалась в нем внезапной волной панического страха. А он, как бы между прочим, отдал этот листок Максу, а тот так же безразлично сунул его к себе в бумажник.

Но Люси, Люси! Не может быть, чтобы она не знала всего этого. Она слепое орудие в руках негодяев.

В отчаянии, преодолевая панику, пытаясь говорить спокойно, он спросил:

– Гастингс! Кому же все-таки принадлежит эта расписка?

Гастингс сделал глоток из стакана с водой, стоявшего на тумбочке, и произнес:

– Человеку по имени Мартин Ван дер Богль.

– Понятно. Это тот, кто продал картины де Гроота. Где он сейчас?

– Он умер.

– Когда умер?

– Около месяца назад. Вот его-то как раз сбил, а потом задавил Плейер.

– Почему же вы не донесли на Плейера в полицию?

– Я не смог…

Слова вырвались с рыданием, забинтованная голова тряслась из стороны в сторону.

Кэлворт отбросил чувство страха, которое вновь начало подниматься в нем, и произнес, с трудом себя сдерживая:

– Расскажите все с самого начала. Я хочу знать всю историю о Ван дер Богле, картинах и расписке… Всю правду.

Голова Гастингса задергалась на подушке из стороны в сторону.

– Нет, не могу. Не могу я вам всего рассказать.

– Вы хотите, чтобы я вам помог?

– Все равно не могу. – Глаза его широко раскрылись. – Он убьет меня!

Кэлворт поднялся, чтобы уйти.

– Тогда я ухожу.

– Нет, нет, не уходите, пожалуйста.

Гастингс силился оторвать голову от подушки.

– Не уходите, прошу вас! Останьтесь. Я расскажу вам…

Он начал быстро говорить запекшимися губами, лицо, бледное как мел, было теперь немного спокойней.

– Ларэми Бостон отправился в Европу с целью войти в контакт и сотрудничать с военной правительственной комиссией, занимавшейся вопросами искусства. В Амстердаме он познакомился с голландским коммерсантом Ван дер Боглем, который предложил ему для продажи две картины: «Пиету» и «Святого Матфея» Иоганнеса де Гроота на выгодных условиях. Бостон, находившийся в Европе в правительственной командировке, не имел права заниматься личным бизнесом, но он не удержался и купил эти картины.

Ван дер Богль получил в качестве аванса чек на двенадцать тысяч долларов, а на остальную сумму была составлена расписка о получении денег с Бостона по возвращении его в Америку. Голландец передал Бостону, вылетавшему на следующий день в Штаты военным самолетом, обе картины. Желая надежно засекретить сделку, Бостон картины в самолет не взял, а отправил их пароходом малой скоростью… Единственной записью о сделке была зеленая расписка. Такая форма расчета устраивала обоих дельцов: оба хотели сохранить сделку в тайне.

У Бостона могли возникнуть осложнения в связи с использованием общественных фондов, выделенных на правительственную командировку, в целях личного обогащения, что могло серьезно скомпрометировать его в глазах общественного мнения и пагубно отразиться на его коммерческой деятельности…

В свою очередь, Ван дер Богля это устраивало по причине того, что картины попали к нему не совсем честным способом из довольно-таки сомнительных источников, и общественность могла бы возбудить соответствующее разбирательство и поставить перед правительством Нидерландов вопрос о проведении необходимого в таких случаях расследования.

Гастингс замолчал, чтобы перевести дыхание.

– Когда Ван дер Богль прибыл в Нью-Йорк, чтобы получить оставшуюся сумму, Бостон первым делом попытался сбить цену на картины, но, встретив неуступчивость партнера и сославшись на временное затруднение, попросил месячной отсрочки платежа. Ван дер Богль, твердый и хитрый делец, предложил Бостону взять обратно аванс и вернуть картины. После долгих препирательств голландец в конце концов согласился на двухнедельную отсрочку…

Гастингс несколько раз встречал в банке Ван дер Богля, который заходил туда по делам, и помог ему решить ряд финансовых проблем.

Благодарный Ван дер Богль, к тому же не имевший в Нью-Йорке друзей, как-то пригласил Гастингса пообедать с ним. Они хорошо провели время, но дружба их укрепилась еще больше после того, как выяснилось, что оба они страстные шахматисты. Это совпало по времени с неожиданным уходом сиделки, которая обслуживала больную мать Гастингса. Тот быстро нашел новую сиделку, но так как она могла оставаться только до 18.00, ему пришлось самому сидеть вечерами и ухаживать за матерью… Ван дер Богль стал часто навещать Гастингса по вечерам, и они коротали время за шахматами… Как-то вечером Ван дер Богль разоткровенничался и рассказал ему о сделке с Бостоном. То ли подозревая, что с ним может что-то случиться, то ли желая показать симпатию и доверие к Гастингсу, Ван дер Богль попросил его надежно спрятать и сохранить расписку для него, а двумя днями позже Гастингс с ужасом увидел из окна, как Ван дер Богля сбила машина…

На следующий день Род в сопровождении Плейера навестил Гастингса. Он сказал, что Ван дер Богль в результате угроз признался, что передал расписку одному из своих друзей на хранение, а так как Плейер всю последнюю неделю следил за ним, то обнаружил, что таковым может быть только Гастингс, и, следовательно, расписка должна быть у него…

Род предложил ему десять тысяч долларов, пригрозив в противном случае разделаться с ним так же, как с Ван дер Боглем. Первым желанием Гастингса было отправиться в полицию. Но потом он передумал по двум причинам: во-первых, его привлекла сумма в десять тысяч долларов, а во-вторых, он просто испугался. И он согласился с предложением Рода…

Целью Рода было уничтожение расписки, единственного доказательства долга Ван дер Боглю.

Но вскоре все изменилось. Из Амстердама пришло сообщение, что голландское правительство узнало о незаконной продаже картин и собирается начать расследование. Неизвестно, как могло обернуться дело, но для «Бостон гэлери» было важно, чтобы сохранилось доказательство полного расчета с Ван дер Боглем.

Гастингс тяжело вздохнул.

Теперь зеленая расписка была документом первостепенного значения, она подтверждала полную оплату денег. Но чтобы сохранить картины или получить компенсацию в 258 тысяч долларов, якобы уплаченных Ван дер Боглю за картины, нужно было подделать его подпись на расписке, подтверждающей получение им этого долга. К этому моменту Гастингс уже так глубоко увяз в этом деле, что отступать было поздно, и он согласился дополнительно, за пять тысяч долларов, воспользоваться своим положением в банке, которое давало ему возможность доступа к росписи Ван дер Богля на различных документах, и подделать эту роспись на квитанции. Совершив подлог, он вдруг стал смелее. Он решил, что мог бы получить больше за свою услугу, скажем, 25 тысяч долларов…

Все это время он не имел дела с самим Бостоном, а общался только с Родом, который был его компаньоном в «Бостон гэлери»…

Род заявил, что решение об уплате дополнительной суммы может быть принято только после консультации с Бостоном, и попросил один день для решения с ним этого вопроса. На следующий день Род пришел в банк и сказал Гастингсу, что Бостон категорически отказывается выплатить требуемую сумму. После этого Род искренне признался Гастингсу, что он не прочь надуть Бостона, так как не удовлетворен положением дел в организации руководства галереей, и он поэтому хотел бы взять картины себе. Он также добавил, что Бостон сам пытался надуть его, и это возбудило легкое подозрение у Гастингса…