В будущем, скорее всего, признают, что комитет Диалектического общества проделал блестящую для своего времени работу. Подавляющее большинство его участников было настроено против психических явлений, однако перед лицом очевидности они, за редким исключением, наподобие доктора Эдмундса, признали то, что видели своими глазами. Некоторые примеры нетерпимости, такие как печально известная фраза Гексли и заявление Чарльза Брэдлафа о том, что он даже не станет изучать вещи, лежащие за гранью возможного, не помешали блестящей совместной работе подкомитетов.

В отчёте комитета Диалектического общества помещена обширная статья доктора Эдмундса, противника Спиритизма, оспаривающая открытия, сделанные его коллегами. Её интересно читать, ибо она даёт представление об определённом типе человеческого мышления. Доктор, воображая себя беспристрастным, на деле демонстрирует явную предвзятость, заведомо отрицая, что рассматриваемые явления обусловлены сверхъестественными причинами. Даже наблюдая воочию явления такого рода, он задаёт себе только один вопрос: «Как был проделан этот трюк?». И даже если не находит ответа, всё равно не считает возможным признать другое объяснение, заявляя, что фокус разгадать не удалось. Таково его свидетельство, честное во всём, что касается самого происшествия: падения на стол неизвестно откуда взявшихся свежих цветов и фруктов — феномена, столь часто происходившего в присутствии миссис Гаппи. Доктор лишь говорит, что они, скорее всего, были взяты с буфетной полки, хотя в других сообщениях никто не упоминает о наличии в комнате столь заметного предмета, как корзина с фруктами. Будучи заперт в ящике вместе с Дэвенпортами, он признаётся, что ничего не обнаружил, но всё равно считает, что там использовался какой–то трюк. Затем, когда выясняется, что медиумы считают его настроение совершенно безнадёжным и отказываются проводить сеансы, он объявляет это доказательством их вины. Таков распространённый тип учёного мышления, изощрённого в собственном предмете и абсолютно не способного воспринимать явления из другой области.

К несчастью, Зейбертовская комиссия, о которой сейчас пойдёт рассказ, состояла в основном именно из таких людей. Исключение составлял лишь мистер Хазард, спирит, выбранный ими, но он не имел никакой возможности повлиять на общую атмосферу предубеждения, царившую в комиссии. Комиссия была учреждена при следующих обстоятельствах: некто Генри Зейберт, гражданин Филадельфии, завещал сумму в шестьдесят тысяч долларов на учреждение кафедры философии в университете Пенсильвании при условии, что названный университет создаст комиссию по «тщательному и беспристрастному исследованию любых этических, религиозных или философских систем, претендующих на истинность и, в частности, современного Спиритизма». Состав комиссии не представляет большого интереса, следует лишь сказать, что все её члены были связаны с университетом; номинальным председателем являлся ректор, доктор Пеппер, фактическим председателем — доктор Фарнесс, секретарём — профессор Фуллертон. Несмотря на то, что в задачу комиссии входило «тщательное и беспристрастное исследование» современного Спиритизма, предварительный её отчёт кратко сообщает: «Комиссия составлена из людей, уже имеющих множество важнейших обязанностей, поэтому они могут уделить таким исследованиям очень мало времени.»

Это первоначальное заявление свидетельствует о том, сколь мало они разбирались в сути работы, которую взялись выполнять. В таких обстоятельствах провал был неизбежен. Исследования начались в марте 1884 года, а так называемый «предварительный» отчёт опубликован в 1887 году. По сути он же стал и окончательным, ибо при его переиздании в 1920 году добавилось лишь три бесцветных параграфа предисловия, написанного новым председателем. Суть отчёта такова: всё учение Спиритизма состоит из сплошных подлогов, с одной стороны, и чрезвычайной доверчивости, с другой, поэтому комитет не может сообщить ничего серьёзного. С этим пространным документом стоит ознакомиться тем, кто изучает психические явления. По мере углубления в него растёт уверенность в том, что многие члены комиссии старались по–своему честно трудиться, добывая факты, но их мышление оказалось столь же ограниченным, как и у доктора Эдмундса. Если вопреки их скептицизму и язвительности всё–таки происходило какое–нибудь психическое явление, они были не в состоянии ни на секунду поверить в его реальность и попросту игнорировали это происшествие. Так миссис Фокс–Кейн продемонстрировала вполне отчётливые стуки, но они продолжали приводить тысячу раз опровергнутое объяснение, что стуки эти, якобы, происходили внутри её тела. Без всяких комментариев они оставили и тот факт, что получили через неё длиннейшие послания, которые она быстро писала от руки и которые поддавались прочтению лишь с помощью зеркала, ибо они были написаны справа налево. Среди этих наскоро написанных текстов присутствовало и сложное предложение, написанное по–латыни, наверняка выходившее за границы способностей медиума. Однако и этот факт остался без объяснений.

Далее сообщается, что миссис Лорд вызвала перед комиссией «прямой голос», а после того, как она была обыскана, засветились мерцающие огни. Сообщается, что медиум «безостановочно хлопала в ладоши», но в то же время многие, сидевшие далеко от неё, ощутили прикосновения невидимых рук. Сама атмосфера, в которой происходило это исследование, становится понятной из замечания, брошенного председателем мистеру У.М.Килеру, о котором говорили, что он фотографирует духов: «Меня удовлетворит лишь фотография, запечатлевшая одного херувима на моей голове, по одному — на моих плечах и ангела — на груди.» Любой спирит удивился бы, если бы столь несерьёзный исследователь смог добиться хоть какого–нибудь результата. Всё было проникнуто ложным убеждением, что медиум и фокусник — одно и то же. Никто из членов комиссии так и не понял, что реакция невидимых операторов совершенно естественна: они способны пойти навстречу лишь тому, кто полон смирения, но всегда избегают самонадеянного насмешника, а порой даже могут разыграть его.

Некоторые полученные комиссией объективные результаты остались не замеченными ею. Однако были и такие, которые причинили боль каждому спириту. О них тем не менее тоже следует рассказать. Комиссия разоблачила явный подлог, произведённый медиумом миссис Паттерсон, занимавшейся писанием на грифельных досках. Нельзя также не признать и серьёзности случая со Слэйдом. Закат деятельности этого медиума явно омрачён тучами подозрений: его способности, некогда блестящие, вполне могли смениться трюкачеством. Доктор Фарнесс преувеличивает, сообщая о том, что Слэйд сам признал этот факт: приведённый им анекдот скорее похож на насмешку со стороны медиума. Мало кто поверит в то, что Слэйд, увидев доктора в окно, с радостью пригласил его войти к себе в дом, а затем, в ответ на какую–то реплику, тут же признался в том, что всю жизнь занимался розыгрышами.

В некоторых аспектах своей деятельности комиссия, по крайней мере некоторые её члены, проявила неискренность. Так, они начинают с того, что все их отчёты основываются на собственных исследованиях и не учитывают огромного количества материала, собранного другими. Несмотря на это, они помещают длиннейший доклад своего секретаря, содержащий свидетельства Цолльнера в пользу Слэйда. Этот доклад по сути своей неверен, что со всей очевидностью вытекает из уже приведённого нами отчёта Цолльнера об опытах в Лейпциге. В нём тщательно скрывается факт заявления известнейшего фокусника Германии, подтвердившего после тщательной проверки, что в действиях Слэйда никаких трюков нет. Заявление же другого фокусника, Келлара, направленное против спиритической точки зрения, приводится полностью. При этом отсутствует другое его заявление — о медиуме Иглинтоне, который продемонстрировал возможности, далеко превосходящие трюкачество фокусников.

В начале отчёта комиссии есть фраза: «Нам посчастливилось воспользоваться консультациями мистера Томаса Р.Хазарда, личного друга мистера Зейберта и широко известного своей бескомпромиссностью приверженца Спиритизма.» Мистер Хазард, очевидно, знал о том, насколько важны условия проведения сеансов и правильный подбор их участников. Рассказывая о разговоре, произошедшем между ним и мистером Зейбертом за несколько дней до смерти последнего, когда мистер Хазард согласился стать его представителем, он говорит, что принял это предложение, «ясно поняв, что мне будет разрешено самому выбирать способы для исследований, определять медиумов, с которыми следует иметь дело, и отклонять кандидатуры тех людей, чьё присутствие на сеансах может нарушить гармонию духовных сфер». Однако университет, повидимому, совершенно проигнорировал этого представителя мистера Зейберта. После нескольких заседаний комиссии мистер Хазард выразил своё недовольство её методами и некоторыми из участников. Вот его письмо в филадельфийскую «Норт америкэн» от 18 мая 1885 года, направленное туда, очевидно, после бесплодных обращений к университетскому начальству:

«Не желая ни в коей мере подвергнуть сомнению безупречную репутацию преподавателей (в том числе и входящих в комиссию), которой они обладают в глазах общественности, и правомерность высокого положения, занимаемого ими в обществе, я всё же должен сказать, что по причине некоего странного предпочтения, предвзятости или извращённого мышления, попечители университета включили в состав комиссии по изучению современного Спиритизма тех участников, чьё образование, образ мыслей и предрассудки делают их совершенно непригодными к проведению тщательных и беспристрастных исследований, которые попечители университета обязались выполнить по условиям контракта и по долгу учёных. Попечители могли бы выбрать более подходящий состав комиссии, если бы они не ставили своей целью дискредитировать и преуменьшить значимость того явления, которое мистер Зейберт ставил выше всего на свете. Эти люди, я повторяю, достойны всяческого уважения и по праву занимают положение в обществе, однако их предубеждение против Спиритизма делает их непригодными для работы в комиссии.»