– Нет, мы останемся там, где мы есть!

– Безумец, вы можете жертвовать своей жизнью, но не моею! Оставайтесь, если хотите, но я ухожу!

Он с отчаянием бросился к двери, с беспомощно протянутыми руками, но другой быстро вскочил и встал перед ним с таким повелительным жестом, что юноша отклонился от него в сторону, как будто от внезапного толчка. – Глупец, – сказал Карл, – бедный, жалкий глупец!..

Лесаж раскрыл было рот, да так и оцепенел; его колени подогнулись от ужаса, он плотно сжал свои руки. В этот миг он был олицетворением страха, безысходного, отчаянного страха, который я когда либо видел. Лесаж понял, в чьи руки он попал.

– Вы, Карл, вы! – бормотал он, запинаясь на каждом слове. – Да, я! – безжалостно усмехаясь, ответил тот.

– Вы – полицейский шпион?! Вы – душа нашего общества! Вы, принимавший участие в самых сокровенных заговорах!.. Вы были нашим вождем! О, Карл, в вас нет сердца!.. Я слышу их приближение, Карл, пустите меня; я прошу, я умоляю вас, пустите меня!..

Словно окаменевшее лицо Карла стало качаться из стороны в сторону в знак отрицания.

– Но почему же я должен быть вашей жертвой? Почему не Туссак? – Если бы собака помогла мне, я захватил бы вас обоих! Но Туссак слишком силен, чтобы я мог бороться с ним. Поэтому, вы один, Люсьен, обречены быть моим трофеем, и вы должны примириться с этим фактом! Лесаж, с безумным видом, потрогал себя за голову, чтобы убедиться, что он не спал.

– Агент полиции! – шепотом повторял он, – Карл – мой учитель, агент полиции!..

– Я знал, что поражу этим вас!

– Но ведь вы были самым крайним по убеждениям между нами! Ни один из нас не мог равняться с вами. Сколько раз мы собирались, чтобы внимать вашим философским рассуждениям. И Сибилль с вами! Ради Бога, не говорите мне, что и Сибилль была тоже шпионом!.. Но ведь вы шутите, Карл? Скажите мне, что вы шутите!..

Черты лица Карла несколько смягчились, и его глаза загорелись удовольствием.

– Вся эта сцена доставляет мне громадное удовольствие, – сказал он, – по-видимому я хорошо провел свою роль. Но моя вина, если эти неучи допустили собаку сорваться со своры. Но во всяком случае за мной будет честь собственноручной поимки одного из отчаянных и опаснейших заговорщиков.

Он насмешливо улыбнулся при этой характеристике своего трусливого пленника.

– Император умеет вознаграждать своих друзей, – добавил он, но умеет и наказывать своих врагов!

Во время этого разговора, он не вынимал руки из-за пазухи, а теперь, когда он вытащил ее, в ней мелькнуло металлическое дуло пистолета. – Не стоит пытаться бежать, – сказал он в ответ на вопросительный взгляд Люсьена, – живой или мертвый, но вы останетесь здесь! Лесаж закрыл лицо руками и глухо беспомощно зарыдал.

– Каким негодяем оказались вы, Карл, – почти простонал он, ведь вы заставили Туссака убить того человека из Боу-стрит, вы заставили нас поджечь дома на Лоу-стрит в укреплениях! А теперь вы сами предаете нас… – Я сделал это, потому что хотел быть единственным, кто мог бы пролить свет на весь заговор. Удобный момент настал!

– Это очень хитро, Карл, но что подумают обо всем этом, когда я публично открою все, чтобы оправдать себя? Как вы объясните свои поступки императору? Я думаю, что в ваших интересах приостановить разоблачения, которые я могу сделать на ваш счет.

– Вы вполне правы, мой друг, – сказал тот, взводя курок пистолета, – я несколько перешел границу, исполняя данные мне инструкции и поручения, и теперь самое время исправить это. Теперь все дело в том, оставлю ли я вас жить, или вы умрете, хотя я лично думаю, что вам лучше умереть. Страшно было смотреть на Туссака, когда он боролся с собакой, но настоящая сцена заставила меня содрогнуться всем телом. Сожаление мешалось с отвращением к этому несчастному, созданному, казалось, самой природой для роли ученого или поэта-мечтателя. Было ясно, что слабого Лесажа подчинили себе другие, более сильные волею люди, чем сам он, и навязали ему непосильную роль в это смутное время. Я забыл уже его предательский поступок по отношению ко мне, хотя это едва не стоило мне жизни, забыл его эгоистические опасения, для разъяснения которых Лесаж не задумался пожертвовать моей жизнью.

Видя перед собой неизбежную гибель, он упал на пол и извивался всем телом в припадке ужаса, а его мнимый друг с цинической улыбкой стоял над ним с пистолетом в руках. Карл играл этим беспомощным трусом, как кошка с мышью, но я читал в его неумолимом взгляде, что это была не шутка: его пальцы все время крепко сжимали собачку. Еще мгновение, и раздается выстрел…

Полный невыразимого ужаса при этом безобразном убийстве, я оттолкнул трап моего убежища и выскочил оттуда с намерением присоединиться к жертве, как вдруг до моих ушей снаружи достиг гул голосов и звяканье стали. С обычным возгласом «Именем императора!», дверь хижины одним ударом была сорвана с петель. Ветер завывал еще свирепее. В отворенную дверь я мог видеть густую толпу вооруженных людей; перья на их касках развивались, развивались и плащи, мокрые от моросившего все время дождя. Свет лампы из хижины освещал головы двух красивых лошадей и тяжелые с красными султанами каски гусар, стоявших около них. В дверях стоял высокий молодой гусар, по-видимому, офицер, о чем можно было судить по богатству его одежды и по его манере держать себя. Высокие сапоги, доходившие до колен, ярко-голубая с серебром форма удивительно шли к его высокой гибкой фигуре. Я мог только любоваться его манерой держать себя. Скрестив руки на груди, с ярко-блестевшей саблей в ножнах, он стоял на пороге и холодным, беспристрастным взглядом оглядывал залитую кровью хижину и ее обитателей. На его бледном с резкими чертами, но все же красивом лице выделялись щетинистые усы, торчавшие из-под медной цепи его каски.

– Недурно! – сказал он, – недурно!

– Это Люсьен Лесаж, – сказал Карл, пряча пистолет у себя на груди. Гусар с презрением взглянул на эту распростертую фигуру. – А! Красавиц-заговорщик! – сказал он, – вставая, жалкий трусишка! Жерар, возьмите на свое попечение доставить его в лагерь. Молодой офицер в сопровождении двух солдат взошел, позвякивая шпорами в хижину, и жалкое существо, почти без сознания, было унесено куда-то в темноту.

– Но где-же другой, которого зовут Туссаком?

– Он убил собаку и бежал. Лесаж также верно последовал-бы его примеру, если-бы я не предупредил его намерения. Если-бы вы не дали сорваться со своры одной из гончих, они оба были-бы в наших руках, но это уже не от меня зависело. Теперь вы могли-бы поздравить меня, полковник Лассаль, с полным успехом, – сказал он, протягивая руку, но тот, как-бы не видя руки, круто повернулся на каблуках.

– Вы слышите, генерал Саварей? – сказал он, смотря в дверь, – Туссак бежал!

Высокий, смуглый молодой человек приблизился к нему и попал в полосу освещенную лампой. Волнение ясно отразилось на его красивом, умном лице, когда он услышал эту новость.

– Но где-же он?

– Четверть часа тому назад он бежал!

– Но он ведь самый опасный из всех заговорщиков-республиканцев? Император сильно разгневается! По какому направлению бежал он? – Он, вероятно отправился внутрь страны.

– А это кто? – спросил генерал Саварей, показывая на меня, – я понял из вашего извещения, что тут будут только двое вместе с вами, господин де…?

– Вы отлично знаете, что у меня нет аристократического имени, – резко оборвал его Карл.

– Да, я припоминаю это, – с насмешкой ответил Саварей. – Я сказал вам, что эта сторожка должна была быть местом свидания, но это не было окончательно определено до последней минуты. Я дал вам способ поймать Туссака, но вы прозевали его, выпустив собаку. Я думаю, что вам придется отвечать перед императором за это упущение!

– Это уж наше дело, – в гневе воскликнул генерал Саварей, – вы еще не сказали нам, что это за личность?

Мне казалось бесполезным далее продолжать скрывать имя, тем более, что я имел в кармане бумагу, удостоверявшую мою личность. – Мое имя Луи де Лаваль, – с гордостью сказал я.

Признаюсь, только теперь стало ясно для меня, что я и мои родственники-эмигранты, сидя в Англии, слишком преувеличивали наши заслуги для Франции. Нам казалось, что Франция с жадным нетерпением ожидала нашего возвращения, а на поверку оказалось, что в быстром ходе событий в последние дни о нашем существовании совершенно забыли. Молодой генерал Саварей, по-видимому, очень мало был тронут моим аристократическим именем и совершенно спокойно занес его в свою записную книжку.

– Monsieur де Лаваль не имеет никакого отношения к этому делу, – сказал шпион, – он замешался в него случайно, и я беру его на свою ответственность, если его потребуют к допросу!

– Несомненно, его потребуют, – сказал Саварей, – в настоящее время я нуждаюсь в каждом лишнем солдате, и, если вы берете его на свою ответственность, то проводите его в лагерь, когда в этом явится необходимость. Я с удовольствием доверю этого юношу именно вам. Когда он понадобится, я дам знать вам!

– Он всегда будет к услугам императора!

– Сохранились-ли какие-нибудь бумаги в хижине?

– Они все сожжены!

– Очень жаль!

– Но у меня есть копии.

– Прекрасно!

– Идемте-же, Лассаль! Каждая минута дорога, а здесь нам больше нечего делать. Пусть люди осмотрят окрестности, а мы поедем далее. Присутствовавшие при этой сцене солдаты покинули хижину бель дальнейших объяснений с моим приятелем; чей-то резкий голос прокричал слова команды, послышалось звяканье сабель, когда спешившиеся гусары снова вскочили на лошадей. Через мгновение их уже не было, и я прислушивался к шлепанью подков, быстро замиравшему вдали. Мой сотоварищ подошел к двери и выглянул оттуда во мрак. Потом он вернулся и посмотрел на меня со своей сухой, саркастической улыбкой.