– Бедная миссис Симмингтон, это так печально, когда маленькие дети остаются сиротами. Возможно, она никогда не была слишком сильной женщиной, да еще и здоровье ее недавно ухудшилось. Мозговая горячка – вот что это, должно быть, было. Я читала о подобных вещах в газетах. В таких случаях люди совершенно не понимают, что творят. И она тоже не понимала, иначе бы вспомнила о мистере Симмингтоне и детях.

– Это анонимное письмо, должно быть, слишком сильно потрясло ее, – сказала Джоанна.

Мисс Бэртон покраснела. С оттенком порицания в голосе она произнесла:

– Не слишком приятные вещи для обсуждения, вы не находите, дорогая? Я знаю, что там были… э-э… письма, но мы не должны говорить об этом. Гадкие вещи. Я думаю, лучше их просто игнорировать.

Конечно, мисс Бэртон могла себе позволить игнорировать письма, но для некоторых людей это не было так уж просто. Как бы то ни было, я послушно сменил тему беседы, и мы принялись обсуждать Айми Гриффитс.

– Она прелестна, она просто прелестна! – сказала Эмили Бэртон. – Ее энергия и организаторские способности великолепны. Она так добра к девочкам. Она так практична и современна во всех делах. Воистину она управляет нашим местечком. И абсолютно предана своему брату. Так приятно видеть подобную преданность между братом и сестрой.

– Неужели он никогда не ощущает, что она несколько давит на него? – спросила Джоанна.

Эмили Бэртон уставилась на нее с испуганным видом.

– Она принесла ради него огромную жертву, – сказала она с ноткой оскорбленного достоинства в голосе.

Я заметил нечто вроде «ах вот как?» в глазах Джоанны и поспешил перевести разговор на мистера Пая.

Эмили Бэртон несколько сомневалась относительно мистера Пая.

Все, что она могла сказать, повторяя это с некоторым подозрением, – что он очень добр, да, очень добр. Благороден, разумеется, и более чем великодушен. У него иной раз бывают странные посетители, но это, конечно, из-за того, что он много путешествовал.

Мы согласились, что путешествия не только развивают широту ума, но иной раз и способствуют появлению очень странных знакомств.

– Я частенько думаю, что мне и самой хотелось бы отправиться в путешествие, – задумчиво сказала Эмили Бэртон. – Читаешь о них в газетах, и все это звучит так привлекательно…

– А почему бы вам и не поехать? – спросила Джоанна.

Такой поворот от мечты к реальности, похоже, переполошил мисс Эмили.

– О нет, нет, это совершенно невозможно.

– Но почему? Это достаточно дешево.

– О, дело не в стоимости. Но я бы не смогла поехать одна. Путешествие в одиночестве выглядело бы довольно странно, вам не кажется?

– Нет, – сказала Джоанна.

Мисс Эмили взглянула на нее с подозрением.

– И я не знаю, как бы я управилась с багажом… и высаживалась бы в иностранных портах… и все эти сложности с обменом валюты…

Казалось, перед испуганным взором маленькой леди встали вдруг бесчисленные ловушки, и Джоанна поспешила успокоить ее вопросом о приближающемся празднике урожая и распродаже рукоделий. Это естественным образом привело нас к миссис Дан-Кэлтроп.

Нечто вроде легкой судороги исказило на мгновение лицо мисс Бэртон.

– Знаете, дорогая, – сказала она, – миссис Дан-Кэлтроп всегда казалась мне очень странной женщиной. Такие вещи говорит иной раз…

Я спросил, какие именно.

– О, я не знаю. Весьма неожиданные вещи. И эта ее манера смотреть на вас так, будто вы не здесь, а где-то далеко… Я неточно формулирую, но очень трудно выразить то впечатление, которое я имею в виду. И она не должна бы… ну, вмешиваться во все. Так много случаев, когда жена викария может дать совет… или даже предостеречь. Но она лишь останавливает людей, вы знаете, даже на улице, и требует, чтобы они вели себя лучше. Поскольку всем приходится ее выслушивать – я уверена, ее боятся. Но она утверждает, что всегда держится в стороне, и при этом имеет странную привычку стыдиться за наиболее недостойных людей.

– Это интересно, – сказал я, обмениваясь быстрым взглядом с Джоанной.

– И тем не менее она очень хорошо воспитанная женщина. Ее девичья фамилия – Фэрроуэй, из Белпота, очень приличная семья, но все эти старые семьи немножко странные, я уверена. Но она предана своему мужу, человеку исключительного интеллекта, – иной раз я думаю, что такой интеллект ни к чему в нашем деревенском кругу. Хороший человек и весьма искренний, но меня смущает его привычка постоянно цитировать латинские тексты.

– Слышал, слышал! – горячо воскликнул я.

– Джерри получил дорогое школьное образование, поэтому он способен узнать латынь, когда ее слышит, – сообщила Джоанна.

Это замечание подсказало мисс Бэртон новую тему.

– Здешняя школьная учительница – весьма неприятная молодая особа, – сказала она. – Совершенно красная, я уверена! – На слове «красная» мисс Бэртон понизила голос.

Позже, когда мы поднимались на холм, идя домой, Джоанна сказала мне:

– Она просто прелесть!


За ужином в этот вечер Джоанна выразила надежду, что вечеринка с чаем у Патридж имела успех.

Патридж слегка покраснела и с трудом взяла себя в руки.

– Спасибо, мисс, но Агнес так и не появилась после всего.

– О, извините.

– Меня это не беспокоит, – отрезала Патридж.

Но ее настолько переполняла обида, что Патридж позволила ей выплеснуться на нас:

– Это не я додумалась позвать ее! Она сама позвонила, сказала, что у нее что-то эдакое на уме и нельзя ли ей прийти, у нее ведь был выходной. И я сказала – да, потому что вы разрешили. И после этого – ни звука, ни вздоха от нее! Хоть бы слово в извинение, хотя я надеюсь, что завтра утром все же получу от нее открытку. Эти нынешние девчонки ни своего места не знают, ни понятия у них, как себя вести!

Джоанна попыталась успокоить оскорбленные чувства Патридж:

– Вдруг она плохо себя почувствовала. Вы могли бы позвонить и узнать.

Патридж выпрямилась во весь рост:

– Нет, мисс! Конечно, нет. Если Агнес хочется вести себя безобразно, это ее дело, но я ей кое-что выскажу, когда мы встретимся.

Патридж вышла из комнаты, ледяная от охватившего ее негодования, и мы с Джоанной рассмеялись.

– Почти случай из «Советов тетушки Нэнси»[1], – сказал я. – «Мой мальчик так холодно держится со мной, что мне делать?» За неимением тетушки Нэнси за советом хотели обратиться к Патридж, но вместо того произошло примирение, я полагаю, и теперь Агнес и ее кавалер безмолвно держатся за руки, как все те парочки, на которые натыкаешься в темноте у живых изгородей. Они тебя смущают ужасно, но ты их смутить не можешь.


Джоанна засмеялась и сказала, что она предположила то же самое.

Мы заговорили об анонимных письмах и принялись гадать о том, какие успехи сделали Нэш и меланхоличный Грэйвс.

– Сегодня ровно неделя, – сказала Джоанна, – со дня самоубийства миссис Симмингтон. Мне кажется, они уже должны были что-нибудь отыскать к этому времени. Отпечатки пальцев, или образец почерка, или хоть что-то.

Я отвечал ей рассеянно. Где-то на грани сознания возникло странное беспокойство. Каким-то образом оно было связано с фразой Джоанны – «ровно неделя».

Я бы должен был, осмелюсь утверждать, сложить два и два раньше. Возможно, бессознательно во мне давно уже зародилось подозрение.

И теперь эта закваска действовала. Тревога росла, заполняя мою голову.

Джоанна внезапно заметила, что я не слушаю ее, мысленно оценивая деревенские события.

– Что случилось, Джерри?

Я не ответил, поскольку мой мозг был занят сведением фактов воедино.

Самоубийство миссис Симмингтон… Она была одна в доме в тот день… Одна в доме, потому что у прислуги был выходной… Ровно неделю назад…

– Джерри, что…

Я перебил сестру:

– Джоанна, у прислуги один выходной в неделю, не так ли?

– И кроме того, в воскресенье, – сказала Джоанна. – К чему…

– Не обращай внимания на воскресенья. Они отдыхают каждую неделю в один и тот же день?

– Да. Обычно так бывает.

Джоанна уставилась на меня с любопытством. Она не могла проследить ход моей мысли.

Я прошел через комнату и позвонил в колокольчик. Явилась Патридж.

– Скажите мне, – спросил я, – эта Агнес Вуддел – она прислуга?

– Да, сэр. У Симмингтонов. У мистера Симмингтона теперь.

Я глубоко вздохнул. Посмотрел на часы. Было половина одиннадцатого.

– Она должна бы вернуться домой к этому времени, как вы думаете?

Патридж всем своим видом выразила неодобрение.

– Да, сэр. В том доме прислуга должна возвращаться к десяти. Там придерживаются старых обычаев.

Я сказал:

– Я хочу позвонить им.

Я вышел в холл. Джоанна и Патридж последовали за мной. Патридж явно была в бешенстве. Джоанна пребывала в недоумении. Она спросила, пока я набирал номер:

– Что ты собираешься делать, Джерри?

– Я бы хотел быть уверен, что девочка благополучно вернулась домой.

Патридж фыркнула. Только фыркнула, ничего больше. Я не обратил внимания на фырканье Патридж.

На другом конце к телефону подошла Элси Холланд.

– Извините, что звоню вам, – сказал я. – Это говорит Джерри Бартон. Э… а… ваша горничная, Агнес, вернулась?

И лишь после того, как я произнес это, я вдруг почувствовал себя немножечко дураком. Потому что, если девушка вернулась и все в порядке, каким образом я собираюсь объяснить свой звонок и вопрос? Было бы лучше, если бы я предоставил спрашивать Джоанне, хотя бы потому, что этому нашлось бы какое-то минимальное объяснение. Я предвидел новую волну сплетен, которая прокатится по Лимстоку, – насчет меня и небезызвестной Агнес Вуддел.

Элси Холланд откликнулась с неестественно сильным изумлением:

– Агнес? О, она должна бы уже спать сейчас.

Я чувствовал себя дураком, но продолжил:

– Вы не отказались бы взглянуть, пришла ли она, мисс Холланд?