– Нет, сэр, ни с кем!

– Вы ошибаетесь. Я спрашивал, обсуждали ли вы это с кем бы то ни было, пусть даже не с посторонним.

– О, с мистером Кэйтерером и мистером Наджентом, но ни с кем больше. Я определенно никогда не обсуждаю дел мистера Кэйтерера, а об этом деле он меня предупредил особо.

– Сделайте нам список служащих, – бросил папа мистеру Кэйтереру, поднимаясь с кресла.

– Благодарю вас, мисс Бренэм, – пытаясь загладить папину грубость, тепло сказал я, когда мы встали.

Прежде чем она успела ответить, мистер Кэйтерер распорядился:

– Мисс Бренэм, будьте добры подготовить список имен и адресов конторских служащих.

– Включая Наджента и всех работников, уволенных за последние три месяца, – добавил папа.

– О, но у нас таких нет, не правда ли, мистер Кэйтерер?

– Таких нет.

– Во сколько сегодня подойдет Наджент? – осведомился папа, пока секретарша готовила список.

– К трем.

– Мы зайдем с ним повидаться.

– Очень хорошо. Меня уже не будет, но я оставлю ему указание вас дождаться.

Через пару минут мисс Бренэм принесла список, мы с папой взяли его и ушли.

– Ну и что ты об этом думаешь? – спросил папа уже не улице.

– Я не совсем уверен в том, что с нашей стороны было разумно взяться за это дело, – ответил я. – С точки зрения если не закона, то морали, мы стали сообщниками мистера Кэйтерера в его китайской авантюре, а предприятие это, как тебе прекрасно известно, является прямым и явным нарушением...

– Заткнись! – Голос папы был столь резок, что оказавшийся прямо перед нами прохожий дернулся, испуганно обернулся на папу и посторонился к поребрику.

– Что ты думаешь об этой Бренэм? – осведомился папа более спокойным тоном.

– Думаю, что наша мисс Кинан могла бы поучиться у нее поведению, подобающему секретарше.

– Ах вот как? – Папа резко остановился посреди тротуара. Человек, которого он испугал минуту назад, теперь чуть отставший, налетел на папу сзади, увидал папин оскал и рванулся прочь, точно жизнь его была в смертельной опасности. – Так вот почему ты вечно цепляешься к Флоренс! – Папа ощерился на меня. – Она недостаточно подлизывается и пресмыкается! Вот что я скажу вам, молодой человек: в тот день, когда она попытается подмазаться ко мне, как эта Бренэм – к Кэйтереру, она будет читать в газетах колонку «Женщины приглашаются на работу»!

Не нравится мне эта Бренэм, – продолжил он, прекратив препятствовать движению и направив свои стопы к нашей конторе. – Она с этого Кэйтерера в один прекрасный день скальп снимет. Скользкая особа!

Я промолчал. Пытаться защищать мисс Бренэм от столь необоснованного нападения значило бы лишь увеличивать папину неприязнь к ней.

– Дозволь мне кое-что сообщить тебе о Кэйтерере и его секретаршах. Он сказал, что она служит у него два года. Для него это просто рекорд. Он и его секретарши – это притча во языцех. У него ни одна дольше трех-четырех месяцев не задерживалась, а все они были красотки на загляденье. Вот и думай! И приглядывай за ней: скользкая особа!

Противоречить ему я не стал, хотя всем своим видом подчеркивал, что ни в коей мере не согласен с тем, что считал беспочвенным отвращением к молодой женщине, чьи манеры произвели на меня благоприятнейшее впечатление.

– Сходи лучше после обеда посмотри, на что похож этот Форд Наджент, – проворчал папа, когда мы входили в наш офис. – А наткнешься на эту девицу – не позволяй ей себе мозги запудрить. – И добавил выразительно: – Скользкая она!

– Да, сэр, – тихо ответил я.

Когда я вернулся в контору мистера Кэйтерера, часы показывали пятнадцать минут четвертого.

– Мистер Наджент на месте? – спросил я рассыльного, который впустил нас утром.

– Да, сэр. Вы мистер Тин, да? Ну так он в кабинете мистера Кэйтерера. Можете идти прямо туда.

Так я и поступил и, полностью следуя полученным указаниям, распахнул дверь в кабинет без стука – вольность, которой я при иных обстоятельствах определенно себе не позволил бы и о которой незамедлительно пожалел, хотя позже мое сожаление несколько поубавилось. Открыв дверь, я застал мисс Бренэм в момент поцелуя с высоким молодым человеком с шапкой взъерошенных каштановых волос над загорелым худым лицом.

Участники этой решительно неделовой встречи стояли возле стола мистера Кэйтерера, привычно обнявшись, и после некоторой паузы, потребной их мускулам, чтобы отреагировать на щелчок открывающейся двери, обернулись ко мне. Затем девушка отскочила от своего... следует ли мне сказать «сообщника»? – а тот посмотрел на меня так, словно я ему не понравился с первого взгляда.

– Прошу прощения! – воскликнул я.

– И правильно делаете.

Белый шрам, наискось перечеркивавший смуглый лоб молодого человека, придавал его лицу, омраченному негодованием, странно зловещий вид, несколько смягченный, однако, полным отсутствием признаков жестокости.

– Я пришел сюда по договоренности с мистером Кэйтерером. – Я вовсе не хотел, чтобы меня заподозрили в том, что я за ними шпионю. – Посыльный сказал, что я могу заходить смело. Заверяю вас, что при других обстоятельствах я не посмел бы войти без стука и никоим образом не имел намерения и даже мысли врываться в... э-э... в такой момент.

Молодой человек замигал и обратил взгляд своих серых глаз в сторону мисс Бренэм, которая, мило порозовев, собирала бумаги со стола своего шефа. Когда он вновь посмотрел на меня, то перестал мигать, а лицо его несколько повеселело.

– Так вы и есть та ищейка на побегушках?

Я кивнул, хотя выбор его слов меня несколько покоробил.

– Превосходно! – Он осмотрел меня медленно и внимательно с макушки до пят. – Должно быть, вы по своей части дока! Первый раз вижу, чтобы сыщик выглядел, говорил и вел себя так непохоже на сыщика, а я уж их навидался – кое-кто из них меня даже за решетку сажал.

– Вы мистер Наджент? – спросил я, пренебрегая покамест его определенно не делающим чести признанием.

– Да, а вы мистер Тин. Садитесь, разберемся.

Он устроился в кресле мистера Кэйтерера, я тем временем сел на стул, который утром занимал папа, а мисс Бренэм собрала бумаги и вышла, тихо притворив за собой дверь.

Последовавшие затем расспросы оказались совершенно бесплодными, поскольку молодой человек решительно отказывался сообщить о себе что-либо стоящее.

– Дядя Хоп сам может вам все рассказать, – упрямился он. – Вам я не скажу ничего, что не рассказывал ему, а ему я говорю все, что могу разгласить.

– Но это серьезное дело, мистер Наджент, и сдержанность, весьма похвальная и необходимая при других обстоятельствах, по моему мнению, как вы могли бы уяснить, здесь неуместна.

Он закончил набивать сигарету, зажег ее и выдвинул ящик стола, дабы тот послужил ему подставкой для ног.

– Это для дядюшки Хопа серьезно, для вас, может, – но не для меня. Я просто наемный служащий. Мое дело – поездка, веселье и зарплата, а всякие неполадки мне только на руку, потому что от них веселья больше, да и денег перепадает. – Безответственное отсутствие лояльности он подчеркнул широкой беспечной улыбкой, полускрытой облаком сигаретного дыма. – Так что не надейтесь, что у меня голова будет болеть от ваших проблем.

– Минуту назад, мистер Наджент, вы сказали, что подвергались аресту; насколько я помню, ваши слова звучали как «сыщики засадили меня за решетку». Вы не соизволите уточнить обстоятельства?

– Дохлый номер, парень! – Было ему, сколько я мог судить, лет двадцать шесть – двадцать семь, так что слово «парень» в его устах звучало нелепо. – Мы, уголовники, не больно-то афишируем свое прошлое.

Допрос прошел совершенно безрезультатно; перед лицом самых убедительных доводов, какие я только мог измыслить, Наджент отказывался хоть в малейшей степени помочь мне, выразив полное безразличие к делам собственного дяди и напирая на то, что его интерес к этому делу чисто финансовый, если не считать, как он выразился, «шанса кого-нибудь подстрелить». Спустя три четверти часа я решил, что с меня этой белиберды более чем достаточно, и, завершив разговор, распрощался, даже не дав себе труда в соответствии с правилами вежливости скрыть свое разочарование.

Когда я вернулся в папин кабинет, он и мисс Кинан сидели за столом, а между ними распростерлась послеобеденная газета. В обязанности нашей стенографистки входило и внимательное прочтение газет, с тем чтобы вырезать и подклеивать статьи на интересующие нас темы, то есть о преступлениях, преступниках, подозреваемых, а равно и жертвах. За несколько лет мы собрали таким образом целую библиотеку подобного рода. Но сейчас, приблизившись к письменному столу, я обнаружил, что внимание папы и мисс Кинан приковывала, как это случалось нередко, страничка комиксов.

– Если ты не прекратишь вынюхивать, чем я занимаюсь, я тебя стукну чем-нибудь! – Ради угрозы папа оторвался от своего – следует ли мне добавить «пустого»? – развлечения. – С Наджентом виделся?

– Да, сэр, хотя и без особого успеха. Я нахожу его совершенно безответственным, чтобы не сказать глупым, молодым человеком, и все его речи – пускание пыли в глаза.

– Ну-ну. А я о нем кое-что разузнал. Во время войны бросил колледж, чтобы записаться добровольцем. Околачивался в тренировочных лагерях, пока война не кончилась. Впоследствии продолжал занятия в Южной Америке, Азии, потом на Балканах. Полученные навыки использовал в любой заварушке, куда только мог влезть. В прошлом году провел пару месяцев в Японии. Никаких родственников, кроме Кэйтерера, нет. Другой профессии, кроме солдатской, нет. Денег тоже нет.

– Очень хорошо, сэр, – ответил я. – Я обнаружил еще кое-что. Когда я вошел в кабинет мистера Кэйтерера, Наджент и мисс Бренэм предавались... э-э... демонстративным изъявлениям чувств.

Мисс Кинан резко вскинула голову, отбросив короткие каштановые волосы назад, глаза ее озарились мрачным блеском.