— Я тоже, — отозвалась София.

— И в то же время, — заключил я, — мне думается, я имею право дать вам понять, как… я к вам отношусь.

— Но без лишних лирических излияний, — тихонько добавила София.

— Сокровище мое! Неужели вы не понимаете? Я изо всех сил старался не сказать, что люблю вас!..

Она остановила меня:

— Понимаю, Чарлз. Мне нравится ваш забавный подход к таким вещам. Вы можете прийти ко мне, когда вернетесь, — конечно, если вам еще захочется…

На этот раз прервал ее я:

— Вот уж тут сомнений быть не может.

— Сомнения всегда найдутся. Всегда может возникнуть какое-либо обстоятельство, которое спутает карты. Начать с того, что вы не очень-то много про меня знаете, правда?

— Я даже не знаю, где вы живете в Англии.

— В Суинли Дин.

Я кивнул — это был фешенебельный дальний лондонский пригород, славящийся тремя превосходными площадками для гольфа, предназначенными для толстосумов из Сити[75].

— В кривом домишке, — добавила она тихонько, как бы про себя.

Должно быть, у меня сделался оторопелый вид, во всяком случае, она улыбнулась и процитировала:

— «А за скрюченной рекой в скрюченном домишке жили летом и зимой скрюченные мышки»[76]. Это про нас. Дом, правда, домишком не назовешь, но что он весь косой-кривой — это точно. Сплошные фронтоны[77] и кирпич с деревом.

— У вас большая семья? Братья, сестры?

— Брат, сестра, мать, отец, дядя, тетка, дед, двоюродная бабушка и вторая жена деда.

— Ничего себе! — вырвалось у меня.

Я был несколько ошеломлен.

Она засмеялась.

— Вообще-то мы, как правило, не живем все вместе. Нас свела война, бомбежки… Но, мне кажется, — она задумчиво нахмурила брови, — внутренне семья не расставалась и всегда жила под присмотром и под крылом у деда. Мой дедушка — личность. Ему за восемьдесят, ростом он не выше полутора метров, но рядом с ним все остальные как-то тускнеют.

— По вашему описанию, он фигура любопытная.

— Так оно и есть. Он — грек из Смирны[78], Аристид Леонидис. — И с лукавым огоньком в глазах она добавила: — Несметно богат.

— Сохранит ли кто-нибудь свои богатства, когда война кончится?

— Мой дед, — с уверенностью ответила София. — Никакая политика выкачивания денег из богачей ему не страшна. Он сам выкачает деньги из кого угодно. Интересно, — прибавила она, — понравится ли он вам?

— А вам он нравится?

— Больше всех на свете, — услышал я в ответ.

Глава 2

Прошло два с лишним года, прежде чем я снова попал в Англию. Прожить их оказалось нелегко. Мы переписывались с Софией довольно часто. Ее письма, как и мои, не были любовными. Скорее переписка двух близких друзей — обмен мыслями и мнениями, соображения по поводу каждодневных событий. И все же, что касается меня, да, по-моему, и Софии тоже, чувство наше друг к другу становилось все глубже и сильнее.

Я возвратился в Англию пасмурным теплым сентябрьским днем. Листья на деревьях в вечернем свете отсвечивали золотом. Порывами налетал шаловливый ветерок. Прямо из аэропорта я послал телеграмму Софии:

«Только что прибыл. Согласны ли пообедать сегодня вечером Марио девять. Чарлз».

Часа два спустя, когда я просматривал «Таймс», в колонке «Рождения, браки, смерти» мне бросилась в глаза фамилия Леонидис:

«19 сентября в Трех Фронтонах, Сушли Дин, в возрасте 87 лет скончался Аристид Леонидис, возлюбленный супруг Бренды Леонидис. Она скорбит о нем».

Ниже, непосредственно под этим объявлением, стояло:

«Семья Леонидис. У себя дома в Трех Фронтонах, Сушли Дин, скоропостижно скончался Аристид Леонидис. Любящие дети и внуки искренне оплакивают его. Цветы посылать в церковь Св. Элдреда, Суинли Дин».

Два эти объявления меня весьма удивили. По-видимому, произошла какая-то редакционная ошибка, приведшая к повторному сообщению. Я в первую очередь подумал с тревогой о Софии и немедленно отправил вторую телеграмму:

«Только что прочел известие смерти вашего деда, Глубоко сочувствую. Дайте знать, когда смогу вас увидеть.

Чарлз».

Телеграмма от Софии застала меня в шесть часов в доме моего отца:

«Буду у Марио в девять. София».

Перспектива встречи с Софией привела меня в нервное возбуждение. Время ползло со сводящей с ума медлительностью. В «Марио» я заявился на двадцать минут раньше назначенного часа. София опоздала всего на пять минут.

Встреча с тем, кого не видел очень давно, но кто все время занимал твои мысли, всегда потрясение. И когда наконец София показалась в вертящихся дверях, все дальнейшее приобрело нереальный характер. Она была в черном, и это меня почему-то неприятно поразило. Многие женщины вокруг были в черном, но я понял, что это траур, а я не ожидал, чтобы София вообще стала бы надевать траур даже ради близкого родственника.

Мы стоя выпили по коктейлю, потом отыскали свой столик. Мы говорили быстро и лихорадочно, расспрашивая друг друга о прежних каирских знакомых. Разговор был какой-то неестественный, но он помог нам преодолеть первоначальную неловкость. Я выразил свои соболезнования по поводу смерти ее деда, София ответила очень сдержанно, что произошло это несколько неожиданно. Затем мы опять пустились в воспоминания. Меня охватило беспокойство — что-то идет не так, и дело совсем не в неловкости, которая вполне естественна после стольких лет разлуки. Нет, определенно что-то неладное творилось с самой Софией. Быть может, она собирается с духом и сейчас сообщит мне, что встретила другого, более близкого ей, чем был я? Что ее чувство ко мне «просто ошибка»?

И все-таки я почему-то сомневался, что причина в этом, но в чем — я не знал. А между тем наша несколько натянутая беседа продолжалась.

И только когда официант, поставив на стол кофе, с поклоном отошел в сторону, все вдруг стало на свои места. Вот снова София и я… мы сидим за столиком ресторана, как сиживали много раз. Словно и не было всех этих лет разлуки.

— София! — сказал я.

Она сразу же откликнулась:

— Чарлз!

Я с облегчением вздохнул:

— Ну, слава Богу. Что на нас нашло?

— Наверное, это моя вина. Я вела себя глупо.

— Но теперь все в порядке?

— Да, все в порядке!

Мы улыбнулись друг другу.

— Любовь моя! — сказал я. И сразу же: — Когда ты выйдешь за меня замуж?

Улыбка ее погасла. Нечто непонятное, не имеющее определения, вернулось назад.

— Сама не знаю, — ответила она. — Я не уверена, Чарлз, что вообще смогу выйти за тебя.

— Как, София? Почему? Я кажусь тебе чужим? Тебе нужно время, чтобы опять ко мне привыкнуть? Или же появился кто-то другой? Нет… — оборвал я себя. — Я олух. Причина не в этом.

— Не в этом. — Она покачала головой.

Я ждал. Она понизила голос:

— Причина в дедушкиной смерти.

— В смерти деда? При чем тут это? Какая разница? Не в том же дело… не думаешь же ты… неужели дело в деньгах? Он тебе ничего не оставил? Уверяю тебя, моя радость…

— Нет, деньги ни при чем. — Она еле заметно улыбнулась. — Я уверена, что ты охотно взял бы меня замуж и «в одной сорочке», как говорили в старину. Да и дедушка никогда в жизни не понес ни малейшего убытка.

— Так в чем же дело?

— Именно в его смерти. Понимаешь, Чарлз, он не просто… умер. Я думаю… его убили.

Я уставился на нее во все глаза.

— Что за нелепая идея! Откуда эта выдумка?

— Это не выдумка. Во-первых, доктор повел себя очень странно. Отказался выдать свидетельство о смерти. Будет вскрытие. Наверняка они подозревают что-то неладное.

Я не стал спорить. София была умница, и на ее выводы можно было положиться. Но я с горячностью принялся ее убеждать:

— Возможно, их подозрения неоправданны, но, даже если они правы, какое отношение это имеет к нам с тобой?

— При некоторых обстоятельствах — имеет. Ты на дипломатической службе. К женам дипломатов предъявляются немалые требования. Нет, пожалуйста, не произноси слов, которые тебе не терпится сказать. Ты чувствуешь себя обязанным сказать их и, не сомневаюсь, действительно искренне так думаешь, и я теоретически с тобой согласна. Но я горда, дьявольски горда. Я хочу, чтобы наш брак был удачным для обоих, и поэтому не желаю ничьих жертв — даже во имя любви. Но, может, все еще образуется…

— То есть, может быть, доктор… ошибся?

— Даже если и не ошибся, не важно. Важно, чтобы убийцей оказался именно тот, кто должен оказаться…

— Что ты такое говоришь, София?

— Безобразие такое говорить, но, в конце концов, я предпочитаю быть честной. — Она предвосхитила мой вопрос: — Нет, Чарлз. Больше я ничего не скажу. Я и так уже сказала слишком много. Но я непременно должна была повидать тебя и сама все тебе рассказать. Мы ничего не будем решать, пока все не прояснится.

— Но хотя бы расскажи мне, как и что.

Она покачала головой:

— Не хочу.

— София…

— Нет, Чарлз, я не хочу, чтобы ты увидел нас под моим углом зрения. Нужно, чтобы ты взглянул непредубежденным взглядом — со стороны.

— И каким же образом мне это удастся?

В ее ярких голубых глазах зажегся странный огонек.

— С помощью твоего отца, — ответила она.

Тогда в Каире я рассказал Софии, что мой отец — помощник комиссара в Скотленд-Ярде[79]. Он и сейчас еще занимал эту должность. При ее словах холод сдавил мне грудь.

— Значит, дело настолько худо?

— Думаю, да. Видишь, за тем столиком у входа сидит одинокий человек, вполне симпатичный, похож на отставного военного?