— Теперь вы так не думаете?

— Нет. Конечно, может быть, что Чендлер убил Дорранса, а кто-то другой убил Чендлера. Но я в это не верю. Слишком много совпадений. Нет, эти два убийства — дело рук одного человека.

— Принято без возражений и борьбы, — сказал доктор Фелл.

— И опять-таки, — бушевал Хедли с набитым ртом, что стоило ему героических усилий, — у кого хватило бы мозгов поверить Роуленду и девице Уайт, когда они наплели мне кучу небылиц про то, что Чендлер якобы знает настоящего убийцу и что у него, может быть, даже есть его фотография. Вот что меня бесит больше всего.

— Они так сказали? — спросил доктор Фелл. Хедли объяснил.

— А у меня вот не хватило мозгов этому поверить, — добавил он. — Все женщины лгуньи. Кто больше, кто меньше: одни лгут время от времени, другие все время. Но эта девушка, наверное, впервые в жизни говорила правду. Чендлер слишком много знал. Поэтому убийца и убрал его из маленького пистолета, всадив в него три пули, чтобы он упал с трапеции.

— Но что это за фотографии? Он сделал снимок убийцы? Возможно ли это?

Хедли колебался:

— Не знаю. Боюсь даже надеяться. Я с Бетсом и Моррисом сразу пошел к нему домой. Нам нелегко пришлось с его родителями, к тому же перед этим мы поговорили с Мэдж Стерджес. Его отец фотограф, держит магазин фототоваров…

— Ну? — убийственным тоном подбодрил доктор Фелл, поскольку Хедли вновь заколебался.

— Дело обстоит примерно так. Вчера Чендлер был на теннисном корте. Отлично: что он там делал? Что он там делал с фотоаппаратом и большим куском белого полотна, похожим на мешок? Все это чистая правда. Его отец говорит, что вчера днем он рано вышел из дому, взяв с собой новый фотоаппарат «Аранделл», две новые катушки фотопленки «панкроматик» и бесформенный кусок ткани. Эта тряпка открывает тайну: теперь ясно, как он унес груду посуды. Но не затем ведь он явился туда, чтобы стащить фарфор? И уж конечно, не затем, чтобы сфотографировать сцену убийства. Именно это занимало нас утром, помните? У Чендлера было довольно своеобразное чувство юмора, но ведь не настолько. Во всяком случае — не смотрите на меня так и перестаньте пыхтеть и отдуваться — в его вещах мы кое-что нашли. Мы нашли еще несколько фотографий, напечатанных с той же пленки, которую он нам показывал утром. На них были Бренда Уайт, Роуленд или они оба. Но мы также нашли полностью отснятую, запечатанную пленку «панкроматик», которая еще не проявлена.

— Как! — воскликнул доктор Фелл. — Где она?

Хедли показал:

— В моем портфеле. Я заберу ее в Ярд, чтобы проявить.

— Не думаю, — сказал доктор Фелл, яростно пыхтя сигарой, — чтобы вам могло прийти в голову сразу же сказать мне об этом. Может быть, вы заодно объясните, почему у вас такая вытянутая физиономия? Архонты афинские! Это же ваша улика. Так почему же вы не привлечете ее к делу?

Казалось, Хедли и сам этого не знает.

— Потому что я не верю, — мрачно признался он. — Я почти боюсь ее проявлять, представьте. Этого не может быть. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. После того как Уайт, Роуленд, Чендлер и другие без конца водили нас за нос…

Доктор Фелл хмыкнул:

— Ну, это легко уладить. Мы можем проявить пленку здесь. И мы проявим ее прямо сейчас. Чего вы ждете, черт возьми?

— Нет, не проявим, — резко сказал Хедли.

— Ах вот как?

— Сядьте, — приказал суперинтендент с некоторой долей суровости. — Пока не трогайте пленку. Я хочу услышать ответ на два вопроса, и услышать немедленно. Первый: думаете ли вы, что знаете, как был убит Фрэнк Дорранс?

— Да, думаю, — не совсем членораздельно ответил доктор Фелл. — Заметьте, я говорю — думаю. Если бы нам удалось найти…

— Да. Я так и полагал. А теперь я скажу, почему спросил вас об этом. Помните недостающий предмет, вокруг которого вы подняли такой шум утром, я имею в виду то, что исчезло из павильона?

— Да, помню.

— Сержант Бете нашел ее в ящике туалетного столика в спальне Артура Чендлера, — хмуро проговорил Хедли. — И на ее ручке имеется отличный набор отпечатков пальцев.

Пауза.

Тяжело и шумно дыша, доктор Фелл откинулся на спинку просторного кожаного кресла. По лицу доктора прошла легкая судорога, отчего задвигался его маленький нос. Фелл надул щеки и сквозь очки уставился на Хедли. Затем так же медленно поднял свою палку и задумчиво покачал ею над головой.

— Это меняет дело, — сказал он. — Теперь я, положа руку на сердце, могу ответить на ваш вопрос: да. Мой ответ: безоговорочное «да».

— Хорошо! — сказал Хедли. — Прежде чем идти дальше, вы мне расскажете, как, почему и кто. — Он поднял руку. — Заметьте, я со своей стороны не стану утверждать, будто понятия не имел о том, в каком направлении вы работаете. Имел, особенно после того инцидента… Но отвечайте, иначе эта проклятая пленка навсегда покинет ваш дом.

Доктор Фелл показал рукой на стул.

— Сядьте, — сказал он серьезным тоном. — Закурите сигарету. И если желаете, я скажу вам, как, почему и кто.

Раздался глухой удар часов. В большой, с высоким потолком комнате, окна которой выходили на балюстраду и залитый мерцающими огнями холм, было очень тихо. Доктор Фелл распрямил плечи, выпустил в сторону лампы кольцо табачного дыма и стал внимательно наблюдать за ним. На его лице застыло отсутствующее выражение. Когда он, наконец, заговорил, то в его словах не было привычной агрессивности: он, казалось, извинялся за что-то.

— Сложность этого дела, — сказал он, — состоит в том, что истина слишком очевидна, чтобы ее увидели. Она слишком бросается в глаза, и именно поэтому ее никто не заметил. Еще сто лет назад шевалье Огюст Дюпен указал на врожденную привычку людей не замечать того, что слишком велико по размеру, однако мы упорствуем в повторении той же ошибки. А когда вещь не только очень велика, но еще и хорошо знакома, то она становится практически невидимой.

— Одну минуту, — простонал Хедли. — Мне не нужны лекции, мне не нужны парадоксы. Придерживайтесь фактов. Разве в этом деле есть нечто слишком большое и одновременно слишком знакомое, чтобы его не заметили?

— Да. Теннисный корт, — ответил доктор Фелл. Он выпустил еще один клуб дыма и наблюдал, как он плывет в свете лампы.

— Смею сказать, — продолжал он, — что я решил эту загадку. Но могу добавить, что в моей практике это единственный случай, когда я решил загадку, еще не зная, в чем она состоит. Как я уже говорил вам, стоило мне вчера вечером взглянуть на корт, как я дал волю воображению. Я представил себе — прекрасная мысль! — песчаную площадку, на которой нет никаких следов, кроме следов мертвого человека.

— Но почему? — не унимался Хедли.

— Почему? Да потому, что такой прием чертовски запутывал дело, — ответил доктор Фелл. — Это единственная причина. Здесь не было никакой логики. Но, как ни странно, чем больше я присматривался, тем больше убеждался, что все логические свидетельства подтверждают выводы, подсказанные мне фантазией.

Сегодня утром я пытался указать вам на это перед тем, как мы отправились к Чендлеру. Но вы и слушать не хотели. Вы вполне резонно твердили: «К чему, черт возьми, предполагать, что на корте не было следов, когда мы можем видеть их собственными глазами?» Затем мы встретились с Чендлером. Чендлер одним махом отмел ваши неопровержимые факты с помощью фотографии и мешка с посудой, показав, что на корте не было никаких следов до тех пор, пока их не оставила Бренда Уайт уже после убийства.

Тогда я неожиданно понял, что мое воображение меня не подвело. Я представил себе ситуацию и оказался прав. Я придумал способ убийства, соответствующий ситуации, и вновь оказался прав. Я охотился на хорька, а вместо него поймал тигра. Я решил загадку прежде, чем узнал, в чем она состоит.

Теперь, Хедли, вы сами догадайтесь, каков ответ. Это не сложно, а вы человек весьма разумный. Вы легко догадаетесь, если я приведу несколько мелких деталей, которые вы и сами видели; вы все поймете, когда я познакомлю вас с одной деталью, которой вы, в отличие от остальных участников этого дела, не знаете. Вот мои подсказки.

Доктор Фелл снова посмотрел на клубы табачного дыма, затем заговорил:

— Первая. Как Фрэнка Дорранса уговорили пойти на корт? Постойте! Я знаю, что неоднократно высказывалось предположение о пари. Но разве вы не видите, что такая версия не дает ответа на вопрос? Предположим, убийца сказал ему: «Я могу пройти по сетке; могу станцевать джигу на собственном носу», — все, что угодно, самое фантастическое пари. Дорранс согласился бы на него. Но пошел бы он на корт? Да и зачем ему идти туда? Нам известно, что Дорранс был очень чистоплотным молодым человеком с замашками настоящего денди и терпеть не мог грязи на своих туфлях. Зачем ему надо было идти на корт? Разве он не мог все отлично видеть, стоя на чистой траве? Здравый смысл нашептывает, что мог. Так зачем же он все-таки пошел туда?

Доктор Фелл выдержал паузу и пристально посмотрел на своего собеседника.

— Продолжайте, — попросил Хедли.

— Вторая. Предметы, украденные из павильона и впоследствии найденные вами в ящике туалетного столика Чендлера. Задумайтесь над этим.

Третья. Прошу вас обратить особое внимание на то, как устроен корт.

Четвертая. Этот пункт повторяет то, о чем мы уже говорили сегодня. Поверхность корта сделана из смеси песка и гравия на бетонной основе. Песок, как вы сами сказали, не тот, который мы видим на морском берегу. В этой связи я самым серьезным образом обращаю ваше внимание на мой эксперимент с коньками.

Пятая. Хм! Пм! Это очень важно. Я имею в виду точное место, где после убийства нашли три предмета: ракетку, сетку с мячами и книгу Фрэнка Дорранса. Их нашли на узкой полоске травы за проволочной оградой корта, почти посередине с восточной стороны; очень интересное место.