Алан Хепберн машинально попытался щелкнуть пальцами правой руки, с удивлением обнаружив, что не в состоянии этого сделать.

— Министр! — воскликнул он. — Я знаю, что вы говорите чистую правду, так как сам слышал об этой прокламации от лакея Виктора в «Парке статуй» и от гренадера дивизии Удино. Но…

— Что «но», месье?

Алан, почти так же обеспокоенный, как Ида, бросил взгляд на дверь в фойе.

— Не собираетесь же вы разоблачить все это публично? — осведомился он. — Неужели вы рискнете поведать Великой армии, что человек, которого они обожают, сделал так, чтобы их закалывали в спину во имя высших целей?

Министр полиции посмотрел Алану в глаза и улыбнулся злобной улыбкой.

— Возможно, нет, — ответил он. — Но по крайней мере, я пригрожу этим императору и посмотрю, что он на это скажет! Поверьте, месье, мне известно столько его секретов — причем зафиксированных в документах, которые могут быть открыты, если со мной случится беда, — что он не посмеет ни арестовать, ни расстрелять меня.

— Нет! — завопила перепуганная Ида, барабаня кулаками по столу. — Вы-то можете защитить себя, а как же мы? Да через двадцать минут мы окажемся под арестом! Так-то вы заботитесь о ваших преданных слугах?

Фуше взял очередную щепотку табаку.

— Увы, дорогая мадам! — заметил он. — Так как с вашей помощью я лишился услуг Рауля Левассера — лучшего секретаря, какой у меня когда-нибудь был, — мне остается только выразить вам соболезнования. — Выражение тощей физиономии Фуше внезапно изменилось. — Я уже говорил и повторяю снова, что верно служил императору, покуда он обращался со мной достойно. То, что я ему не нравлюсь, не имеет значения. Тем не менее, когда, следуя причудам южной крови, он вовлекает меня в свои нелепые театральные эффекты и поручает своему наемнику Шнайдеру оставить у трупа записку, обвиняющую меня в соучастии в убийстве, моя пресловутая преданность претерпевает определенные изменения.

— Но император не… — начал Алан.

— Что «не»? — осведомился министр полиции.

Алан вовремя остановился. Грозящая им опасность стала ясна ему, как при вспышке молнии.

Он и Мадлен вовсе не были спасены. Они погибли, если только…

Вполне искреннее намерение Фуше отпустить их было вдохновлено злобой, которую министр питал к императору из-за своей оскорбленной гордости.

Алан был готов поклясться, что император не приказывал Шнайдеру убить часового прошлой ночью и оставить совсем не похожую на своих предшественниц записку, обвиняющую Фуше в сообщничестве. Очень скоро сам Бонн явится сюда и подтвердит это. Однако самое худшее, что и министр полиции, лишь только опомнившись от душившего его гнева (что не займет много времени), тотчас догадается об этом сам.

Тогда его намерения тут же изменятся. Лодка в Англию окажется миражом, а они с Мадлен погибнут, если только…

Оставалось сделать последний, самый изощренный ход в этой игре умов со всемогущим министром полиции. Если он окажется успешным, Алан и Мадлен будут освобождены, но если пет…

— Министр, — заговорил Алан голосом, который ему самому показался странным и хриплым, — существует причина, по которой вы ничего не должны говорить императору, когда он прибудет сюда.

— Вот как? — недоверчиво спросил Фуше.

— Именно так, — настаивал Алан. — Согласны ли вы выслушать ее из любезности к побежденному врагу?

— Из любезности, месье? Ну что ж…

— Предположим, что вы решили ничего не говорить императору. Нет-нет, это всего лишь гипотеза — вы ведь любите философские дискуссии! Если вы примете такое решение, может все дело храниться в строжайшем секрете?

Фуше с любопытством посмотрел на пего.

— В каком смысле? — спросил он.

— Ну, Ида и я, видит бог, будем молчать. Капитан Мерсье тоже, дабы не подвергать опасности свою карьеру после всего случившегося. Как бы то ни было, ему вообще ничего не известно о подлинной личности капитана Перережь-Горло. Но я имею в виду полную тайну. Что вы скажете насчет Виктора?

— Если вы говорите о лакее в «Парке статуй», — с презрением ответил Фуше, — то он родственник моей жены и знает о моих делах больше, чем я. Мне пришлось взять его на службу из чувства семейного долга. Короче говоря, я ручаюсь за его молчание, если оно потребуется. Однако я таки не вижу причины, по которой не должен преподать урок императору…

— Погодите! Как насчет Хоупвеллов? Я знаю, что они скоро уезжают. В то же время Ида сказала, что вы держите их под стражей. Неужели вы их арестовали?

— Месье! — сердито воскликнул министр полиции. — По-вашему, я стал бы арестовывать дипломатического представителя нейтральной державы, с которой император желает сохранять хорошие отношения, покуда ему не придет в голову использовать Луизиану или Канаду в качестве предлога для вторжения в Соединенные Штаты? Я попросил их о любезности не покидать «Парк статуй», пока они не получат от меня известие, — вот и все. Ну так что именно вы собирались сообщить мне?

Алан проглотил ком в горле.

— Это касается лейтенанта Шнайдера, — ответил он.

— Этого неотесанного убийцы? Я попросил императора прислать мне лучшего фехтовальщика в армии. Разумеется, он послал мне человека, которого использовал как наемника капитана Перережь-Горло, чтобы тот шпионил за мной. Очевидно, Шнайдер находился иод покровительством более высокого лица, нежели какой-нибудь полковник или даже сам маршал Сульт. Иначе он не мог бы атаковать и убивать кого попало, не получая за это не только наказания, по хотя бы выговора. Да, несомненно, он находился под августейшей протекцией. Но при чем тут Шнайдер?

— Шнайдер мертв, — сообщил Алан.

После известия о смерти в душной комнате Совета в орлином гнезде над Ла-Маншем на несколько секунд воцарилось молчание.

— Мертв? — откликнулся Фуше.

— Я присутствовал при его гибели. Кто-то, кого я так и не увидел, застрелил его из мушкета на улице Объединения.

— На улице Объединения? — Глаза Фуше сузились. — Не могу сказать, что я удивлен. Стремясь побольше выяснить об этом Шнайдере, я узнал, что в прошлую субботу он пытался убить, но только ранил гвардейца по имени Жюль Дюпон именно на этой улице. Из дома тотчас же выбежал младший брат Дюпона и попытался выстрелить в Шнайдера из мушкета. Тогда ему не удалось его прикончить, но, очевидно, он сделал это теперь. — Фуше пожал плечами. — Если вы опасаетесь, что Шнайдер разоблачил вас перед императором как английского шпиона, то можете не волноваться. Никто не имел возможности повидаться сегодня с императором…

— Я в этом не сомневаюсь. Но я совсем не то хотел сказать вам, чтобы убедить хранить молчание.

— Если ты действительно можешь убедить его, — вмешалась Ида, — говори поскорее! Теперь я уже точно слышу подъезжающих лошадей!

Это была правда. Стук копыт нескольких лошадей звучал все ближе к павильону.

— Хорошо! — заговорил Алан. — Вы несправедливы к императору. Он никогда не приказывал Шнайдеру втянуть вас в это дело. Шнайдер поступил так по собственной инициативе, и, останься он жив, ему пришлось бы выслушать пару ласковых слов.

Министр полиции стоял неподвижно, сжимая табакерку большим и указательным пальцами правой руки. Глаза его расширились, затем сузились вновь.

— Это правда! — настаивал Алан. — Если вы подумаете, то поймете сами! В Зеркальной комнате вы унизили Шнайдера, пригрозили ему разжалованием в рядовые. Этого он не мог простить. Шнайдер не мог напасть на вас открыто, поэтому он безо всякого приказа убил часового и оставил записку, обвиняющую вас. Но сегодня утром он осознал, что наделал и что император сделает с ним. Только это могло до такой степени напугать подобного человека!

Стук копыт смолк перед самым павильоном.

На лбу Алана выступил холодный пот.

— Что касается императора, — продолжал он, — то он, независимо от того, нравитесь вы ему или нет, питает глубочайшее уважение к вашим способностям. Позвольте задать вам вопрос, месье Фуше. Вы очень любите вашу жену и детей?

— Осторожней, месье! — предупредил министр полиции, резко выпрямившись. — До сих пор вы отзывались с исключительной вежливостью о Нянюшке Жанне. Но если вы осмелитесь…

— А ей, наверное, хотелось бы стать герцогиней?

Фуше хранил молчание, напоминая позой вопросительный знак.

— Хотя вы сами, — продолжал Алан, — равнодушны к подобной мишуре, все же вам бы хотелось видеть вашего старшего сына герцогом, если империя сохранится?

— Что именно… — начал Фуше, но Алан прервал его:

— Министр, вы не знаете всего! Император намерен сделать вас пэром, пожаловав титул герцога Отрантского. Взгляните на меня! Вы знаете людей и увидите, говорю я правду или нет.

Теперь пришла очередь Алана в упор смотреть на Фуше над пламенем свечей.

— Если вы дадите урок императору, то успокоите свою гордость и тщеславие. Он не расстреляет вас и не посадит в тюрьму. Но если вы скажете ему, что он — капитан Перережь-Горло, и вызовете у него самый страшный приступ гнева, какой с ним когда-либо случался, то вашей Нянюшке Жанне и вашим детям никогда не видать титула!

На дорожке, ведущей к парадному входу павильона, зазвучали быстрые шаги. Затем шаги остановились, и послышался резкий и нетерпеливый голос императора, отдававший распоряжения. Они не смогли разобрать всех слов, но смысл сводился к тому, что император войдет в павильон один.

В действительности этот титул был пожалован Фуше только в 1809 г.

Ида испуганно обернулась к Алану.

— Ален! — воскликнула она. — Ты подписал свой смертный приговор!

— Нет! — возразил Алан, снова скакавший прямо на врага в надежде на спасение.

— Да! — настаивала Ида. — Иногда ты становишься таким безумным, что я теряю к тебе всякий интерес и даже хочу, чтобы ты убирался с этой женщиной, которую так любишь! Посмотри на министра полиции! Он сам сказал, что лишен великодушия. Если император не пытался сыграть с ним скверную шутку и действительно имеет высокое мнение о его талантах, то ты хорош для пего только мертвый. Он никогда не позволит тебе уехать в Англию и рассказывать всем историю о капитане Перережь-Горло!