— Да. Я встретил на дороге Хэла, которого Каллингфорд Эббот выставил отсюда.

— Какое облегчение слышать, что кто-то встретил его на дороге. Ты видел Бетти?

— Вблизи нет. Однако именно об этом я и хотел тебя спросить. Я подслушал вас, хотя и против своей воли. Дэвид, стоит ли тебе свою… леди Калдер брать с собой в «Олень и перчатку»? Может, ей будет удобнее в «Палас-отеле» или в «Империале»?

— Нет. Ей сможет составить компанию только Марион. Однако если Марион все еще сыта мною по горло…

— Я догадываюсь, что ты имеешь в виду, — сказал Винс, глядя Гарту в глаза. — Это было недоразумение. Ты просто неправильно понял.

— Теперь мне все это говорят, — в отчаянии сказал Гарт. — Вероятно, это правда. Винс, ты можешь для меня кое-что сделать? Вернись в гостиницу «Олень и перчатка» и скажи Фреду Истербруку (это тот толстяк в переднике официанта, которому принадлежит гостиница), что приблизительно через полчаса я приведу туда леди Калдер. А тем временем…

— Да, дружище?

— Один полицейский по фамилии Твигг, по-моему, только что сделал открытие, которое его изумило. Он думает, что догадался, чем я занимаюсь. А я должен выяснить, что он думает, не то он снова загонит меня в тупик.

— Вижу, что все это не только сплошное блаженство, не так ли?

— Что, все?

— Так потерять голову, сердце и вообще. — Винс замолчал, и на висках у него запульсировали вены. — Ну, хорошо, — добавил он уже с бесстрастным выражением лица, — я поговорю с этим мистером Как Его Там Зовут. До встречи завтра утром.

Он надел цилиндр и направился мимо Гарта к входной двери.

Твигг! Мой золотой Твигг!

Гарт вернулся в гостиную, где кресла и диваны, обтянутые ситцем в розочках, были в таком же порядке, как и душевное состояние присутствующих. В окно он видел, что фонари в павильончике уже погасли. Осталось лишь темное море, искрящееся в свете восходящей луны.

Стоя в дверях, он посмотрел на полки с книгами и на целомудренную наготу на картинах мистера Максфилда Парриша. Увлечение Бетти этими картинами выражает не склонность к сладострастию, а скорее радость — как у многих других женщин — от экзотических снов и сказок. Правда, это новое венское учение даже на любовь к загадкам смотрит с подозрением, впрочем, оно, черт возьми, с подозрением смотрит на многие вещи.

Внезапно он осознал, что глядит на фотоснимок в рамке, висящий на стене над этим множеством фотографий на каминной полке. Это был снимок «приема с купанием», сделанный в 1897 году; снимок, который оставили здесь прежние владельцы. На нем были изображены две весельные лодки, полные празднично одетых людей, которые приняли такие позы перед фотографом, что казались чучелами.

Он вспомнил, как недавно спросил Бетти:

— Почему ты оставила здесь эту глупую сцену? Ты ведь не знаешь никого из этих людей. Этот снимок не может вызывать у тебя какие-либо приятные эмоции.

— Нет, конечно же нет, — ответила Бетти. — Сама не знаю, зачем я ее здесь оставила, наверное, потому, что она такая смешная. Но если ты хочешь, я сниму ее.

Теперь он был рад, что она не сняла эту фотографию.

Днем, когда он стоял над мертвой женщиной, у него неясно промелькнула ужасная мысль о том, что могло произойти в павильончике. Это был всего лишь проблеск. Всего лишь странное предчувствие. Но оно исчезло так же неожиданно, как и появилось, в тот момент, когда он разбил чашку.

Та же неясная мысль, разбуженная выцветшей фотографией и воспоминанием о полотняной ширме, установленной перпендикулярно к стене между двумя соседними дверями, теперь, после одиннадцати часов вечера, снова промелькнула у него в голове в гостиной Бетти.

Он тут же отогнал прочь эту мысль. У инспектора Твигга в этой комнате тоже промелькнула какая-то мысль. Гарт подошел к полкам с книгами слева от камина. Он протянул руку к одной из полок точно так же, как это сделал Твигг, и в этот момент открылась и энергично закрылась дверь в холл.

— Можно войти? — спросил голос Каллингфорда Эббота и после паузы добавил: — Извини, если я напугал тебя. Я этого не хотел.

— Ничего. Входи.

У Гарта были так натянуты нервы, что он обрадовался появлению Эббота. Эббот был искренним человеком и вызывал ответную искренность. Гарт никогда не ощущал этого так сильно, как сегодня вечером. Цилиндр Эббота смешно сбился набок, что означало: он испытывает определенную растерянность. Его монокль болтался на шнурке, прикрепленном к белому жилету. Эббот схватил это стеклышко, поместил его, сделав соответствующую гримасу, в надлежащее место и насупился.

— Послушай! Я полицейский и горжусь этим. Я вовсе не жду, что ты мне поверишь, но все же скажу тебе: Твигг не знает, что я здесь. Я вернулся в том же самом экипаже.

— Твигг… — начал Гарт, близкий к состоянию исступления.

— Твигг — честный малый. Ты, возможно, придерживаешься другого мнения, но это так. Правда, иногда он умеет быть таким же высокомерным и нетерпимым, как ты.

— Сегодня уже второй раз меня упрекают в том, что я высокомерен. Высокомерен! Ты можешь мне сказать, почему так думаешь?

— Мой милый друг! Конечно, могу. Ты умеешь понимать и переносить почти любого, почти у всех ты умеешь вызывать симпатию. Однако когда изредка ты встречаешь человека, которого не можешь выносить, так как совершенно не понимаешь его, то сразу приходишь в ярость. Как в случае с Твиггом. Или с твоим племянником. Не скажу, что я тоже смог бы быть терпимым по отношению к молодому мистеру Хэлу, нет. Однако…

Эббот, небольшого роста, но крепкий, так что даже казался выше ростом, снова принялся расхаживать возле камина.

— Этот случай околдовывает меня чем дальше, тем больше. Послушай, леди Калдер не имеет никакого отношения к этому убийству, ведь так?

— Нет, не имеет. Если ты теперь наконец-то убежден в этом…

— Ну, лично я убежден в этом.

— Надеюсь, не ради ее красивых глаз? Как ты сам выразился. Не потому, что она произвела на тебя впечатление, как раньше на тебя произвела впечатление Марион Боствик?

— Какого черта, — взорвался Эббот, застигнутый врасплох точно так же, как минуту назад он застиг врасплох Гарта, — ты все время упоминаешь о Марион Боствик?

— А разве это не правда? Разве она не произвела на тебя сказочного впечатления?

— Честно говоря, да. И мне льстит, — с достоинством сказал Эббот, — что я произвел на нее такое же впечатление. — Он пригладил усы. — Впрочем, это к делу не относится. Мы должны доказать невиновность леди Калдер. Так?

— Да.

— Из Твигга я не могу вытянуть ни слова. Если бы я сказал ему, что он пытается вести себя, как Шерлок Холмс (что он и делает), а вовсе не как Лестрейд или Грегсон (чего он делать не умеет), он бы разъярился и заявил, что у него нет времени на пустую болтовню. Однако вместе с тем он стоял вон там и протягивал руку к какой-то книге.

— Верно. Он протягивал руку к этой книге.

С края второй полки Гарт вытащил книгу в мягкой обложке, изданную в этом году в шестипенсовой серии издательством «Дейли-Мейл». Он протянул книгу Эбботу.

— «Тайна желтой комнаты», — прочел вслух Эббот, — автор — Гастон Леру. Она именно об этом?

— В ней речь идет о загадочном убийстве, одном из самых ужасных убийств. Вначале там происходит нечто очень похожее на убийство в павильончике…

Эббот вскинул седую голову.

— Нет-нет! — поправился Гарт. — Этот павильончик находится во французском замке, он не имеет ничего общего с нашим сарайчиком. Однако выясняется, что все двери и окна заперты изнутри. Позднее, в самом напряженном эпизоде этого романа, убийца исчезает на глазах у четырех свидетелей.

— Гм, — произнес Эббот.

— А если ты посмотришь на эту полку, — Гарт показал пальцем, — то чуть дальше увидишь еще одну книгу. На сей раз в твердом переплете. Она тоже вышла в этом году: «Думающая машина». Автор — Джекьюс Футрелл.

— Опять француз?

— Нет. Джекьюс Футрелл американец. В этой книге собраны его рассказы. И в этих лучших рассказах речь идет о происшествиях либо невозможных, либо на первый взгляд сверхъестественных, которые в конце объясняются вполне естественным образом.

— Гм, — вторично произнес Эббот.

Он нагнулся и буквально задрожал от нетерпения, пробегая взглядом по ряду книг.

— Я люблю такую литературу, — сказал он, — но леди Калдер, очевидно, испытывает к ней особое пристрастие.

— Не делай поспешных выводов! Эти полки полны историй о тайнах, крови и подобных вещах, потому что их подарил ей я. Можно даже сказать, что я навязал ей эти книги.

— Однако непохоже, дружище, что они ей не нравятся. Взгляни! Вот эти несколько романов, четыре или пять, в красных переплетах, которые написал некто Фантом. У них такой вид, словно их перечитывали несколько раз, и они превратились почти в тряпку. А почему, собственно, они не могут нравиться этой даме? Я тоже прочел несколько романов этого Фантома. Конечно, это чушь, но чушь первоклассная.

Гарт выпрямился. У него было такое чувство, словно над ним смеются все могущественные боги.

— Огромное спасибо, — сухо сказал он. — Этот Фантом — я. Я написал эти книги в красных переплетах. Это тайна моей двойной жизни, тайна, которую, как я думал, вы двое, ты и Твигг, разгадали. Именно об этом я и подумал вчера, когда у вокзала Чаринг-Кросс ко мне подошел Твигг. — Он несколько секунд помолчал. — Ну, смейся, пока не лопнешь.

Он собрал все свои силы, когда Эббот тоже выпрямился.

За моноклем Эббота действительно появился какой-то ледяной блеск и искорки веселья, которые могли разлететься по всему лицу. Однако от Эббота, очевидно, не ускользнули горечь и напускной беззаботный тон его собеседника.

— Черт возьми, дружище, но ведь тебе нечего стыдиться!