— Небольшой вопрос, мадам. Как мог неизвестный чужой человек проникнуть в лодочный домик? Для этого нужен был ключ.

— О, это очень просто объяснить. Она выходила, конечно.

— Выходила из домика?

— Да. Ей, вероятно, надоело сидеть там, и она вышла погулять возле. Вполне возможно, что она видела убитую Хэтти Стаббс. Скажем, услышала борьбу, вышла посмотреть, и человек, убивший леди Стаббс, вынужден был убить и ее. Потом ему ничего не стоило втащить ее снова в помещение, бросить там и выйти, захлопнув за собой дверь. Замок ведь был американский.

Пуаро вежливо кивнул. Он не желал спорить с миссис Мастертон, хотя он мог бы указать ей на один интересный факт, который она совершенно не учла. Если Марлен Таккер была убита не в домике, а снаружи, преступник должен был знать условия игры по расследованию убийства, иначе он не втаскивал бы труп в домик и не придавал бы ему вида, который предусматривался сценарием.

— Сэр Джордж Стаббс уверен, что его жена жива, — сказал он вежливо.

— Да, он это говорит. Он хочет верить в это. Он очень любил ее, — сказала миссис Мастертон и вдруг неожиданно добавила: — Мне нравится Джордж Стаббс. Несмотря на его происхождение и городские замашки, он очень подходит для деревни. Наихудший из его грехов — это то, что он немного сноб. Но, в конце концов, его снобизм никого не оскорбляет.

— В наше время, мадам, деньги ценятся больше, чем благородное происхождение, — заметил Пуаро весьма цинично.

— Дорогой мой, я с вами вполне согласна. Ему и не нужно быть снобом. Достаточно и того, что он купил это поместье и сорит деньгами — мы все бываем у него и принимаем его у себя! Но он действительно всем нравится. И не только из-за своих денег. Ему в большей мере помогла Эми Фоллиат. Она ввела его в здешнее общество, а, заметьте, у нее здесь огромное влияние. Еще бы, Фоллиаты здесь со времен Тюдорон.

— Фоллиаты всегда были в Нэсс-Хауз, — промолеил Пуаро тихо.

— Да, — вздохнула миссис Мастертон. — Грустно думать о том, каких жертв стоила война. Молодые мужчины погибли. Поместье пришло в запустение, и его пришлось продать другим…

— Да, но хотя миссис Фоллиат и лишилась дома, она по-прежнему живет в поместье.

— Это верно. Она преобразовала свой домик до неузнаваемости. Он очарователен. Вы были внутри?

— Нет, мы расстались у входа.

— Она не всех приглашает. А каково жить в домике привратника своего старого дома и видеть, как в нем хозяйничают чужие люди? Но нужно отдать ей должное. Кажется, она не испытывает особой горечи от этого. По существу, ей удалось сохранить и дом, и поместье. Несомненно, это она убедила Хэтти жить здесь. А Хэтти оказала влияние на Джорджа Стаббса. В сущности, для Эми Фоллиат была невыносима сама мысль о том, что в доме может быть гостиница или учреждение, или что его могут приспособить иод квартиры. — Она встала. — Я должна идти. У меня много дел.

— Конечно. Вам ведь нужно еще поговорить с начальником полиции по поводу ищейки.

Миссис Мастертон вдруг разразилась громким хохотом, напоминавшим крик осла в горах.

— А мы почти одной породы, — прогремела она. — Говорят, что я сама немного похожа на ищейку.

На мгновенье Пуаро растерялся, и она успела это заметить.

— Бьюсь об заклад, что вы тоже так думаете, месье Пуаро.

Глава 13

После ухода миссис Мастертон Пуаро вышел и стал бродить по лесу. Он нервничал. Он испытывал непреодолимое желание осмотреть каждый куст, проверить все густые заросли. Наконец, войдя в «каприз», он сел на каменную скамью, чтобы дать отдохнуть своим ногам, на которых, по привычке, были остроносые лакированные туфли.

Сквозь деревья смутно виднелась река и лесистый противоположный берег. Он поймал себя на мысли, что разделяет взгляды молодого архитектора о никчемности места, выбранного для этого причудливого сооружения. Несомненно, часть деревьев нужно спилить, но и тогда дело поправится ненамного. Он вполне соглашался с мнением Майкла Уэймена: если «каприз» построить заново на травянистом возвышении у дома, оттуда бы открывался великолепный вид на реку в сторону Хэлмута. При мысли о Хэлмуте он стал вдруг думать о другом. Хэлмут, яхта «Эсперанс», Этьен де Суза. В итоге все это должно будет составить определенную картину, но отчетливо представить себе эту картину он пока не мог. Перед его мысленным взором возникали лишь отдельные разрозненные заманчивые очертания.

Его взгляд остановился на каком-то блестящем предмете, лелсавшем в небольшой трещине бетонного пола. Он нагнулся и поднял его. Это был маленький золотой самолетик. Держа на ладони и хмуро разглядывая вещицу, он вдруг вспомнил: браслет, золотой браслет с позванивающими брелоками. Это был брелок от браслета… И словно снова он сидел в шатре… мадам Зулейка, она же Пегги Легги, загадочным голосом говорила ему о смуглолицей красавице, о морских путешествиях и о счастливом исходе уличной катастрофы. Да, это был брелок от ее браслета. Он ему напомнил другой брелок — самолетик старой формы, поразивший его когда-то в далекой юности. Но так или иначе, а миссис Пегги сидела, по-видимому, здесь и уронила этот брелок. Возможно, она ничего не заметила. Возможно, это было несколько дней тому назад, может быть, даже — недель. А может быть, и вчера пополудни…

Снаружи послышались шаги. Пуаро метнул быстрый взгляд в сторону входа. Там появилась высокая фигура человека. Человек остановился и, увидев Пуаро, вздрогнул от неожиданности. Пуаро узнал его сразу. Ошибки быть не могло. Его рубашку с нарисованными черепахами и морскими чудовищами он рассматривал с близкого расстояния еще вчера, когда ее обладатель метал в цель шары.

Пуаро заметил, что молодой человек очень смутился.

— Извините… я не знал, — быстро проговорил он с иностранным акцентом.

Пуаро вежливо улыбнулся.

— Боюсь, что вы нарушили границы частного владения, — сказал он укоризненно.

— К сожалению.

— Вы пришли из гостиницы?

— Да, я думал, что лесом можно пройти к пристани.

— Вам, очевидно, придется вернуться, — вежливо объяснил Пуаро. — Здесь нет дороги.

— Извините, — сказал молодой человек, обнажив свои зубы в мнимой доброжелательной улыбке. — Очень сожалею.

Он поклонился и повернул обратно.

Пуаро вышел на тропинку и стал смотреть вслед удаляющемуся парню. Отойдя на некоторое расстояние, парень обернулся, но, увидев, что Пуаро наблюдает за ним, ускорил шаги и скрылся за поворотом.

— Eh bien[12], — промолвил Пуаро. — Интересно, кого я только что видел — убийцу или нет?

Молодой человек, несомненно, был вчера на празднестве, и это он с угрозой посмотрел на Пуаро, когда они столкнулись. Следовательно, он не мог не знать, что через лес дороги к переправе нет. Если бы он действительно искал дорогу к переправе, он не пошел бы мимо «каприза», а спустился бы поближе к речному берегу. Более того, у «каприза» он появился с видом человека, пришедшего на свидание, а то неприятное удивление, которое он выразил при виде незнакомого человека, лишь подтверждало эту догадку.

— Так оно и есть, — сказал Пуаро сам себе. — Он приходил сюда с кем-то встретиться. Но с кем? — добавил он так, словно эта мысль пришла ему в голову слишком поздно. — И для чего?

Он дошел до поворота и посмотрел вдоль тропы. Молодого человека там уже не было. Вероятно, он счел благоразумным удалиться как можно скорее. Покачав головой, Пуаро повернул обратно. Поглощенный своими мыслями, он обогнул «каприз» с тыла и поднялся на ступеньки. Теперь наступила его очередь вздрогнуть. Там, низко склонив голову, стояла на коленях Пегги Легги. Она внимательно рассматривала щели на полу. Заметив Пуаро, она испуганно отскочила:

— О, месье Пуаро, вы меня так напугали. Я не слышала, как вы вошли.

— Вы что-то искали, мадам?

— Нет… не совсем.

— Вы, вероятно, что-то утеряли. Уронили что-нибудь? А может быть, — сказал он с галантным и в то же время жуликоватым видом, — вы пришли на свидание и я, к величайшему моему сожалению, не тот, кого вы ждете?

Она пришла в себя.

— А разве утром приходят на свидание? — спросила она лукаво.

— Это зависит от возможностей. Порой мужья бывают очень ревнивы, — добавил он назидательно.

— Мой муж не ревнив, — сказала она с легкой небрежностью, за которой, однако, угадывались нотки горечи. — Он очень увлечен своими делами.

— Все жены упрекают в этом своих мужей, — заметил Пуаро. — Особенно мужей-англичан, — добавил он.

— Вы, иностранцы, намного галантнее.

— Мы знаем, — сказал Пуаро, — что раз в неделю (а предпочтительно три или четыре раза) мы должны говорить женщине о своей любви: разумно также принести ей несколько цветков, сказать два-три комплимента или уверить, что ей очень идет ее новое платье или шляпка.

— И вы это делаете?

— Увы, мадам, я не муж. Увы!

— Я уверена, вы об этом не жалеете. Вам нравится быть беззаботным холостяком.

— Нет-нет, мадам, все, что для меня потеряно в жизни, ужасно.

— А мне кажется, что мужчина, обзаводясь женой, поступает глупо.

— Значит, вы сожалеете о тех днях, когда вы рисовали в своей студии в Челси?

— Вы, кажется, все обо мне знаете, месье Пуаро.

— Я сплетник, мадам. Я люблю слушать о людях все. Вы и в самом деле жалеете? — спросил он.

— О, я не знаю.

Она нетерпеливо села на скамью. Пуаро сел рядом.

Ему еще раз предстояло стать свидетелем феномена, к которому он уже привыкал. Эта привлекательная рыжеволосая молодая женщина была готова рассказать ему то, о чем она дважды подумала бы, прежде чем рассказать англичанину.

— Я надеялась, — сказала она, — что, когда мы приедем сюда в отпуск, подальше от города, все станет на свое место… Но ничего не изменилось.