Этот вопрос вскоре явился камнем преткновения для конференции. Мильнер настаивал на пятилетней льготе, с условием обеспечения соответственного представительства из рудниковых округов. Крюгер предлагал семилетние льготы с добавлением многочисленных оговорок, уменьшивших в значительной степени ценность этих льгот; обещал в число тридцати одного допустить пять членов, долженствовавших быть представителями половины всего мужского взрослого населения; поставил в условие, чтобы все недоразумения представлялись на рассмотрение третейского суда иностранных держав — условие, не совместимое с притязанием на сюзеренитет. Это предложение уменьшило льготный срок с четырнадцатилетнего на семилетний, но при этом было поставлено столько условий, что подобное облегчение было только кажущимся, взамен же его от Англии требовали важной уступки. Предложения одной стороны были невозможны для другой, и в начале июня сэр Альфред Мильнер возвратился в Кейптаун, а президент Крюгер в Преторию; таким образом, конференция ни к чему не привела, и положение только обострилось.

Двенадцатого июня сэр Альфред Мильнер принимал в Кейптауне депутацию и, рассматривая положение дел, высказался, между прочим, так:

«В принципе в Южной Африке должно существовать равенство для всех рас. Страна, в которой нет равноправия, держит остальные страны в постоянной тревоге. Наша политика, не будучи придирчивой, отличалась терпением, которое все-таки не может перейти в индифферентизм».

Два дня спустя, Крюгер обратился к рааду со следующими словами:

«Противная сторона ни на йоту не уступила, я им тоже больше не мог дать. Бог всегда был с нами. Я не желаю войны, но я больше ничего не уступлю. Хотя уже однажды мы были лишены нашей независимости, но Бог возвратил ее нам!»

Он говорил, без сомнения, чистосердечно, но жутко становится, когда слышишь, как в оправдание политики поощрения пьянства имя Господне призывается правительством, в состав которого входят такие нравственно испорченные лица, каких еще свет не видывал.

Из телеграммы сэра Альфреда Мильнера, извещавшей о ходе событий, английский народ уразумел, что ничего еще не было сделано, хотя положение было серьезное и требовало неотложного вмешательства для восстановления порядка. В телеграмме говорилось:

«Необходимо немедленное вмешательство, остается еще одна надежда, что все уляжется само собой. В действительности же в продолжение многих лет придерживались этой выжидательной политики, но выходило наоборот: порядок не восстанавливался и положение ухудшалось. Неправда, что все это было вызвано набегом. Они еще до набега от скверного переходили к худшему. Мы были накануне войны до набега, а Трансвааль накануне революции. Следствием набега явилась новая причина в оставлении вещей по-прежнему со старыми последствиями.

Зрелище, какое представляют из себя тысячи великобританских подданных, находящихся в долговременном положении илотов, постоянно стонущих от несомненных обид и напрасно взывающих к помощи правительства Ее Величества, постепенно подрывает влияние и значение Великобритании в черте владений королевы. Некоторые органы печати, не только в Трансваале, свободно проповедуют идею учреждения республики, которая могла бы захватить всю Южную Африку, и подстрекают для достижения этой цели Трансвааль к вооружению, к соединению с Оранжевой республикой и в случае войны гарантируют активное участие со стороны многих подданных Ее Величества. К сожалению, я должен сказать, что эта идея, поддерживаемая беспрестанно ложными толками о намерениях правительства Ее Величества, произвела громадное впечатление среди большого количества голландских колонистов. Неоднократно приходится слышать, что голландцы даже в этой колонии почему-то считают себя вправе иметь все преимущества пред своими же согражданами английского происхождения. Тысячи людей, мирно настроенных, будучи оставлены в покое, совершенно довольных своим положением английско-подданных, теперь вовлечены в смуту и недоброжелательство и этим вызывают со стороны англичан должное раздражение.

Я не вижу другого выхода к прекращению этой зловещей пропаганды, как только сильное воздействие со стороны правительства Ее Величества в интересах удержания за собой позиции в Южной Африке».

Такими серьезно обдуманными словами английский проконсул предостерегал своих соотечественников о том, что их ожидало. Они видели грозные тучи на севере, но даже его зоркий глаз не заметил, как близко и как ужасна была гроза.

В конце июня и в начале июля много было возложено надежды на посредничество со стороны Africander Bond, политического общества голландских колонистов Капской колонии. С одной стороны, они были земляками буров; с другой стороны, они были великобританскими подданными и пользовались всеми выгодами тех либеральных учреждений, какие мы хотели бы видеть и в Трансваале. «Обращайтесь с нашим народом так, как мы обращаемся с вашим!» В этом заключалась вся наша просьба. Но ничего не вышло из этого посредничества, хотя предложения, внесенные Гофмейером и Герольдом, членами Bond'a, и Фишером из Оранжевой республики, на рассмотрение раада, были одобрены Шрейнером, аф-рикандерским премьером в Капской колонии. В своей первоначальной форме предложения были неясны и запутанны, льготный срок менялся с девяти до семи лет при различных условиях. Во время дебатов срок был сокращен до семи лет и представительство от золотых полей обусловливалось пятью.

Уступка была неважной, точно так же как представительство пяти из числа тридцати одного не могло считаться великодушным условием для половины всего мужского населения; но на уменьшение количества лет в Англии смотрели, как на признак возможного компромисса. Вздох облегчения послышался в стране.

Министр колоний сказал: «Если это известие подтвердится, эта важная перемена в предложениях Крюгера вместе с предыдущими изменениями позволяет правительству надеяться, что новый закон послужит основанием к урегулированию дел на условиях, выработанных сэром Альфредом Мильнером на Блумфонтейнской конференции». Заметив при этом о некоторых затруднениях, министр продолжал: «Правительство Ее Величества уверено в том, что президент, принципиально согласившись со всем, о чем раньше шел спор, должен рассмотреть все детали его предложения, в которых могла бы оказаться какая бы то ни было помеха к окончательному выяснению вопроса, точно так же он обязан гарантировать, что все выработанные новые положения не могут быть ни уничтожаемы, ни изменяемы к худшему вследствие каких-нибудь новых законодательств или административных рас поряжений ».

В то же самое время в газете «Times» высказывалось мнение, что кризис близился к концу: «Если голландские государственные деятели убедили своих собратьев принять подобный билль, они заслуживают глубокой благодарности не только от своих соплеменников и английских колонистов в Южной Африке, но также от Великобритании и всего цивилизованного мира». Радость, с какой было получено известие об окончании кризиса, наглядным образом служит несомненным доказательством тому, как мало Англия желала, чтобы кризис разрешился в пользу войны.

Но добрым надеждам не суждено было сбыться. На сцену выступили второстепенные вопросы, которые при ближайшем расследовании оказались первостатейной важности. Уайтлендеры и английские подданные в Южной Африке, убедившиеся в прошлом, как несбыточны бывают обещания президента, настаивали на гарантиях. Предложенная семилетняя льгота заключала в себе лишних два года против того окончательного минимума, который был объявлен Мильнером. Разница в двух годах не служила помехой к принятию льгот, даже несмотря на то, что этим был унижен наш представитель. Но, кроме этого, существовали еще такие условия, которые возбуждали к себе полнейшее недоверие, благодаря хитрому дипломату. Одним из этих условий чужестранец, желавший получить права гражданства, обязывался представить удостоверение в течение известного времени о своей постоянной регистрации. Но закон о регистрации в Трансваале не исполнялся, и таким образом подобное положение сводило весь билль к нулю. В позднейшее время этого закона строго придерживались, как весьма необходимого. Дверь была открыта, но был брошен камень, и она закрылась. Все-таки, приобретя даже права гражданства, пришельцы всецело зависели от резолюции первого раада, и если члены-рудокопы предлагали какую-нибудь реформу, то не только их предложение, но их самих буры могли бы прогнать из заседания своим большинством голосов. Что в состоянии были бы сделать члены оппозиции, если по распоряжению правительства их каждый момент могли лишить всех прав? Ясно, что подобные мероприятия должны были быть осторожно исследованы, прежде чем английское правительство могло бы принять их за окончательное дарование правосудия его подданным. С другой стороны, оно не могло отказаться от тех статей, которыми предлагались различные улучшения в будущем. В результате было решено, чтобы каждое правительство назначило своих представителей для заседания в соединенной комиссии, которая выработала бы билль в окончательной форме. Предложение было доложено рааду 7 августа с добавлением, что сэр Альфред Мильнер будет рассматривать все, включая и третейский суд без вмешательства иностранных держав.

На предложение этой соединенной комиссии критики смотрели, как на непрошенное вмешательство во внутренние дела другой страны. Но ведь весь вопрос с самого начала был сосредоточен на внутренних делах другой страны, и в Южной Африке до тех пор не будет спокойствия, пока одна нация старается властвовать над другой. Бесполезно приводить аналогичные случаи и предполагать, что сделала бы Франция, если бы Германия вмешалась в вопрос о льготах. Допустим, что во Франции было бы приблизительно столько же немцев, сколько и французов, и немцы были бы угнетаемы. Германия немедленно вмешалась бы и продолжала бы стоять на своем, пока не добилась бы появления modus vivendi. Трансваальский вопрос представляет из себя единичный случай, подобного положения дела еще не было, и к нему нельзя применить ни одного прецедента, исключая разве того общего правила, что белокожие, будучи больше обременены налогами, могут иметь больше преимуществ. Симпатии, может быть, и клонятся в сторону меньшей нации, но права и справедливость — все на стороне англичан.