Сильнее всего я ощущал свою бедность из-за того, что, помимо огромного богатства лорда Саутертона, все остальные мои родственники тоже были людьми весьма состоятельными. Ближайший из них – Эверард Кинг, племянник моего отца и мой двоюродный брат, прожив полную приключений жизнь в Бразилии, вернулся в Англию с недурным капиталом. Мы не знали, как он заработал свои деньги, но их у него было, похоже, в достатке, о чем говорит хотя бы то, что он мог позволить себе купить поместье Грейлендс невдалеке от города Клиптон-он-зе-Марш в Суффолке. В первый год жизни в Англии он вспоминал обо мне не чаще моего дядюшки-скупердяя, но одним летним утром, к своей несказанной радости и облегчению, я получил послание с просьбой в тот же день нанести короткий визит в Грейлендс. В то время я ожидал приглашения на гораздо более продолжительный визит в суд по делам банкротства, поэтому воспринял это послание как шанс, посланный мне самим провидением. Если бы мне только удалось сойтись с этим родственником, которого я ни разу в жизни не видел, может быть, я бы смог как-то выкарабкаться. В конце концов, вряд ли он захочет предать широкой известности тот факт, что кто-то из его родственников оказался в долговой тюрьме. Я приказал своему лакею собрать чемодан и в тот же вечер выехал в Клиптон-он-зе-Марш.

После пересадки в Ипсвиче{367} маленький местный поезд довез меня до небольшого, пустынного полустанка, затерянного посреди огромных зеленых полей с неторопливой извилистой речкой, высокие илистые берега которой указывали на близость моря. Меня никто не встречал (позже я узнал, что телеграмма была доставлена мне с опозданием), поэтому я на местном постоялом дворе нанял шарабан{368}. Кучер, веселый парень, всю дорогу расхваливал моего родственника, и от него я узнал, что мистер Эверард Кинг уже заслужил почет и уважение в этих краях. Он развлекал детишек в школах, позволял заходить на свои земли посторонним, являлся участником всех благотворительных обществ… Короче говоря, доброта и щедрость его были столь необъятны, что мой возница мог объяснить это только тем, что мой родственник надеется получить место в парламенте.

От источаемых кучером дифирамбов{369} мое внимание отвлекло появление удивительно красивой птицы, которая умостилась на телеграфном столбе у дороги. Сначала я подумал, что это сойка, но она была крупнее и ярче. Спутник мой тут же с готовностью пояснил, что птица эта принадлежит тому самому человеку, к которому мы направляемся. Выяснилось, что акклиматизация экзотических животных – одно из его любимых увлечений. Он привез с собой из Бразилии множество птиц и животных, которых собирался расселить в Англии. Проехав через ворота Грейлендса, за которыми начинался парк, мы получили возможность убедиться в этом наглядно. Какой-то маленький пятнистый олень, смешного вида дикая свинья, кажется, она называется пекари, иволга с роскошным оперением, нечто вроде броненосца и поразительное неуклюжее косолапое существо, больше всего смахивающее на разжиревшего барсука, – вот лишь некоторые из тех животных, которые мне попались на глаза, пока мы по извилистой дорожке подъезжали к дому.

Мистер Эверард Кинг, мой двоюродный брат, собственной персоной вышел встречать нас на лестницу, поскольку издалека заметил приближающийся шарабан и понял, что это я. Во внешности его не было ничего необычного: невысокий полноватый добродушного вида мужчина лет сорока пяти с приветливым круглым лицом, коричневым от въевшегося тропического загара и покрытым мелкой сеточкой морщин. Белый льняной костюм, панама, съехавшая на затылок, и зажатая в зубах сигара делали его похожим на американского плантатора. Людей такого вида обычно представляешь себе на открытой террасе какого-нибудь бунгало, и здесь, на пороге добротного каменного английского дома с массивными флигелями и палладианскими{370} колоннами у входа, фигура эта смотрелась как-то не к месту.

– Дорогая! – обернувшись, крикнул он в открытую у себя за спиной дверь. – Дорогая, наш гость прибыл. Добро пожаловать, добро пожаловать в Грейлендс! Ужасно рад с вами познакомиться, кузен Маршалл, и премного польщен, что вы удостоили визитом нашу скромную сонную обитель.

Более сердечный прием трудно себе представить, и с первой же минуты я почувствовал себя легко и непринужденно. Однако, насколько приветлив и весел был мой двоюродный брат, настолько же холодной и даже грубой оказалась его жена, высокая и ужасно худая женщина, явившаяся на зов. Я думаю, она была бразильянка, хоть и разговаривала на чистом английском, и я списал ее поведение на незнание наших обычаев. Впрочем, она не пыталась (ни тогда, ни после) скрыть, что считает меня нежеланным гостем в Грейлендсе. Говорила она обычно вежливо, но у нее были на редкость выразительные темные глаза, и мне хватило одного ее взгляда, чтобы понять, что чем скорее я вернусь в Лондон, тем она будет счастливее.

Но долги мои требовали немедленного погашения, и планы на своего богатого родственника имели для меня слишком большое значение, чтобы я мог позволить им сорваться из-за неприветливости его жены. Поэтому я решил не обращать внимания на ее холодность и постарался ответить взаимностью на то исключительное гостеприимство с которым встретил меня ее супруг. Он изо всех сил старался сделать так, чтобы я у него в гостях чувствовал себя как дома. Мне выделили очаровательную комнату. Он прямо-таки потребовал, чтобы я тут же сообщал ему обо всем, что могло бы сделать мое пребывание в его доме более приятным. У меня вертелось на языке сказать ему, что подписанный чек с необозначенной суммой значительно поспособствовал бы этому, но я решил, что мы еще не настолько сблизились, чтобы говорить об этом. Когда превосходный обед завершился гаванскими сигарами и отличным кофе, который, как он рассказал, выращивали специально для него на его собственной плантации, мне уже начало казаться, что те хвалебные песни, которые пел мой возница, начинают оправдываться и что я еще не встречал более великодушного и гостеприимного человека, чем мой двоюродный брат.

Однако, несмотря на веселость и доброту, он был человеком волевым и вспыльчивым. В этом я имел возможность убедиться на следующее утро. Необъяснимая неприязнь, которую испытывала ко мне миссис Кинг, была настолько сильной, что ее поведение за завтраком можно было бы даже назвать оскорбительным. Но истинная глубина этого чувства проявилась, когда ее муж вышел из комнаты.

– Днем самый удобный поезд в четверть первого, – произнесла она.

– Но я не собирался уезжать сегодня, – откровенно, может быть, даже вызывающе ответил я, поскольку твердо решил не позволить этой женщине повлиять на свои планы.

– Ну, если вы считаете себя вправе… – сказала она и замолчала, смерив меня надменным взглядом.

– Я уверен, – парировал я, – что, если мистер Эверард Кинг посчитает, что я злоупотребляю его радушием, он укажет мне на это.

– Что такое? Что происходит? – вдруг послышался голос, и в комнату вошел сам хозяин поместья. Он услышал мои последние слова, и выражение наших лиц подсказало ему остальное. В тот же миг его добродушное жизнерадостное лицо превратилось в свирепую физиономию.

– Вы не могли бы выйти на минутку, Маршалл? – сказал он (тут будет уместно упомянуть, что меня зовут Маршалл Кинг).

Он закрыл за мной дверь, и почти сразу я услышал, как он тихим, но полным злости голосом заговорил со своей женой. Это грубое пренебрежение правилами гостеприимства, должно быть, задело его до глубины души. Я не имею привычки подслушивать чужие разговоры, поэтому решил выйти и погулять по двору. Но на лужайке у дома я услышал за спиной торопливые шаги, и меня догнала миссис Кинг. Щеки ее были бледны от волнения, а в покрасневших глазах стояли слезы.

– Муж попросил меня извиниться перед вами, мистер Маршалл Кинг, – сказала она, глядя в землю.

– Прошу вас, ни слова больше, миссис Кинг.

Внезапно она подняла на меня сверкающие глаза.

– Дурак! – зло прошипела женщина, развернулась и бросилась обратно в дом.

Оскорбление было столь вопиющим, столь откровенным, что я смог лишь молча проводить ее изумленным взором. Я все еще прохаживался вдоль дома, когда ко мне присоединился мой гостеприимный хозяин. Он снова был весел и улыбчив.

– Надеюсь, жена извинилась за свои глупые замечания? – спросил он.

– Да… Конечно!

Он взял меня под руку, и мы стали вместе прохаживаться по лужайке.

– Не принимайте ее слова близко к сердцу, – сказал он. – Для меня станет настоящим ударом, если вы сократите время визита хотя бы на час. Понимаете, дело в том… Между родственниками ведь не должно быть тайн, верно? Дело в том, что моя жена чрезвычайно ревнива. Она ненавидит, когда кто-нибудь – будь то мужчина или женщина – становится между нами. Необитаемый остров и вечный тет-а-тет{371} – вот предел ее мечтаний. Думаю, теперь вы понимаете причину ее поведения, которое, – тут он вздохнул, – в этом отношении, признаюсь, сильно смахивает на манию. Пообещайте, что не будете об этом вспоминать.

– Да-да, конечно же!

– Тогда вот вам сигара, закуривайте и пойдемте посмотрим на мой маленький зверинец.

Осмотр всевозможных птиц, зверей и даже рептилий, которых привез мой родственник из Южной Америки, занял почти весь день. Некоторые из этих животных свободно расхаживали по двору, некоторые сидели в клетках, а некоторые даже жили в доме. Он с упоением рассказывал о своих успехах и неудачах, о появлении потомств и смертях, вскрикивал от восторга, как мальчишка, когда из травы вдруг с шумом вылетала какая-нибудь яркая птица или в стороне боязливо пробегал странного вида зверь. Наконец он привел меня в коридор, отходивший от одного из флигелей здания. В конце его оказалась тяжелая дверь с окошком со сдвижной заслонкой, рядом с ней из стены торчала железная ручка ворота и несколько толстых прутьев решетки.

– Сейчас я покажу вам жемчужину своей коллекции, – с гордостью в голосе произнес он. – После того как в Роттердаме{372} умер детеныш, во всей Европе остался лишь один экземпляр этого животного. Это бразильская кошка.