Возможно, вместе с письмом были посланы фрукты из Горэмбери — например, мушмула или цветы алтея и «поздние розы».

После чего Фрэнсис сразу же окунулся в дела. Произнес речь в Звездной палате против дуэлей: поссорились пэр Англии и мелкопоместный дворянин. Пэр утверждал, что его оклеветали и что виноват в этом дворянин. Генеральный прокурор быстро с ними обоими разобрался. «Непомерно раздувающуюся человеческую гордыню следует осаживать с помощью правосудия, иначе неизбежна гибель… Неужели вы будете приводить на заклание людей, а не тельцов и баранов?» Острый язык генерального прокурора не пощадил дуэлянтов, мелкопоместному дворянину пришлось заплатить небольшой штраф, пэру было сделано внушение. «Да не допустит Господь, чтобы в привилегии пэров включалась привилегия причинять кому бы то ни было зло; однако и здесь следует соблюдать различия, ибо зло, причиненное пэром, наибольшее».

Затем Фрэнсис направил свои усилия на то, чтобы добиться монаршего помилования для последнего из обвиненных по делу Сомерсета и содержащихся в Тауэре, сэра Томаса Монсона. Обсудив все с лордом-канцлером, генеральный прокурор вместе с генеральным стряпчим (сэром Генри Йелвертоном) написали королю, что «в этом деле как раз было бы уместным королевское помилование осужденного, так как доказательства вины сомнительны, сэр Томас Монсон виновным себя не признал по соображениям, которые посчитал оправдывающими его, и таким помилованием дело могло бы быть правильно и справедливо завершено». (Помилование было официально утверждено Судом королевской скамьи в начале февраля следующего года.)


Перед Рождеством по городу распространилось анонимное письмо с наставлениями смещенному лорду верховному судье сэру Эдварду Коуку, вызвавшее всеобщий интерес и разноречивые толки о том, кто же автор. Некоторые были склонны считать, что его написал генеральный прокурор, и кое-кто из историков до сих пор придерживается этого мнения. Однако согласно биографу Бэкона Джеймсу Спеддингу генеральный прокурор никак не мог быть автором письма, в котором проявляются сильные пропуританские симпатии и высказываются взгляды на государственные дела и политические отношения, прямо противоположные взглядам Фрэнсиса Бэкона. Язык, стиль, общая позиция, все было другим, предположение об авторстве Фрэнсиса возникло, вероятно, потому, что экземпляр этого письма — а их было напечатано и ходило по городу множество — был обнаружен среди бумаг Фрэнсиса Бэкона в 1648 году и включен в том, названный «Посмертные труды высокочтимого Фрэнсиса, лорда Верулама». Вот что писал вскоре после появления анонимного письма Чемберлен, который, как можно предположить, был первым, кто приписал авторство Фрэнсису Бэкону: «В моем последнем послании я забыл сообщить то, что узнал касательно автора наставлений лорду Коуку. Некоторые утверждают, что это господин прокурор, другие, что Джошуа Холл, третьи, что доктор Хейуорд, кто-то называет имена, которые назвали и Вы; но мы, конечно, достоверно ничего не знаем».

Фрэнсис в это время действительно распространял одно свое сочинение, но это был трактат «Правдивое представление злодейского убийства» с гравюрами, на которых изображалось убийство, совершенное в Линкольнз инне, а также самоубийство злодея (он повесился в тюрьме до суда). Возможно, Фрэнсис диктовал текст, а записывал его адвокат и друг Фрэнсиса Николас Тротт. «Я сочинил небольшой памфлет касательно этого дела и отправил в типографию, его прелестно записал некий мистер Тротт», — сообщил генеральный прокурор виконту Вильерсу; но, конечно же, «все это не более чем безделки», потому что приближались рождественские празднества и фаворита ожидали новые почести. 5 января 1617 года он стал графом Бекингемом.

Был последний день святок, Двенадцатая ночь, во дворце представляли маску. Новоиспеченный граф танцевал с королевой. Как танцевал когда-то один из прежних фаворитов, граф Монтгомери, который не поднялся до таких высот. Маску повторили в конце месяца в присутствии испанского посла, и тут же все заговорили о королевской помолвке, об обручении новопровозглашенного принца Уэльского с испанской инфантой. Такой союз, если бы ему и суждено было состояться, вряд ли встретил бы одобрение в народе и в палате общин, потому что инфанта была католичка. Король не скрывал, что желает этого брака, тайный совет относился к нему сдержанно. Как бы там ни было, обсуждение союза между двумя королевскими домами потребует немало времени, а его величество сейчас занимали его собственные непосредственные планы, к осуществлению которых уже начали готовиться, — он собирался в свою первую поездку в Шотландию с тех пор, как был возведен на престол Англии в 1603 году.

Отъезд был назначен на вторую неделю марта, во время его отсутствия делами короны и королевства будет заниматься тайный совет. Лорд Элсмир — лорд-хранитель большой государственной печати и лорд-канцлер — заболел в начале года и сейчас был прикован к постели. Он сообщил королю, что слишком слаб, не может выполнять свои обязанности, и просил освободить его от них. Его величество лично посетил больного в Йорк-Хаусе 7 марта, после чего передал большую государственную печать и должность лорда-хранителя генеральному прокурору сэру Фрэнсису Бэкону. Вечером того же дня граф Бекингем получил письмо.

«Мой драгоценный господин, слова благодарности за небольшие услуги и доброту легко слетают с языка, но великая благодарность за великое благодеяние остается немой и лишь переполняет сердце. И посему я скажу сегодня Вашей светлости совсем немного, к тому же и временем я не располагаю, но должен заверить Вас, что, если Вы хотите увидеть самого верного, преданного и великодушного друга, какого когда-либо можно было встретить при дворе, Вам достаточно посмотреть в зеркало, об этом свидетельствуют события нынешнего дня. И я буду считать потерянным всякий день, если он лишит меня возможности восхищаться Вашими благодеяниями в душе, произносить с благодарностью Ваше благородное имя и служить Вам делами. Мой добрый господин, остаюсь Вашим самым верным и преданным слугой из всех, кого можно найти на земле.

Фр. Бэкон. С. S.[24]».

«Маленький лорд-хранитель большой печати» королевы Елизаветы возвысился до должности своего отца.

12

Через три дня после того, как Фрэнсис Бэкон стал лордом-хранителем большой государственной печати, он навестил своего старинного друга лорда Элсмира, чей пост он занял, и рассказал об обещании короля пожаловать ему в связи с выходом в отставку графский титул и выплачивать до конца его дней пенсию в размере 3000 фунтов в год. Почести опоздали. Старый государственный деятель, совмещавший обязанности лорда-хранителя печати и лорда-канцлера, лишь смог прошептать в ответ слова благодарности и попросить, чтобы и титул, и пенсию передали его сыну.

Сидевший у его постели Фрэнсис заверил больного, что его величество выполнит его последнюю просьбу. Но даже он не ожидал, что конец наступит так скоро, — через полчаса лорд Элсмир скончался.

Он занимал свой пост больше двадцати лет, его любили и уважали все, кто его знал. Он был добрым и верным другом и Фрэнсиса, и его брата Энтони, и если Фрэнсис плакал, навестив его во время болезни около года назад — как он признался тогда в постскриптуме письма к Джорджу Вильерсу, — то, без сомнения, еще более горькие слезы лил он сейчас.

Лорд Элсмир умер в Йорк-Хаусе, может быть, в той самой комнате, где умер отец Фрэнсиса и Энтони — сэр Николас Бэкон; и когда Фрэнсис сидел у постели умирающего, в его душе наверняка теснились воспоминания о прошлом, о детстве, он мысленно видел отца в парадном одеянии лорда-хранителя и с символом своей должности — большой государственной печатью. Увы, никаких дневниковых записей за 1617 год не существует. Если Фрэнсис и вел тогда записи, то они либо были уничтожены, либо пропали. Но одно несомненно: Фрэнсис Бэкон, ныне лорд-хранитель большой государственной печати, в этот день решил, что он будет нести свои обязанности так же честно и достойно, как их нес его непосредственный предшественник, а до него лорд-хранитель Пакеринг, но в особенности как человек, вступивший в эту должность в 1558 году по восшествии на престол королевы Елизаветы, — его родной отец.

Йорк-Хаус был в те времена их домом, первым домом, который Фрэнсис знал. Здесь он появился на свет пятьдесят семь лет назад. Он помнил, как его мать распоряжалась огромным штатом прислуги, а кузен отца Кемп заведовал всем хозяйством. Швейцары, официанты, лакеи, горничные, повара, прислуживающие более высокого ранга, священник, секретари — все были всегда чем-то заняты… Сейчас, из настоящего, эта жизнь казалась Фрэнсису яркой, праздничной. Вот они с Энтони стоят у спуска к реке и наблюдают, как вода в Темзе отступает при отливе, обнажая дно, уходит за дворец Уайтхолл, а при приливе и крепком ветре хлещет в каменную стену ограждения, и та едва выдерживает напор.

Фрэнсис вернется: он снова будет жить дома. Йорк-Хаус принадлежит отцу Тоби Мэтью, архиепископу Йоркскому — когда-то он и был резиденцией архиепископа Йоркского, — но теперь его сдают в аренду хранителям печати. Да, он вернется домой, но сначала пусть пройдет сколько-то времени и осиротевшая семья покойного лорда-хранителя переживет утрату. Он помнил, с какой непристойной поспешностью тридцать восемь лет назад его мать заставили собрать вещи и выехать из дома, чтобы освободить резиденцию для преемника ее мужа. На сей раз к горю семьи будет проявлено уважение, а обещание добиться передачи графского титула для сына лорда Элсмира поможет ему смириться с потерей.

А пока Фрэнсис должен подыскать жилище для себя и своей супруги. Его свита помощников и слуг неизбежно увеличится, как того требует его новый статус. То, чем довольствовался генеральный прокурор, не может удовлетворить лорда-хранителя большой государственной печати, который в отсутствие короля, совершающего свой вояж по Шотландии, будет председательствовать на заседаниях тайного совета как первое должностное лицо королевства; более того, поскольку король будет в отъезде несколько месяцев, все дела, связанные с управлением государством, будут возложены на него. Он будет каждый день ездить во дворец Уайтхолл и во всех смыслах этого слова заменять монарха. Ходили слухи, будто королева, не сопровождавшая его величество в поездке по Шотландии, была недовольна, что ее не сделали регентшей и она не сможет вести дела государства сама. Возможно, слухи не врут. Что ж, ей будут оказывать всяческий почет и уважение, однако лорд-хранитель вздохнул с облегчением, когда она и принц Уэльский решили переселиться в свою новую резиденцию в Гринвиче на все то время, что король проведет на севере; ее придворные и другие члены совета могут последовать за ней туда.