— Но ведь ты проторчала у себя дома ровно полчаса, — заметил я. — Потратить столько времени только на то, чтобы надеть этот идиотский брючный костюм.

— Во-первых, он не идиотский, — ответила она. — А во-вторых, разве настоящий джентльмен ждет свою даму с секундомером в руках?

— Иногда приходится, — сказал я. — Кстати, если ты способна логически мыслить, сообщаю: вчера мне понадобилось работать над тобой семнадцать минут и двадцать восемь секунд.

— Если ты будешь продолжать в том же духе, я выплесну на тебя свой кофе, — пообещала она.

— Ты же сама начала этот разговор. Да, кстати! А кто из нас вдобавок ко всему все утро трезвонил без устали по телефону?

— Семнадцать минут и двадцать восемь секунд, — повторила она задумчиво. — Это хорошо или плохо?

Она выжидательно и в то же время серьезно посмотрела на меня.

— Если ориентироваться на «Шкалу вожделений Эла Уилера», то твоя степень возбудимости находится где-то между нулем и единицей, — с удовольствием сказал я.

— Спасибо за галантный комплимент, — сухо ответила она. — А согласно шкале Изабель Мерман, твой потенциал вообще можно охарактеризовать только с минусовым знаком. И вообще телефонные звонки были твоей идеей! Я так до сих пор и не понимаю, зачем мне нужно было звонить всем этим людям и сообщать им, что я отправляюсь с тобой в гости к Эндерсону?

— Я думал, что кое-кого это может серьезно заинтересовать, — ответил я. — Но ты мне даже еще и не сказала, как они все отреагировали на это? Давай, выкладывай!

— Янос отнесся к этому очень недоверчиво. Нина сразу повесила трубку, никак не прокомментировав мое сообщение. Дэвид Шепли заметил, что я, наверное, совсем опустилась, а бедняга Джордж Риверс был так смущен, что издал в ответ лишь какое-то хрюканье.

— Этого Шепли, по-моему, никак нельзя отнести к категории джентльменов, — сказал я.

— Но ты мне так и не объяснил, зачем это было нужно.

— Простая мера предосторожности. Ведь мы можем заблудиться. Или потерпеть аварию, например.

— Все-таки у тебя не все дома, — сказала она ласково. — Да и мне не мешало бы провериться у психиатра. На всякий случай. Ведь нормальный человек вряд ли бы решился ехать в пустыню вместе с сумасшедшим. А я почему-то согласилась.

— Придержи-ка лучше язычок и допивай свой кофе, — буркнул я. — Иначе мы действительно провозимся до вечера.


От развилки, находившейся по ту сторону Лысой горы, начинаются две дороги. Одна дорога ведет к зеленой долине с густыми апельсиновыми рощами, другая — непосредственно к пустыне. Вначале она выглядит вполне прилично — гладкая и бетонированная. Но уже через три мили постепенно превращается в проселочную дорогу, которая извивается, словно змея, петляет и сама, наверное, не знает, куда она ведет.

Проехав около часа по этой милой дорожке, я почувствовал, что устал смертельно. Солнце жгло немилосердно, приходилось постоянно вытирать пот со лба. Ко всему прочему, местность была такая, что остановить взгляд было не на чем. Изабель смирненько сидела рядом со мной. В своем белом льняном костюме она выглядела удивительно свежей. Может быть, весь фокус заключался в широкополой шляпе, которая была на ней?

— По-моему, до сих пор мы так и не встретили ни одного крота, — заметил я с ехидством.

— Нет зверей — найдем людей, — спокойно ответила она.

— Нужно быть действительно сумасшедшим, чтобы добровольно жить в такой душегубке.

— А что будет, если мы его так и не найдем? — Она повернулась в мою сторону. — Или не встретим по дороге ни одного человека? Так и будем все ехать и ехать, пока не кончится бензин? А потом что? Сядем среди пустыни и будем ждать чьей-то помощи или….

— И, в конце концов, какое-нибудь забытое племя индейцев, совсем дикое племя, снимет с нас скальпы, — закончил я ее мысль. — Есть у нас, правда, и другой выход. Если не встретим здесь ни одной живой души, постараемся добраться до Окриджа.

— До… Окриджа?

— Да, это такая маленькая железнодорожная станция. Она находится приблизительно в трехстах милях отсюда. Там, конечно, не отдохнешь, как следует, после такой дороги, но есть какая-то гостиница и ресторанчик, так что мы будем спасены.

— Чудесно! — раздраженно сказала она. — Блестящая перспектива! Во всяком случае, я теперь знаю, что умру не от жажды и голода, а от скуки. Зачахну посреди пустыни в твоем обществе.

Минут через двадцать на горизонте появился какой-то барак. Покрытая гофрированным железом крыша сверкала на солнце. Когда мы подъехали ближе, я увидел вывеску, которая предлагала купить бензин и холодные напитки.

Я остановил машину возле барака, и мы вошли внутрь. Распив с Изабель две бутылки лимонада, я спросил у хозяина, не знает ли он, где тут живет Эндерсон.

— Разумеется, знаю, — охотно ответил он. — Приблизительно в тридцати милях отсюда. Сначала вы должны ехать дальше по этой дороге, но будьте очень внимательны, чтобы не проглядеть маленькое ответвление направо. Там нет никаких указателей, потому что Эндерсон… — Он флегматично пожал плечами. — …Понимаете, он не любит, когда нарушают его одиночество.


Хижина Эндерсона находилась от узкой боковой дороги приблизительно в полутора милях. Кое-как мы добрались до нее на машине. Я выключил мотор и вышел, чтобы размять ноги. Звенящая жара и мертвая тишина — больше ничего.

— Подожди меня, — сказал я Изабель, — пойду проверю, дома он или нет.

— Я пойду с тобой, — решительно заявила Изабель. — В крышу вмонтирован водяной охладитель. Внутри, похоже, намного прохладнее, чем здесь, на солнце.

Три деревянные ступеньки вели на широкую веранду. Я постучал в дверь. Никакого ответа.

— Наверное, отправился за покупками, — насмешливо сказала Изабель. — Если нам очень повезет, то дня через два он вернется.

— Что ж, и подождем, не зря же мы проделали такой длинный путь, — ответил я. — Судя по всему, охладитель не выключен, так что обойду дом вокруг и посмотрю, нельзя ли как-нибудь проникнуть в него.

— Разве так можно? — спросила она с невинной физиономией. — Или полиции все можно?

Я обошел дом вокруг и увидел черный ход. Чуть коснувшись дверной ручки, я понял, что дверь не заперта на замок. Кухонька оказалась удивительно чистой, но в ней было так же душно, как и на улице. Значит, кондиционер все-таки не работал. Я недовольно поморщился, почувствовав в душном воздухе какие-то зловонные запахи…

Труп лежал прямо посреди гостиной. Убитому было лет пятьдесят, несмотря на густую седую бороду и пышные усы. Кто-то перерезал ему глотку, и довольно давно. Оглушительное жужжание сытых жирных мух и сладковато-тошнотворный запах тления, царившие в непроветриваемом воздухе, делали атмосферу в доме невыносимой. Я прикрыл нос платком и быстро осмотрел помещение. Ничего не обнаружив, перешел в спальню. Но и здесь нашел только одежду и личные вещи покойного. Ванная комната была пуста. Я с чистой совестью мог предоставить поле деятельности Эду Сэнджеру и доктору Мэрфи.

Единственным фактом, который я отметил про себя во время этого беглого обыска, было то, что я не обнаружил ни малейших признаков деятельности Эндерсона как изобретателя: ни бумаг, ни чертежей, ни аппаратуры.

«Ну и заварил же я кашу! — подумал я с горечью. — Какой леший дернул меня попросить Изабель, чтобы она обзвонила всю эту четверку и сообщила им, что мы собираемся в гости к Эндерсону! Великолепно, нечего сказать! Виновному-то осталось лишь посмеяться в кулачок, когда он узнал об этом. Ведь он-то уж точно знал, что Эндерсон мертв!»

Когда я вернулся к главному входу, Изабель все еще стояла на террасе.

— Ты даже не в состоянии взломать дверь?! — Она драматически закатила глаза. — Какой же ты все-таки бесполезный для полиции субъект!

— Кондиционер не работает, — сказал я. — И внутри еще более душно, чем на воздухе.

Я бросил беглый взгляд на крышу — ни проводов, ни телефонного кабеля, и тут же сообщил об этом Изабель.

— Какая наблюдательность! — Она гневно посмотрела на меня. — И что будем делать дальше? Греться на солнышке?

— Вернемся обратно к гостеприимному торговцу лимонадом, — заявил я. — Может быть, у него найдется телефон.

— Что это на тебя вдруг нашло, Эл? Захотелось позвонить своей милой матушке и сообщить ей, что ты пребываешь в добром здравии?

Я схватил ее за руку и потащил к машине.

— Мне нужно позвонить шерифу и попросить его, чтобы он прислал сюда парочку людей.

— Ты что, внезапно почувствовал одиночество?

— В известной степени, да, — согласился я.

К моему счастью, у владельца лимонада и бензина оказался и телефон. Я позвонил в полицию, и дежурный полицейский обещал мне, что все будет в порядке. Выпив на прощание еще пару бутылок лимонада, мы сели в машину и покатили обратно. Изабель хранила упорное молчание до тех пор, пока мы не переехали Лысую гору.

— Знаешь, мой милый, — наконец заявила она ледяным тоном, — это была самая бессмысленная автомобильная поездка за всю мою жизнь!

— А для меня, Изабель, она была одной из самых удивительных! Прокатиться в прекрасный летний день с одной из очаровательнейших женщин на свете — таинственной и недоступной. И в то же время хорошо знать, что под ее твердым панцирем неприступности скрывается…

— А-а, замолчи уж лучше! — фыркнула она.

— Элтон Чейз, кажется, говорил, что Янос собирается к Эндерсону на два-три дня, не так ли?

— Так, — буркнула она.

— А Нина утверждала, что он собирался вернуться только вчера. На самом же деле он вернулся уже в среду, в полночь.

— Разве это имеет какое-нибудь значение?

— Не знаю еще, — ответил я. — А что ты знаешь об этой самой электронной штуковине, над которой работал Эндерсон?

— Очень немногое. — Она на какое-то время задумалась. — Элтон Чейз говорил, что она стоит целое состояние и что ее надо запатентовать так, чтобы к патенту никто не смог подкопаться.