Мне также донесли, что мои собственные строения на ферме Фаркенспрут, в округе Стандертон, а также дом фельдкорнета Баденгорста, соседний с фермой, были совершенно уничтожены, а скот, который не удалось увести, был на месте расстрелян.

Далее имеется клятвенное заявление госпожи Баденгорст, которая говорит сама за себя.

Я не могу поверить, чтобы подобные безбожные варварства могли совершаться с согласия Вашего Высокопревосходительства, ввиду чего я считаю своею священною обязанностью выразить протест по поводу подобного разрушения и жестокостей, как противных военным обычаям цивилизованного мира».

Большею частью вышеуказанные случаи происходили в той части Трансвааля, где командовал генерал Буллер, а потому жалоба была направлена к нему. Он удостоверил, что по его приказанию шесть ферм были уничтожены.

«Следующие обстоятельства заставили меня отдать приказ. По вступлении в Трансвааль я распорядился прилагаемую при сем прокламацию (А) распространить по всей линии моего маршрута. Мы подвигались из Фолксрюса к Стандертону без всякого сопротивления. Вскоре после нашего прибытия в Стандертон наша телеграфная проволока в продолжение нескольких ночей была перерезываема и делались попытки испортить дорогу динамитом. Эти покушения происходили вблизи вышеназванных пунктов. Был учинен караул, который обнаружил, что попытки совершались не регулярным войском неприятеля, а несколькими бандитами, находившими ночью приют в домах, впоследствии мною уничтоженных; бандиты после этого старались истреблять наши патрули, а по ночам портили дорогу. Было удостоверено, что бандиты приходили из Фаркенспрута и обратно туда же возвращались. Я приказал, чтобы копии прокламации (А) были оставлены в каждом доме, а жителям объяснили бы, что подобные неприязненные действия непозволительны, если же кто-либо из лиц, живущих под нашей защитой, позволит приютить у себя бандитов, не уведомив нас, то подобные лица будут подвергнуты ответственности и дома их будут разрушены. Это предупреждение произвело некоторое влияние дня на два. Но 1 и 2 июля беспокойства возобновились, а 7 июля, окончательно убедившись, что дома служат приютом для людей нам враждебных, не находившихся ни под чьим начальством и действовавших по-разбойничьи, я предал дома разрушению.

Женщины и дети, находившиеся на фермах, были уведены без всяких насилий в другое место».

Таким образом, в данных случаях нельзя сомневаться, английские генералы были правы в своих поступках. Положим, параграф XXIII Гаагской конвенции гласит, что уничтожать неприятельскую собственность незаконно, но далее оговаривает: «Только в крайнем случае подобное уничтожение допускается, если оно настойчиво вызвано необходимостью военных действий». Но ничто так не важно в войне, как сохранение сообщения между армиями. В предыдущей оговорке того же параграфа говорится о незаконности «убивать или ранить изменническим образом лиц, принадлежащих к неприятельской армии». Неоспоримо, что занимать дома, над которыми развевается белый флаг, и устраивать из них прикрытие для нападения равносильно «убивать или ранить изменническим образом», так что в обоих случаях действия англичан легальны и даже неизбежны. В своем послании к Де-Вету от 3 августа 1900 года лорд Робертс говорит по этому поводу о своих намерениях и причинах:

«В последнее время многие из моих солдат были убиты из фермерских домов, над которыми развевался белый флаг, железнодорожные пути и телеграфная проволока были испорчены, дороги повреждены. Вследствие чего я счел необходимым, предварительно уведомив Вас, принять такие меры, какие разрешаются военными обычаями в подобных случаях для прекращения этих фактов, и сжег фермы, в которых или около которых совершались подобные поступки. В таком же духе я буду продолжать действовать, если явится в том необходимость.

Средство в Ваших руках. Разрушение имущества мне противно, и я очень бы желал, если бы Ваше содействие в этом деле послужило к прекращению поводов к дальнейшему разрушению».

Этим-то оправдывается вопрос о законности сжигания ферм вблизи тех мест, где железнодорожный путь испорчен. Я пришел вполне к этому мнению, когда своими глазами видел, как ветер разносил пламя шести горевших домов, среди которых был дом Де-Вета в соседстве Ру-деваля. Нет никакого сомнения, что в войну 1870 года — классический тип современной войны — деревни и народонаселение, находившиеся около местности, где был прерван железнодорожный путь, были строго наказываемы. Но тогда Гаагская конвенция не была еще подписана. С одной стороны, скажут, ведь нельзя же охранять путь длиною в 1000 миль, проходящий чрез неприятельскую или полувраждебную страну, без принятия подобных дисциплинарных мер, так как эти меры «вызваны необходимостью военных действий». С другой стороны, параграф L гласит: «Общее наказание не должно быть налагаемо на народонаселение за те поступки отдельных личностей, каковые поступки не могут быть рассматриваемы как подлежащие общей ответственности». Аргумент, на который могут ссылаться обе стороны, но есть еще сильнейший аргумент — самосохранение.

Армия в том положении, в каком находилась английская, — зависящая в своем существовании от путей сообщения, должна держать эти пути открытыми, хотя бы этим она нарушила даже конвенцию. В действительности сжигание ферм не послужило к прекращению порчи железной дороги, а только озлило народонаселение. Но все-таки генерал, которого в продолжение месяца тридцать раз отрезывали от главной действующей армии, вынужден был, оставив рассуждение о законности действий юристам, принимать меры к скорейшему прекращению этого зла. Много лиц подверглось жестокому наказанию совершенно незаслуженно, но многие из них были в сообществе с истинными виновниками.

Второго сентября лорд Робертс сообщил о своих намерениях генералу Боте.

1. «Сэр, сим имею честь обратиться к Вам относительно тех сравнительно небольших банд вооруженных буров, скрывающихся на фермах вблизи наших путей сообщения; банды занимаются порчей железнодорожного пути и таким образом подвергают опасности жизнь путешествующих по этим дорогам пассажиров, которые, может быть, даже не принадлежат к воюющим.

2. Причина, вследствие которой я вновь обращаюсь по этому поводу к Вам, заключается в том, что, исключая округов, занятых армией под вашей личной командой, больше нигде, ни в Трансваале, ни в колонии Оранжевой реки, нет регулярного бурского войска, и война приняла характер каких-то скверных, пагубных действий, совершаемых неорганизованными и никому неизвестными шайками гверильясов — повстанцев. Такие действия могут иметь плачевные последствия для страны, и я со своей стороны вынужден предотвратить их.

3. В настоящее время мною отдано приказание, что всякая ферма, находящаяся вблизи места покушения на порчу линии или крушения поезда, должна быть сожжена, а все фермы в окружности на 10 миль должны быть совершенно лишены всякого скота, продуктов и т. д.».

Соглашаясь, что подобное наказание вполне справедливо, все-таки нужно заметить, что оно доведено до минимума, так как только одна ферма допускалась к уничтожению в каждом случае; дальнейшее же отобрание провиантов оправдывалось тем, что лишало возможности бурских повстанцев действовать так удачно вблизи линий. Допустим, что на каждую атаку приходилось по одной ферме, в результате все-таки получалось громадное число, так как атаки случались ежедневно.

Мы рассмотрели две причины, по которым фермы сжигались: 1) когда они служили засадой для повстанцев; 2) в наказание за порчу железнодорожного пути.

Теперь на очереди третья причина. Большое количество бургеров дали клятву соблюдать нейтралитет, и англичане им разрешили возвратиться на фермы. Сражающиеся буры стали убеждать или запугивать этих людей, требуя от них нарушения данного слова, на что последние вынуждены были согласиться и покинули фермы, где они под присягой обещали оставаться. Фермы были их поручительством, и лорд Робертс предписал их конфисковать. 23 августа он уведомил о своем решении генерала Боту:

«Вы сообщаете, что мирно настроенные семейства, жившие на фермах, были выгнаны из домов, а имущество их было разграблено или уничтожено. Это, без сомнения, верно, но не в том смысле, в каком подразумевается в Вашем письме. У бургеров, хорошо расположенных к английскому правительству и желавших подчиниться моей власти, бурские войска отняли имущество и угрожали смертью тому, кто отказывался поднять оружие против англичан. Ваше рассуждение, что торжественная клятва, данная бургерами по собственному желанию о нейтралитете и о желании оставаться на фермах, есть недействительная, так как Вы не дали своего согласия на это, — остается открытым вопросом. Я накажу тех, кто заставил нарушить их клятву, и конфискую их имущество; ни одного бургера не насиловали принимать присягу против его желания».

Бурское правительство, несомненно, сделало большое нарушение против Гаагской конвенции, принуждая или позволяя этим людям присоединяться к рядам армии.

«В подобных случаях, — гласит параграф X, — их собственное правительство не должно требовать или принимать от них услуг, не совместимых с данным словом». Ясно все, что касается правительства. Но по отношению к людям — вопрос другой. Их обещание было обусловлено полной защитой с нашей стороны. Мы не имели права ставить человека в такое ужасное положение, откуда был один исход: или нарушить слово или умереть от рук своих соотечественников. Если мы не были уверены в своей способности защитить их, мы должны были бы их удержать в охраняемых лагерях, что мы обыкновенно делали. Если же мы предпочли отпустить их в открытое поле, то мы больше них были виноваты в том, что их принуждали перейти в ряды неприятеля. Надо отдать им должную справедливость, что несмотря на подобное насилие, многие из них остались верны своей клятве.

Но если их вина не больше нашей, то чем оправдать поджог их домов? Мне кажется, что эти случаи совершенно не подходят к случаям, поименованным в других двух категориях, а потому вопрос о вознаграждении должен быть по крайней мере принят во внимание. В официальном списке против погорелых ферм имеются отметки — «on commando», т. е. в действующей армии; эти отметки в большинстве случаев означают, что фермер возвратился в ряды армии после нарушения своего слова. Разрушение его дома при подобных исключительных обстоятельствах — тяжелое наказание; но если «on commando» означает, что человек выполняет долг по отношению к своей стране, не давая никому никакого обещания, то наша совесть никогда не позволит отпустить подобного человека без вознаграждения.