Джеймс Хэдли Чейз - Кейд

– В чем дело?

– Сам не знаю. Ничего не понимаю, – растерянно сказал Ольмедо. – Ни одного четкого кадра, никакой резкости. Все не в фокусе. Может, что-то случилось с камерой?

Кейд прекрасно знал, что дело не в аппаратуре, но для Уонда это, пожалуй, будет подходящим оправданием.

– Ты это серьезно?! – заорал в трубку Уонд, узнав о случившемся. – Что ты, черт возьми, несешь?! Мне нет дела до твоих неполадок, это твоя забота – проверять свою распроклятую аппаратуру. Что с тобой происходит? И что я должен говорить людям из «Пари-Матч»? Ты что, хочешь сказать, что не сделал ни одного – ни одного! – снимка для меня?!

– Сэм, раз в жизни с каждым может произойти накладка, – изворачивался Кейд. – Автоматическая наводка не сработала. Такого у меня еще не случалось. Мне так неприятно...

– Ах тебе неприятно!.. Так послушай, что я тебе скажу! Ты подставил меня с французами, и там мне теперь уже ничего не светит. Эти парни извинений не принимают. И оправданий тоже! Иуда! Кейд... как ты мог подложить мне такую свинью?

– Заткнись, ради бога! – заорал Кейд. – Такое с каждым может случиться. Забудем это. Найди мне что-нибудь еще! Мне нужны деньги! Я полностью на мели. Сейчас я живу за счет Крила. Найди мне что-нибудь! Ты слышишь?

– Еще одна такая лажа – и никаких дел между нами не будет, – заявил Уонд. – Тебе-то по фиг, а мне надо объясняться с этими людьми. Этот твой прокол мне дорого обойдется!

– Не ной! – Кейд протянул руку к стакану с текилой, всегда стоявшему наготове, и отпил. – Мне нужна работа!

– Я позвоню.

Уонд бросил на рычаг трубку.

Спустя два дня Уонд прислал отчет о состоянии дел Кейда. Счета были оплачены, включая счет за пребывание в госпитале и лечение доктора Пинто. На это ушли все сбережения Кейда, у него не оставалось больше ни одной акции. Кроме того, на уплату счетов ушли потиражные за полгода. Сердце Кейда екнуло. Он понял, что за душой у него – ни цента, что он должен Крилу семьсот долларов, а от Уонда, в счет будущих потиражных, он получит лишь шестьсот пятьдесят.

Но Кейду уже было все безразлично. Он спивался. Когда его мозги не были оглушены текилой, он немедленно начинал думать о Хуане, а от таких мыслей рука сама тянулась к стакану.

Уонд предложил ему сделать репортаж о визите герцога Эдинбургского в Мексику для «Лук Нау», нового, но уже набирающего популярность калифорнийского журнала. Они предлагали шестьсот долларов за эксклюзив.

– А ничего лучшего найти не мог? – яростно кричал Кейд в трубку. – Вот большая шишка – герцог Эдинбургский, черти бы его побрали! Неужели нет никакой работы для синдиката?

– Есть, да только ее поручили Лукасу, – ответил Уонд. – Все уже наслышаны о случае с де Голлем. Так что можешь винить лишь самого себя. Извини, Вэл, но или эта работенка, или ничего. Она тебе по плечу, и если ты за нее берешься, то, бога ради, сделай все же, чтобы у меня на руках оказались хорошие снимки.

– Они у тебя будут, – ответил Кейд.

Провести съемку стоило ему неимоверных умственных и физических усилий. Половину времени он был пьян, остальную половину мечтал о выпивке. Проявлял и печатал снова Ольмедо. Когда все было готово, он молча вручил Кейду пачку готовых снимков. Он даже не потрудился взглянуть на них как следует. Он знал, что это самая заурядная продукция, которую мог нащелкать репортеришка любой третьеразрядной газетенки. Но, по крайней мере, с резкостью все было в порядке, и снимки можно было отпечатать. Просто в этих фотографиях не было Кейда.

Уонд позвонил на следующий день. Кейд валялся в постели с неизбежным стаканом текилы в руках. Он чувствовал, что звонит именно Уонд, и поднял трубку не сразу. Он боялся услышать то, что скажет ему Сэм. Но, в конце концов, отставил стакан и подошел к аппарату.

Он ждал от Уонда взрыва эмоций, но на этот раз Сэм был спокоен – то было спокойствие судьи, зачитывающего смертный приговор.

– Слушай, Вэл, – сказал Уонд, – сдается мне, ты еще не вполне поправился для работы. Та дрянь, что ты мне прислал, не годится для «Лук Нау». Такие снимки они могли заказать любому халтурщику.

Кейда охватили одновременно и злость, и слабость.

– А что они рассчитывали получить за свои вшивые шесть сотен? – закричал он. – Эти фотографии...

– Кончай, Вэл! Они заплатили за твою работу, но использовали снимки Лукаса. Это, конечно, им дорого обошлось, но они должны думать о своей репутации. И я, как агент, тоже. Я высылаю тебе эти шесть сотен. Больше от меня заданий не жди. Этих денег тебе хватит на пару месяцев, если будешь расходовать аккуратно. Расслабься и хорошенько отдохни. Когда ты по-настоящему будешь в форме, я подыщу тебе что-нибудь, но сейчас, извини...

– Да провались ты! – завизжал Кейд и бросил трубку. Уличный шум из открытого окна, монотонное завывание пылесоса Марии, внезапный рев заходящего на посадку самолета – все терзало его нервы.

Что же делать? Кейд не мог поверить, что Уонд после стольких лет совместной работы отказывается от него. Жирная скотина! Да кто он такой?! Кейд схватил стакан и залпом осушил его. Неуверенно поднялся на ноги.

Ладно, Уонд не единственный агент на свете! Он ему покажет! Отныне ни одного снимка от Кейда он не получит!

Вдруг что-то сломалось в Кейде. Он затрясся, упал на колени и спрятал лицо в ладонях. Его тело сотрясалось в рыданиях безнадежного отчаянья.

Эд Бердик, спецкор «Нью-Йорк Сан», вошел в кабинет отдела новостей, прикрыл за собой дверь и уселся на единственный свободный стул.

Генри Мейтисон положил на стол синий карандаш и подозрительно поглядел на Эда. Бердик должен был находиться в Мексике. Мейтисон сам отправил его в эту командировку, чтобы тот сделал серию статей о туризме. Ехал Бердик неохотно.

– Ты чего вернулся, Эд? Я тебе такого указания не давал.

Бердик широко и нагловато ухмыльнулся. Это был высокий худой блондин, возраст которого приближался к четвертому десятку. Он считался одним из лучших журналистов, которые когда-либо работали в «Нью-Йорк Сан», прекрасно сознавал это и потому допускал некоторые вольности. Но газету, впрочем, никогда не подводил.

– Если волнуешься насчет этой туристической параши, то успокойся. Все готово, а Барли продолжает копать тему. У меня есть идея поинтересней, Генри. Если к ней серьезно отнестись, то «Сан» только выиграет. Ну и мы с тобой, конечно.

Мейтисон взял со стола пачку сигарет.

– Знаешь, кого я встретил в Мехико десять дней назад? – спросил Бердик, вытащив сигарету из пачки Мейтисона, хотя у того и в мыслях не было его угощать.

– Не терпится узнать – аж трепещу весь. Ты что – телевикторину затеял?

– А встретил я Вэла Кейда, фоторепортера, вот кого, – ответил Бердик и, задрав голову, свысока посматривал на шефа, оценивая произведенный его словами эффект.

Если заявление Бердика и произвело на Мейтисона какое-то впечатление, то на лице Генри это никак не отразилось. Он невозмутимо закурил и выпустил дым в сторону Бердика.

– И что?

– Ты не помнишь Кейда?

– Помню. Парень спутался с какой-то шлюхой, начал спиваться, запорол работу с де Голлем, и его агенту это обошлось в кругленькую сумму. А теперь скажи, какое нам дело до этого алкаша?

– А такое, что он величайший в мире фотограф, – сухо сказал Бердик.

– И ты приперся сюда из Мехико только для того, чтобы мне это сообщить? Сенсационная новость! Только меня она не заинтересовала. Я повторяю вопрос: почему ты вернулся, Эд?

– Потому что я хочу работать с Кейдом.

Мейтисон подался вперед и впился в него взглядом.

– Я что-то не дослышал, сынок. Ну-ка повтори...

– Я хочу работать в паре с Кейдом. Он и я, вдвоем, сможем изменить облик «Сан». А, между нами говоря, «старушке» это вовсе не повредило бы.

– Чувствую, Кейд нашел в тебе идеального собутыльника.

– Генри, я говорю серьезно. Если я тебя не уломаю, то пойду в «Таймс». Там не проскочу, потолкую с мужиками из «Трибьюн». Я уверен, что с Кейдом на пару мы можем горы свернуть.

– Этот парень – алкоголик. Он спился. Не трать на него свое время. С чего ты взял, что Кейд еще на что-то способен?

– А с чего ты взял, что не способен?

– Что я, алкоголиков не видел? Уж если человек спивается, то обратного хода не бывает.

– Да не будь ты таким занудой! Мы ведь ничего не теряем, если уж на то пошло. Зато выиграть можем очень многое.

– Ас ним ты уже говорил? – Мейтисон стряхнул пепел на пол.

– Конечно. Он не меньше моего загорелся.

– Я слышал, он живет в какой-то индейской лачуге. И что живет он на песо в день, да и тот тратит не на еду, а на текилу. Это так?

– Было такое. В прошлом. Действительно, жил в хибаре. Потом заболел. Агент Уонда, некий Крил, нашел его и уложил в больницу. Врачи над ним хорошо потрудились. В больнице он провел три недели без выпивки. Крил пришел ко мне и умолял что-нибудь сделать для Кейда. Я повидался с Вэлом, и мы друг другу понравились. Ты ведь помнишь его снимки корриды? А репортаж об индейцах? Это гениальные работы. Генри. Конечно, он опустился ниже некуда, но готов начать заново. С нуля. Прямо сейчас готов. Ведь в те времена не всякая, даже самая крупная газета, могла его нанять. Он был вольный художник. Сейчас, конечно, он на такового не тянет, но со мной на пару, да еще под твоим руководством, парень сможет снова встать на ноги и вернуть себе былое положение. А если так, то сам понимаешь, что мы при этом выигрываем.

Мейтисон раздавил окурок в пепельнице.

– То, что он три недели не пил, ничего не означает. Он запьет по выходе из больницы. Знаю я этих алкашей!

– Бог ты мой! – с раздражением воскликнул Бердик. – Да он уже неделю как вышел из больницы и сейчас не пьет ничего крепче «кока-колы». Он ждет за дверью...

– Ты что – хочешь сказать, Кейд здесь? – пораженно воскликнул Мейтисон.

– Именно это я хочу сказать. Ну, так что, Генри? Берешь Кейда или нам идти в «Таймс»?