Для того чтобы не возбуждать любопытства и подозрений, я просил вас составить завещание. Это завещание я и прочел вслух своему семейству, которое я собрал для этой цели. Я положил этот документ на стол, накрыл сверху промокательной бумагой, а затем велел позвать двух слуг. Когда они пришли, я слегка сдвинул промокательную бумагу вверх, оставив открытым низ документа, затем поставил свою подпись и просил их сделать то же самое. Вряд ли мне нужно вам говорить, что подписали мы с ними завещание, которое здесь приложено, а не то, которое составили вы и которое я прочел вслух.

Я не надеюсь, что вы поймете, что именно заставило меня проделать этот фокус. Я просто прошу простить меня за то, что я держал вас в неведении. Старики иногда любят иметь свои маленькие секреты.

Спасибо вам, дорогой друг, за усердие, с каким вы всегда вели мои дела. Передайте нежный привет Софии и попросите ее заботиться как можно лучше о нашей семье и защищать ее от бед.

Остаюсь преданный Вам Аристид Леонидис».

Я с великим интересом прочел этот удивительный документ.

— Поразительно, — только и мог я сказать.

Гейтскил поднялся с кресла.

— Более чем поразительно, — отозвался он и добавил: — Я хочу еще раз повторить, что мой друг мистер Леонидис мог бы мне доверять больше.

— Вы ошибаетесь, — сказал отец. — Он был ловкий фокусник по природе. Ему, как мне кажется, доставляло большое удовольствие обвести человека вокруг пальца.

— Вы совершенно правы, сэр, — с жаром поддержал отца старший инспектор Тавернер. — Второго такого фокусника не сыскать!

Несмотря на убежденность, с какой было это сказано, Гейтскил удалился, так и не сменив гнев на милость. Его профессиональная гордость была уязвлена до самой глубины.

— Крепко же его задело, — сказал Тавернер. — Очень почтенная фирма «Гейтскил, Колэм и Гейтскил», репутация безупречная. Когда старый Леонидис затевал какую-нибудь сомнительную сделку, он никогда к ним не обращался, у него было полдюжины разных адвокатских фирм, они и занимались его делами. Он был пройдоха из пройдох.

— И вершина — это завещание, — сказал отец.

— Какие мы были дураки — не догадаться, что единственный, кто мог проделать этот трюк, был сам старик Леонидис. Нам в голову не приходило, что он мог такое выкинуть, — сказал Тавернер.

Я вспомнил высокомерную улыбку Жозефины, и ее слова: «Полицейские такие глупые».

Но Жозефины не было, когда подписывали завещание. И даже если она подслушивала под дверью (что я охотно допускал), вряд ли она могла догадаться, что делает дед. Но с чего тогда этот высокомерный тон? Что она знала? Что позволило ей назвать полицию глупой? Или это снова желание порисоваться?

Меня поразила наступившая вдруг тишина. Я взглянул на отца — оба они, и он и Тавернер, пристально следили за мной. Не знаю, что в их поведении вызвало у меня раздражение и заставило выкрикнуть с вызовом:

— София ничего об этом не знала! Абсолютно ничего!

— Нет?! — сказал отец.

Я так и не понял, было ли это подтверждение или сомнение.

— Она будет потрясена!

— Да?

— Потрясена, не сомневаюсь.

Мы снова замолчали. И вдруг с какой-то неожиданной резкостью на столе у отца зазвонил телефон.

Он снял трубку.

— Слушаю. — И, выслушав сообщение телефонистки, сказал: — Соедините меня с ней.

Он взглянул на меня.

— Твоя девушка, — сказал он. — Хочет поговорить с нами. Притом срочно.

Я взял у него трубку.

— София?

— Чарлз? Это ты? Теперь Жозефина. — Голос чуть дрогнул.

— Что с Жозефиной?

— Ее ударили по голове. Сотрясение. Она… в плохом состоянии… Говорят, может даже не поправиться…

Я повернулся к моим собеседникам:

— Жозефину стукнули по голове.

Отец взял у меня трубку.

— Я же говорил, не спускай глаз с этого ребенка! — сказал он гневно.

Глава 18

Буквально через несколько минут мы с Тавернером в полицейской машине мчались в направлении Суинли Дин.

Я вспомнил, как Жозефина появилась из-за баков, ее небрежно брошенную фразу о том, что «настало время для второго убийства». Бедный ребенок! Ей в голову не приходило, что она сама может стать жертвой «второго убийства».

Я полностью признал справедливость отцовских обвинений. Безусловно, я должен был следить за Жозефиной. Хотя ни у Тавернера, ни у меня не было пока никакого реального ключа к разгадке тайны — кто же отравил старого Леонидиса, но вполне возможно, что он был у Жозефины. Все то, что я воспринимал как глупые детские игры и желание порисоваться, на самом деле могло иметь какой-то смысл. Жозефина, с ее склонностью все вынюхивать и выслеживать, могла случайно стать обладательницей каких-то важных сведений, об истинной ценности которых она сама не догадывалась.

Я вспомнил, как хрустнула в саду ветка.

Это было как бы предупреждение об опасности. И я тотчас же отреагировал на него, но потом мои подозрения показались мне надуманными и мелодраматичными. А между тем мне следовало бы помнить, что речь идет об убийстве, и тот, кто его совершил, смертельно рисковал и, для того чтобы обезопасить себя, без колебаний пошел бы на еще одно преступление. И вполне возможно, что Магда, поддавшись какому-то смутному материнскому инстинкту, почувствовала, что Жозефине грозит опасность, и именно поэтому с такой лихорадочной поспешностью хотела отправить девочку в Швейцарию.

София вышла встретить нас. Жозефину, сказала она, карета «скорой помощи» увезла в городскую больницу. Доктор Грей обещал позвонить, как только станут известны результаты рентгена.

— Как это произошло? — спросил Тавернер.

София провела нас вокруг дома, и, войдя через калитку, мы очутились на задворках. В углу небольшого дворика я заметил открытую настежь дверь.

— Там нечто вроде прачечной, — пояснила София. — Внизу в двери дыра, специально вырезанная для кошек. Жозефина любила встать на край ногами и кататься на двери.

Я вспомнил, как сам в детстве раскачивался на дверях.

Прачечная внутри была тесная и довольно темная. Там валялись деревянные ящики, старый шланг, несколько допотопных садовых инструментов, поломанная мебель. Внизу около двери лежала подпорка в виде мраморного льва.

— Это подпорка от входной двери, — объяснила София. — Она упала сверху — кто-то ее, очевидно, пытался положить на дверь.

Тавернер дотронулся рукой до верха. Дверь была низкая, его голова не доставала до края примерно на фут[144].

— Ловушка, — сказал он.

Он качнул дверь, чтобы посмотреть, как она ходит, потом нагнулся и стал разглядывать кусок мрамора, стараясь не касаться его.

— Кто-нибудь брал его в руки?

— Нет, — сказала София. — Я никому не позволила.

— Правильно сделали. Кто ее нашел?

— Я. Она не пришла обедать к часу. Няня долго звала ее. Приблизительно за четверть часа до обеда она проскочила через кухню во двор. Няня сказала: «Скачет с мячиком или опять качается на двери». Я сказала, что сама приведу ее.

Воспользовавшись паузой, Тавернер спросил:

— Вы говорили, она часто там играла. Кто об этом знал?

— По-моему, все в доме знали.

— А кто, кроме нее, заходит в эту прачечную? Садовник?

— Вряд ли кто-то сюда заходит.

— Дворик из дома не просматривается, — заключил Тавернер. — Кто угодно мог проскользнуть сюда из дома или же обойти здание с фасадной стороны и устроить эту ловушку. Но она могла не сработать…

Не отрывая внимательного взгляда от двери, он еще раз осторожно покачал ее.

— Никакой гарантии. Может попасть, а может пролететь мимо. Скорее всего, мимо, но девочке не повезло, на сей раз эта штука сработала.

София поежилась.

Он поглядел на пол. На нем были какие-то зазубрины.

— Похоже, что кто-то предварительно тут экспериментировал… чтобы проверить, куда эта штуковина упадет… Звук до дома не долетал, конечно.

— Нет, мы ничего не слышали. Нам, естественно, и в голову не приходило, что с ней может что-то случиться… пока я не пошла за ней и не обнаружила ее здесь — она лежала… вниз лицом. — Голос Софии слегка дрогнул. — Волосы в крови.

— Это ее шарф? — Тавернер указал на валявшийся на полу шерстяной клетчатый шарф.

— Да.

Обернув руку шарфом, Тавернер осторожно поднял с полу кусок мрамора.

— На нем могут быть отпечатки, — сказал он без особой надежды. — Но вероятнее всего, тот, кто это сделал, соблюдал осторожность. Что вы разглядываете? — обратился он ко мне.

Я смотрел на стул со сломанной спинкой. Он стоял среди старого хлама, и на его сиденье были комочки свежей земли.

— Любопытно, — пробормотал Тавернер. — Кто-то вставал на стул. Интересно, зачем?

Он в раздумье покачал головой.

— Сколько было времени, когда вы ее нашли, мисс Леонидис?

— Минут пять второго.

— И ваша няня видела, — как она шла из кухни во двор двадцатью минутами раньше. Известно, кто последний до этого заходил в прачечную?

— Понятия не имею. Может быть, сама Жозефина. Я знаю, что она качалась на двери, утром, сразу после завтрака.

Тавернер кивнул.

— Это означает, что в этот промежуток, после того как она ушла оттуда и до без четверти час, кто-то поставил на дверь этот кусок мрамора. Вы сказали, что им подпирали наружную дверь. Не помните, когда он оттуда исчез?

София покачала головой.

— Дверь сегодня не открывали весь день. Слишком холодно.

— Не помните ли вы, кто где был сегодня утром?