В ожидании Крила Кейд сидел в конторке Ольмедо и от нечего делать развернул лежащую на столе утреннюю газету. Ему сразу бросилась в глаза фотография Барреды и текст под снимком:

«Мануэль Барреда, известный судовладелец, умер вчера утром от острого сердечного приступа. Сеньор Барреда восстанавливал здоровье после предыдущего сердечного приступа в роскошном отеле в Акапулько. Он...»

Газета выпала из рук Кейда. Он ощутил озноб и слабость. Этот человек был бы жив, если бы Хуана его не бросила. Он, Кейд, украл ее у покойника... Он был повинен в смерти.

Кейд позвонил Хуане, которая ответила не сразу.

– Ты читала сегодняшние газеты? – спросил Кейд.

– Кариньо! Я слишком занята, чтобы читать газеты. А что такое?

– У Барреды вчера утром был приступ. Он умер.

После паузы она сказала:

– В самом деле? У меня на кухне что-то закипает, я должна посмотреть. Ты будешь...

– Ты слышала, что я сказал? Барреда мертв! И мы тому причиной.

– Но, кариньо, он был стар и болен. Все старики умирают. С чего ты взял, что это мы тому виной. В чем дело? Ты, кажется, чем-то расстроен?

Кейд вытер пот со лба. На противоположной стене висела фотография девицы в бикини.

– А ты не расстроена?

– Ну, мне, конечно, очень жаль, но...

– Мы не должны были так с ним поступать, Хуана.

– Но когда-то же он должен был умереть, – резко ответила любовница. – Так что не переживай, дорогой. Мне надо идти, иначе наш прекрасный обед подгорит, – и она повесила трубку.

«Все мы когда-то должны умереть. Но не так же вот! – думал Кейд подавленно. – Ведь такое может случиться и со мной! Завтра, на следующее утро или на следующий год в ее жизни появится другой мужчина, и она с легкостью оставит меня и уйдет к нему. И будет иметь на то полное право».

Кейд ощутил приступ удушающего страха. После того, как он встретил Хуану, казалось немыслимым потерять ее. Чего он ждет? Что он ходит вокруг да около? Он любит ее. Он от нее без ума, и она от него тоже. Ясно, что надо жениться на ней, да побыстрее.

Чуть позже четырех часов Кейд притормозил у дверей своего дома на сверкающем алом «сандерберде».

Чуть позже шести они сидели рядышком в саду, близ террасы.

А между четырьмя и шестью гоняли на «сандерберде» по окраинам Мехико. Хуана водила автомобиль с поразительным мастерством. Она кричала от радости и осыпала Кейда поцелуями. То же повторилось уже в садике, когда он нацепил ей на руку браслет с бриллиантами – один из пяти, предложенных ему Крилом, стоимостью в двадцать тысяч долларов каждый.

В восемь часов вечера, обнаженные, они крепко сжимали друг друга в объятиях, глубоко и прерывисто дышали, стонали и кричали от наслаждения, и шум вечернего города оттенял эту симфонию любви.

В десять вечера за столиком со свечами наслаждались мексиканским праздничным блюдом – особым образом приготовленной индейкой, которую Хуана ухитрилась-таки приготовить в промежутках между оргазмами и слезами радости. После чего Хуана вопросительно посмотрела на Кейда. Глаза ее сияли, как звезды, на руке сверкал браслет.

– Ну и как тебе моя стряпня? Я – хорошая повариха?

– Ты восхитительна, дорогая, – ответил тронутый Кейд. – Все, что ты делаешь, восхитительно. Ты – лучшая в мире.

Она вскочила на ноги.

– Пусть все остается. Завтра уберу. Поехали, посмотрим пирамиду Луны. При лунном свете она смотрится великолепно – это то, что нам сейчас нужно.

Через полчаса быстрой езды они были уже в Сан-Хуане-Теотиуакане, древнем городе, извлеченном археологами из небытия. Этот комплекс внушающих благоговение руин протянулся на целых двадцать миль.

У подножия гигантской пирамиды Луны, самого древнего строения долины, рядом с фигурой коленопреклоненной женщины, которая, по гипотезам археологов, была богиней воды, Кейд сделал Хуане предложение.

Он сознавал, что трудно придумать более романтический и драматический фон для того, чтобы бросить вызов будущему и провозгласить свое притязание на счастье.

– Ты уверен, что этого хочешь? – спросила Хуана, сжимая его руки. – Ни один мужчина до этого не желал навсегда связать свою жизнь с моей. Никто не просил меня стать его женой. Я-то этого хочу, но хочешь ли ты? Я и так тебя буду любить. Ты уверен, что этого хочешь?

Кейд хотел. У него была детская вера в святость брачных уз. «Как только мы поженимся, – думал он, – никто не сможет ее у меня увести».

Они договорились пожениться в конце недели.

Закончив работу, Кейд оказался на какое-то время свободен и с легким сердцем отдался во власть Хуаны, которая превосходно знала Мехико-Сити и знакомила его со всеми местными достопримечательностями.

Никто из них больше не упоминал имени Мануэля Барреды, хотя временами Кейд думал о нем с угрызениями совести.

Когда они обсуждали предстоящую свадьбу, Кейд с облегчением услышал от Хуаны, что она не хочет никакой шумихи. «Пусть все будет скромно, – сказала девушка, – медовый месяц проведем в Козумеле».

Это устраивало Кейда во всех отношениях. Ему в своей жизни пришлось фотографировать тьму пышных свадебных церемоний, и он питал к ним ужас и отвращение. Хуана сказала, что есть подруга, которая будет свидетелем с ее стороны, а со своей стороны Кейд решил пригласить Крила. Толстяк-мексиканец надулся от гордости. У него даже слеза на глаза навернулась, когда он тряс руку Кейда и горячо поздравлял его и желал заслуженного счастья.

Кейд был более чем счастлив. Хуана оказалась не только отличной поварихой, но и рачительной хозяйкой. Казалось, ей доставляло огромное удовольствие вести хозяйство, заниматься уборкой, ездить за покупками на «сандерберде» и кормить Кейда обедами, равных которым не в каждом ресторане можно было отведать. Последнее обстоятельство уже начинало тревожить Кейда – он стал стремительно прибавлять в весе.

Они как раз упаковывали необходимые для медового месяца вещи – свадьба была назначена на завтрашнее утро, когда из Нью-Йорка позвонил Сэм Уонд.

– Они там ревут от восторга по поводу снимков корриды, – заорал он в трубку. – Вэл, старина, ты превзошел самого себя. Чем ты сейчас занят? Когда возвращаешься? Подыскать тебе какую-нибудь работенку здесь или в другом каком месте?

– Завтра я женюсь, – ответил Кейд, сожалея, что не видит лица Уонда. – Так что, по крайней мере, на месяц выхожу из игры.

– Змея мне в глотку! – воскликнул Уонд. – Ты что, шутишь? Ты женишься! Совсем сдурел, что ли? Не верю!

Когда Кейд смог его убедить, что говорит серьезно, и рассказал кое-что про Хуану, которая стояла в дверях и прислушивалась, Уонд заявил:

– Ну, никогда бы не поверил. В любом случае, поздравляю. Но ты уверен, что все делаешь правильно?

– Уверен. Я вернусь в десятых числах. Намерен осесть в Мехико. А ты бери любые заказы, касающиеся Центральной Америки. Договорились?

– Конечно, конечно. К десятому у меня будет кое-что для тебя. А почему бы тебе не заснять для журналов собственную невесту, если она так хороша? Это было бы неплохой рекламой – для тебя.

– Нет.

Кейд только представил, как фотографии Хуаны, вырезанные из журналов, украшают стены комнат бесчисленных прыщавых юнцов и порочных стариков, и его аж передернуло.

– Нет, Сэм, она – моя частная собственность л останется таковой.

– Это только так, предложение, – поспешно проговорил Уонд, сообразивший, что коснулся больного места. – Ладно, развлекайтесь. Счастливо провести время. Я свяжусь с тобой десятого.

Он повесил трубку.

– Я хочу быть твоей частной собственностью, – сказала Хуана, обнимая Кейда. – Отныне и вовеки.

И Кейд, отвечая на ее поцелуи, верил ей.

* * *

Медовый месяц удался не вполне. Большую часть времени Кейд провел в приступах ревности. Его бесило, что Хуана, словно магнитом, притягивала к себе самцов-туристов «эль норто американо», независимо от того, были ли они с женами или без оных. При малейшей возможности, используя самые вздорные предлоги, они слетались к ней, как мухи на мед. Хуану это забавляло, а Кейда доводило до белого каления. Нельзя было уединиться ни на переполненном пляже, ни в ресторане – обязательно кто-нибудь подходил или подсаживался. Невозможно было даже потанцевать. Кейда это приводило в ярость, а кончилось тем, что, по его настоянию, они стали проводить большую часть времени на шезлонгах на балконе своего номера. Но это быстро наскучило Хуане, она то и дело вспоминала свою машину и свой домик.

В результате спустя десять дней молодожены решили вернуться в столицу.

Кейд вдруг понял, что, хотя женитьба и прекрасная вещь, он уже не так свободен, как прежде. Раньше в часы досуга он любил бродить по улицам в одиночестве, отыскивая новые темы и сюжеты, необычные ракурсы, наблюдая выразительную игру света и тени, и так накапливал новый материал для снимков. Жене ходить пешком не нравилось. Большого труда стоило уговорить ее оставить «сандерберд» дома. Хотя Кейд терпеливо разъяснял Хуане, что невозможно понять прелесть окружающего, когда несешься мимо на скорости восемьдесят миль в час, Хуана упорно настаивала на автомобиле, как средстве передвижения.

Дней через пять после возвращения в Мехико Кейд решил, что пора и за работу браться. Пока Хуана готовила обед, он позвонил Сэму Уонду.

– Ну здорово, здорово, старый! – завопил Уонд. – А я как раз сам хотел тебе звонить. Как дела? Все в порядке, надеюсь?

Кейд ответил, что хорошо провел время.

– Ясно! Бабочки – цветочки, пестики – тычинки...

– Ты лучше скажи, есть что-нибудь для меня? – Кейд был не в том настроении, чтобы выслушивать всякий вздор. – Я отдохнул и готов ко всем твоим штучкам.

– Ты ведь сказал, что вернешься десятого, не так ли? А сейчас еще только второе. Ну ладно, ладно... есть работенка. Не бог весть что – три сотни, но, думаю, для тебя сейчас и три сотни деньги.

– Это ты о чем?

– Сейчас объясню. Тут такое дело, Вэл. Ко мне приходил клерк из твоего банка. Ну, тот, который ведает твоими делами. Так вот, ты им задолжал уже четыре тысячи.