— Очень похоже на Бренду, не правда ли? — осведомилась Магда. — А знаете, я до этой минуты об этом не думала. Очень интересно. Не указать ли мне на это сходство инспектору?

Человек за письменным столом едва заметно нахмурился.

— Право, Магда, тебе вообще незачем встречаться с инспектором. Я могу ответить на все интересующие его вопросы.

— Незачем? — Голос ее зазвучал пронзительно. — Разумеется, я должна с ним встретиться! Миленький, ты совершенно лишен воображения! Ты не ощущаешь, насколько важны детали. Он захочет знать точно, как и когда все произошло, все мелочи, которые тогда запомнились и не могли не удивить…

— Мама, — София появилась в дверях, — ты не должна пичкать инспектора выдумками.

— София… голубка…

— Ненаглядная, я знаю, у тебя уже все выстроено и ты готова дать прекрасный спектакль. Но твоя трактовка в корне неверна.

— Глупости. Ты просто не знаешь…

— Знаю. Радость моя, играть надо совсем по-другому. Очень сдержанно, говорить мало, побольше скрывать, быть настороже и оберегать семью.

На лице Магды Леонидис выразилось по-детски откровенное замешательство.

— Голубка, — сказала она, — ты и вправду считаешь…

— Да, считаю. Играть под сурдинку. Вот в чем смысл.

И София, увидев, как на лице матери появляется довольная улыбка, прибавила:

— Я тебе приготовила шоколаду. В гостиной.

— Дивно! Умираю от голода…

Она помедлила в дверях.

— Вы не знаете, — сказала она, обращая свои слова то ли ко мне, то ли к полке за моей головой, — как чудесно иметь дочь.

И с этой репликой под занавес она покинула сцену.

— Один Бог ведает, что она наговорит полиции, — сказала мисс де Хэвиленд.

— Все будет в порядке, — успокоила ее София.

— Она может сказать что угодно.

— Не волнуйся, она сыграет так, как того требует режиссер. А режиссер это я.

Она направилась было вслед за нею, но в дверях обернулась:

— Здесь к тебе инспектор Тавернер, отец. Ты не против, если Чарлз останется?

Мне почудилось, будто по лицу Филипа Леонидиса скользнуло легкое недоумение. И немудрено. Но его привычка сохранять невозмутимость сослужила мне добрую службу. Он пробормотал «Да, конечно, конечно» несколько неуверенным тоном.

Инспектор Тавернер, солидный, надежный, вошел с той деловитой стремительностью, которая почему-то действовала на людей успокаивающе.

«Несколько неприятных минут, — говорил весь его вид, — и мы навсегда уберемся из вашего дома, и больше всех этим доволен буду я. Поверьте, мы не собираемся околачиваться тут вечно».

Не знаю уж, как ему удалось дать это понять, не сказав ни единого слова, а только придвинув стул к письменному столу, но факт тот, что удалось. Я скромно уселся немного поодаль.

— Я вас слушаю, инспектор, — проговорил Филип.

— Я не нужна, инспектор? — отрывисто произнесла мисс де Хэвиленд.

— Пока нет, мисс де Хэвиленд. Вот если позволите позднее…

— Да, конечно. Я буду наверху.

Она вышла и закрыла за собой дверь.

— Итак, инспектор? — повторил Филип.

— Я знаю, вы человек занятой, я вас долго не задержу. Скажу вам только строго конфиденциально, что наши подозрения подтвердились — ваш отец умер не своей смертью, а от чрезмерной дозы физостигмина, более известного как эзерин.

Филип наклонил голову, но никаких признаков волнения не обнаружил.

— Есть ли у вас какие-нибудь догадки?

— Какие же могут быть у меня догадки? На мой взгляд, отец принял яд по ошибке.

— Вы действительно так думаете, мистер Леонидис?

— Да, по-моему, это вполне допустимое объяснение. Ему, не забывайте, было уже под девяносто, и видел он неважно.

— И поэтому сумел перелить содержимое пузырька с глазными каплями в пузырёк из-под инсулина. Вам действительно это кажется правдоподобным, мистер Леонидис?

Филип не ответил. Лицо его стало еще более непроницаемым.

Тавернер продолжал:

— Пустой пузырек из-под глазных капель мы нашли в мусорном ящике. Никаких отпечатков пальцев, что уже само по себе любопытно. Они должны были быть — вашего отца, либо жены, либо слуги…

Филип поднял глаза:

— Слуги? В самом деле, а это не может быть Джонсон?

— Вы предлагаете Джонсона в качестве преступника? Конечно, у него были возможности. Но вот что касается мотива… тут все далеко не так просто. Отец ваш имел обыкновение выплачивать ему ежегодно премию, и с каждым годом премия возрастала Ваш отец четко объяснил ему, что делает это взамен суммы, которую иначе оставил бы по завещанию. Сейчас, после семилетней службы, премия достигла уже солидной суммы и возросла бы еще. Так что интересы Джонсона требовали, чтобы ваш отец жил как можно дольше. Более того, они были в прекрасных отношениях, прежний послужной список Джонсона безупречен — квалифицированный преданный камердинер. — Старший инспектор сделал паузу. — Нет, мы не подозреваем Джонсона.

Филип ответил невыразительным «Понимаю».

— А теперь, мистер Леонидис, может быть, вы дадите мне подробный отчет о своих передвижениях в день смерти вашего отца?

— Безусловно, инспектор. Весь тот день я провел в этой комнате, исключая, естественно, время принятия пищи.

— Виделись ли вы в тот день с отцом?

— Я зашел к нему, как повелось, поздороваться после завтрака.

— Вы были с ним наедине?

— В комнате находилась моя… э-э-э… мачеха.

— Он вел себя как обычно?

В тоне Филипа на этот раз прозвучала ирония:

— По-моему, он явно не предвидел свою смерть от руки убийцы.

— Часть дома, занимаемая вашим отцом, полностью отделена от остальных помещений?

— Да, попасть туда можно только одним путем — через дверь в холле.

— Дверь обычно заперта?

— Нет.

— И никогда не запирается?

— Я никогда не видел ее запертой.

— Любой может передвигаться по дому, переходя из одной части в другую?

— Конечно. Они были разделены только с точки зрения удобства домашних.

— Как вы узнали о смерти отца?

— Мой брат Роджер, занимающий западное крыло верхнего этажа, прибежал с известием, что у отца сердечный приступ, что он задыхается и ему явно плохо.

— И как вы поступили?

— Я позвонил доктору, чего до меня никто не подумал сделать. Доктора не было, и я попросил передать ему, чтобы он приехал как можно скорее. Затем я поднялся наверх.

— А дальше?

— Отец очень плохо себя чувствовал. Он умер до приезда врача.

В голосе не слышалось волнения. Филип просто констатировал факт.

— Где находились в это время остальные члены семьи?

— Жена была в Лондоне. Она вскоре вернулась. София, мне кажется, тоже отсутствовала. Младшие, Юстес и Жозефина, были дома.

— Надеюсь, вы поймете меня правильно, мистер Леонидис, если я спрошу: каким образом смерть отца повлияет на ваше финансовое положение?

— Я понимаю ваше желание знать все детали. Отец сделал нас независимыми в финансовом отношении много лет назад. Брата он утвердил председателем и главным пайщиком фирмы ресторанных услуг — своей самой крупной компании. Он поручил управление целиком брату. Мне он дал то, что считал равной долей. Реально, думаю, примерно сто пятьдесят тысяч фунтов в ценных бумагах и займах — с тем чтобы я мог распоряжаться капиталом по своему усмотрению. Он положил также очень щедрые суммы на имя моих двух сестер. Обе они уже умерли.

— Но сам он оставался так же богат?

— Нет, за собой он сохранил сравнительно скромный доход. Он говорил, что это будет для него стимулом к жизни, но с тех пор, — впервые слабая улыбка тронула губы Филипа, — в результате различных операций отец сделался еще богаче, чем прежде.

— Вы с братом поселились в его доме. Это не было следствием каких-либо… финансовых затруднений?

— Нет, конечно. Просто так было удобнее. Отец не раз говорил, что мы в любой момент можем поселиться вместе с ним. По разным семейным обстоятельствам так было удобнее. Кроме того, — добавил Филип, подумав, — я был очень привязан к отцу. Я переехал сюда с семьей в тридцать седьмом году. Арендной платы я не вношу, но плачу свою долю налогов.

— А ваш брат?

— Брат переехал сюда после того, как его дом в Лондоне разбомбило — в сорок третьем.

— Понятно. Ну а имеете ли вы представление о том, каковы завещательные распоряжения вашего отца?

— Совершенно четкое представление. Отец сделал новое завещание в тысяча девятьсот сорок шестом году. Скрытность не была ему свойственна. У него было обостренное чувство семьи. Он собрал семейный совет, на котором присутствовал также его нотариус, по просьбе отца объявивший условия завещания. Вам, вероятно, они известны. А если нет, мистер Гейтскил вас, без сомнения, с ними ознакомит. Приблизительно так: сумма в сто тысяч, не подлежащая налогу, отходила моей мачехе, в дополнение к весьма щедрой сумме в соответствии с брачным договором. Остальное поделено на три части: одна мне, одна брату, третья — под опекой — троим внукам. Состояние огромное, но и налог на наследство, разумеется, будет велик.

— Завещано ли что-нибудь слугам или на благотворительные цели?

— Ничего не завещано. Жалованье прислуге увеличивалось ежегодно, пока они оставались в его услужении.

— А вы… извините мой вопрос… вы сами не нуждаетесь в реальных деньгах, мистер Леонидис?

— Подоходный налог, как вы знаете, инспектор, весьма внушителен, но моего дохода вполне хватает на наши с женой нужды. Более того, отец часто делал нам всем очень щедрые подарки, и, возникни какая-нибудь экстренная необходимость, он немедленно пришел бы на помощь. Заверяю вас, инспектор, — заключил он холодным тоном, отчеканивая каждое слово, — у меня не было финансовой причины желать смерти моему отцу.