Женский голос пронзительно взвизгнул.

Картина, представившаяся взору Алана, была весьма впечатляющей, хотя в данный момент он был не в состоянии это оценить.

Обе боковые шторы салона кареты были опущены, только центральное окно было открыто. На задней стенке горел фонарь с рефлектором.

Глядя в лицо Алану широко открытыми глазами, перед ним сидела миниатюрная женщина лет двадцати восьми — тридцати, в бордовой бархатной мантилье и капоре с красно-оранжевыми перьями.

Она была хорошенькая, как куколка, с сияющими глазами, ямочками на розовых щеках и полными улыбающимися губками над округлым подбородком. Однако выражение ее лица, сочетающее скромность и живость, отнюдь не являлось кукольным.

Рядом с женщиной сидел представительный красивый мужчина лет на пятнадцать старше ее, с румяным лицом и ртом оратора. Его высокая касторовая шляпа была сдвинута назад, накидка с пятью воротниками и галстук казались приведенными в беспорядок им самим же в приступе гнева. Открыв рот, он с изумлением уставился на Алана.

— Миссис Хоупвелл, я ваш покорный слуга, — заговорил по-английски Алан, — так же как и ваш, мистер Хоупвелл. Пожалуйста, не говорите ни слова!

Дождь все еще барабанил по крыше кареты.

— Не стану напоминать вам, — продолжал Алан, — о сходстве наших политических убеждений. Но в память о многих бутылках, распитых совместно с одним из вас, — и он посмотрел на мистера Хоупвелла, — и о многих анекдотах, которыми я обменялся с другой, — при этом он перевел взгляд на миссис Хоупвелл, покрасневшую, как пион, — я умоляю вас выслушать и обдумать мою просьбу.

— Сэр… — начал Гидеон Хоупвелл сердитым баритоном. Но Алан прервал его:

— Когда вы вскоре повстречаете мою жену в «Парке статуй», прошу вас помнить, что она незамужняя дама по имени мисс Ленорман и что вы никогда не видели ее раньше. Теперь скажите что-нибудь, дабы я мог заверить офицера, что вы именно те, кем представились ему.

Несколько секунд сердце Алана бешено колотилось.

Однако при упоминании имени Мадлен выражение лица мистера Хоупвелла сразу же изменилось.

Миссис Хоупвелл заговорила по-французски с произношением, усвоенным ею в академии мисс Эксминстер, неподалеку от Филадельфии.

— А как ваше имя, мой офицер? — спросила она, стараясь говорить громче, чтобы ее слышали солдаты.

— Мариюс, — ответил Алан, называя имя вымышленного персонажа, о невероятных любовных приключениях которого он часто рассказывал миссис Хоупвелл на диване в лондонской гостиной.

— В чем дело, сэр? — осведомился мистер Хоупвелл. Крепкий аромат опасности всегда пьянил Алана. Он уже

хотел назваться капитаном Мариюсом Саперпопилетом, но, учитывая подслушивающих гренадеров, это было бы чистым безумием.

— Капитан Мариюс Легро, — представился он и добавил многозначительным тоном: — Вы не помните меня по Парижу? — После этого Алан быстро зашептал по-английски: — Ради бога, говорите что-нибудь! Назовите ваше имя и должность, протестуйте против задержки, поднимите, наконец, скандал!

— Сэр, — сердито ответил мистер Хоупвелл, — в ваших упреках нет никакой необходимости! Как личный представитель президента Джефферсона[56], я протестую против того, что меня и мою жену уже второй раз за эту ночь останавливают на дороге. Мы были вынуждены возвращаться из Амблетеза кружным путем. Наконец что-то произошло с осью кареты, и мы застряли окончательно. При подобных обстоятельствах, сэр…

Алан не раз слыхал, что в дивизии Удино царит демократия. Не высовывая голову из кареты во избежание возможного предательства, он обратился не к офицеру, а к целому взводу.

— Солдаты! — начал он, словно читая воззвание императора. — Этот господин — личный представитель президента Джефферсона. Если вы будете невежливы с американцами, чья революция вдохновила нашу, генерал Удино сварит вас на утренний суп! Более того, если вы немедленно не почините эту карету…

Сквозь шум дождя послышался дружный вопль отчаяния.

— Послушайте, вы! — загремел высокий гренадер. — Мы только что со специального и никому не нужного обхода Поля воздушных шаров, где нас сменили другие бедняги из нашего полка. Неужели мы теперь должны чинить эту проклятую карету?

— Этот человек прав! — возразил лейтенант гренадеров. — За работу, или очутитесь на гауптвахте без табаку!

— Мадам! — промолвил Алан, поднося к губам руку миссис Хоупвелл. — Не знаю, как мне благодарить вас за ваше великодушие.

Маленькая миссис Хоупвелл, лучезарно улыбаясь, бросила на него из-под опущенных ресниц такой взгляд, что ее муж издал звук, словно его ударили в живот.

— Великодушие, капитан, — ответила она, — это качество, из которого можно извлечь самые различные преимущества. Вы вернетесь этой ночью в «Парк статуй»?

— Надеюсь, миссис Хоупвелл. Гренадеры, дорогу! Среди протестующих воплей Алан вытащил голову из

окна и пустил Капризницу галопом в темноту. Проехав ярдов двадцать и оказавшись за пределами света фонарей, он натянул поводья и повернулся.

— Гренадеры! — крикнул Алан. — Есть какая-нибудь дорога к Полю воздушных шаров, которая не окончательно размыта дождем?

— Ага! — с радостью откликнулся высокий гренадер. — Если вы свернете палево, после того как деревня Кондетт останется позади справа, и подниметесь по дороге мимо заброшенной кузницы, то легко туда доберетесь. Но капитан Перережь-Горло еще на свободе, мой прекрасный курьер, поэтому часовые стреляют при малейшем поводе, так что вы рискуете получить пулю в… — И он с удовольствием уточнил, куда именно Алан получит пулю.

Маленькая миссис Хоупвелл, высунувшись из окна, махала ручкой до тех пор, покуда муж не втащил ее внутрь.

Если бы можно было попасть в Булонский лес каким-нибудь иным путем, думал Алан, позволяя лошади нести его вслепую, ему бы не следовало приближаться к строго охраняемому Полю воздушных шаров. Но в полной темноте дорогу в Сент-Омер и Лилль можно было найти только по огням у этого поля, если они еще горели.

Заброшенная кузница? Смутно Алан припоминал это строение с длинной полуразрушенной стеной и деревьями, которое он заметил из окна кареты с правой стороны, когда они ехали в сторону Пон-де-Брика.

Гроза, как будто затихавшая вдали, разразилась вновь. В стороне моря сверкнула молния, гром загремел с новой силой.

Вот она, кузница! Алан быстро натянул поводья.

Спешившись и шепотом успокоив Капризницу, он осмотрелся вокруг. Узкая дорога вверх на холм в северо-восточном направлении, безусловно, вела к Булонскому лесу, хотя выглядела немногим лучше болота. Впереди нигде не было видно ни огонька.

Часы, тикающие в жилетном кармане Алана, неумолимо отсчитывали время. Подумав о Мадлен, окруженной опасностями в «Парке статуй», он почувствовал необходимость спешить.

Подниматься на холм верхом на Капризнице было неразумно, если не невозможно. Придется вести ее за собой. Алан снял кивер, подвесил его за ремешок к седельной луке и со вздохом облегчения повертел освобожденной наконец шеей.

С одной стороны дороги была сломанная изгородь. Придерживаясь за нее, Алан начал подъем. Когда почва стала более твердой, он вновь сел на лошадь. Десять, пятнадцать, двадцать пять минут, по крайней мере по его приблизительным подсчетам… У Алана была с собой трутница, но он не осмеливался зажечь огонь.

Полчаса. Когда он обещал Мадлен…

Внезапная вспышка молнии, озарившая все вокруг, вынудила его остановиться, как будто он наткнулся на стену.

Он был в Булонском лесу и находился там, очевидно, уже несколько минут.

Ни изменившийся звук дождя, ни запах сырой листвы не предупредили об этом насквозь промокшего путника. Повсюду над ним возвышались стволы деревьев, потрескивающие при вспышках молний, мимо которых Капризница пробиралась по тропинке шириной не более восьми — десяти футов.

Алан соскользнул с лошади, увел ее с тропинки и привязал к небольшому дереву. Так как широкий кавалерийский плащ только мешал ему, он снял его и прикрыл им спину кобылы.

— Спокойно, девочка! — пробормотал он. — Я отлучусь всего на несколько минут!

Вытянув перед собой руку, Алан двинулся в сторону тропинки, которая, как он считал, должна была привести его к цели.

Капли дождя падали с деревьев на его ладонь. Вытерев руки о камзол, Алан вынул из кармана трутницу. Послышался царапающий звук, промасленный фитиль зашумел и загорелся.

В тот же момент послышался окрик:

— Кто идет?

Одним движением Алан погасил огонь и бросился на землю лицом вниз, придерживая ножны сабли, чтобы не создавать шума. Сразу же послышался еще один голос. Луч потайного фонаря пронзил темноту над головой Алана.

— Караульный офицер, идиот! — загремел второй голос. — А ты думал, что это призрак или капитан Перережь-Горло? Не видишь мой фонарь?

— Откуда я знаю, кто вы? Подойдите и скажите пароль!

— Сразу видно — пай-мальчик! Пароль — «Вена». А ответ?

— «Дунай». Но послушайте, мой офицер, я клянусь, что видел впереди свет и кого-то в желто-голубой куртке.

— А какого дьявола ты ожидал увидеть? Разве это не наши цвета?

— Возможно. Но я хотел бы знать, — обиженно осведомился часовой, — почему солдаты Шарля Удипо, ничем не уступающие гвардейцам, должны проводить ночь сторожа воздушные шары? Мы не можем курить, чтобы искра, упаси боже, не попала на газовый баллон, не можем даже спустить штаны и…

— Помолчи, ты, паршивый новобранец! — угрожающе произнес караульный офицер. — Послушай меня!

Лежащий в грязи Алан жадно ловил каждое слово.

Лес кишел часовыми, которые, очевидно, патрулировали на расстоянии пятнадцати — двадцати шагов друг от друга. Где-то здесь ночью 13 августа была заколота первая жертва капитана Перережь-Горло…