– Да, эта история меня чрезвычайно заинтересовала.

– Вам известно, что мистер Стэннифорд разрешил открыть комнату в тот день, когда его сыну исполнится двадцать один год?

– Да, я помню это.

– Двадцать один год ему исполняется сегодня.

– Так вы открыли ее? – спросил я, не скрывая любопытства.

– Еще нет, сэр, – очень серьезно произнес он. – У меня есть основания думать, что дверь будет лучше открыть в присутствии свидетелей. Вы – юрист и знакомы с обстоятельствами дела. Хотите присутствовать при этом?

– Конечно же!

– Днем вы, бесспорно, заняты, да и я тоже, так что давайте встретимся в девять часов у дома.

– Приду с удовольствием.

– В таком случае мы будем вас ждать. До свидания, – он с достоинством поклонился и ушел.

На встречу я прибыл, когда у меня уже болела голова от бесконечных и тщетных попыток придумать правдоподобное объяснение тайне, которую тем вечером нам предстояло раскрыть. Мистер Персеваль вместе с моим юным другом дожидались меня в маленькой комнате. Я ничуть не удивился, увидев молодого человека бледным и очень волнующимся, но сильное, хоть и тщательно скрываемое возбуждение маленького коммерсанта из Сити показалось мне необычным. Щеки его горели, руки подрагивали, он секунды не мог выстоять на месте спокойно.

Стэннифорд, увидев меня, обрадовался и принялся горячо благодарить за то, что я не отказался прийти.

– Ну вот, Персеваль, – обратился он к своему компаньону, – я думаю, теперь уже ничто не мешает нам приступить к делу. Я уже жду не дождусь, когда с этим будет покончено.

Бывший помощник банкира взял лампу и направился в коридор. Но, дойдя до опечатанной двери, остановился. Руки его дрожали, из-за чего свет прыгал то вверх, то вниз по высоким голым стенам.

– Мистер Стэннифорд, – сказал он надтреснутым голосом, – я надеюсь, вы готовы к тому, что, когда печать будет снята, а дверь открыта, вы, возможно, увидите нечто такое, что поразит вас.

– Что там может быть такого? Вы хотите запугать меня.

– Нет, мистер Стэннифорд, я просто хочу, чтобы вы были готовы… держали себя в руках… не позволяли себе… – после каждого оборванного предложения ему приходилось облизывать пересохшие губы, и я вдруг совершенно ясно понял, что он знает, что находится за той запертой дверью и это нечто ужасное. – Вот ключи, мистер Стэннифорд – и помните мое предупреждение!

Он протянул связку ключей, молодой человек нетерпеливо схватил их, потом поддел ножом выцветшую красную печать и сорвал ее. Лампа в руке Персеваля дрожала и дребезжала, поэтому я забрал ее и поднес поближе к замочной скважине, пока Стэннифорд подбирал нужный ключ. Наконец замок с щелчком открылся, дверь отворилась, молодой человек сделал шаг внутрь комнаты и, издав страшный крик, рухнул без чувств к нашим ногам.

Если бы я не прислушался к предостережению Персеваля и не приготовился к чему-то необычному, я бы наверняка выронил лампу. Комната, лишенная окон и мебели, была оборудована, как фотолаборатория. На одной стене висела раковина с краном, на другой – полка с бутылочками и мензурками. Тяжелый резкий запах, наполовину химический, наполовину животный, наполнял воздух. Прямо перед дверью стоял единственный стол, а за ним на стуле спиной к нам сидел человек. Поза его указывала на то, что он занят письмом. Очертания и общий вид его были совершенно естественными, но, как только на него упал свет, волосы зашевелились у меня на голове, я увидел, что затылок у него черный и сморщенный, а шея не толще моего запястья. Человек был весь покрыт пылью, густой, желтой пылью. Пыль была на волосах, на плечах, на сухих и желтых, как лимон, руках. Голова его была наклонена вперед и упиралась подбородком в грудь. Перо его все еще покоилось на пожухлом листе бумаги.

– Несчастный хозяин! Несчастный мой хозяин! – воскликнул коммерсант, и слезы потекли у него по щекам.

– Как? – изумленно вскричал я. – Это мистер Станислав Стэннифорд?

– Он просидел на этом месте семь лет. О, зачем он так поступил? Я ведь так просил его. Я умолял, я падал перед ним на колени, но он все равно поступил по-своему. Видите ключ на столе? Он им запер дверь изнутри. И он что-то написал. Нужно взять у него эту бумагу.

– Да-да, возьмите, и, ради всего святого, давайте побыстрее уйдем отсюда, – сказал я. – Этот воздух отравит нас. Вставайте, Стэннифорд! Идемте! – Подхватив его под руки, мы повели, даже, скорее, понесли сраженного ужасом молодого человека в его комнату.

– Это отец, – вскрикнул он, когда сознание вернулось к нему. – Он сидит там на своем стуле, мертвый! И вы знали об этом, Персеваль! Вы про это говорили, когда предупреждали меня!

– Да, я об этом знал, мистер Стэннифорд. Я хотел сделать как лучше, но мое положение было ужасно сложным. Все эти семь лет мне было известно, что в той комнате находится труп вашего отца.

– Вы это знали и ничего нам не сказали!

– Не сердитесь, мистер Стэннифорд! Не забывайте, что мне самому пришлось очень нелегко.

– Голова идет кругом. Я ничего не понимаю! – он вскочил, схватил бутылку бренди и отпил прямо из горлышка. – Так что эти письма матери и мне… фальшивые?

– Нет, сэр, ваш отец сам написал их и подписал конверты. Но отдал их мне, чтобы я послал их в нужное время. Я в точности выполнил все его инструкции. Он ведь был моим хозяином, и я не смог ему не подчиниться.

Бренди несколько успокоило взвинченные нервы молодого человека.

– Рассказывайте все, что вам известно. Теперь я готов вас выслушать, – сказал он.

– Хорошо, мистер Стэннифорд. Вам известно, что у вашего отца одно время были большие неприятности, и он переживал, что многие бедные люди по его вине потеряют свои деньги. У него было настолько доброе сердце, что даже мысль об этом доставляла ему невыносимую боль. Он страдал и мучился, пока наконец не решил расстаться с жизнью. О мистер Стэннифорд, если бы вы только знали, как я пытался его отговорить, сколько я потратил сил, чтобы переубедить его, вы бы не винили меня! И он, в свою очередь, умолял меня, умолял так, как меня еще никто не умолял. Но он для себя уже все решил и поступил бы по-своему в любом случае. Он мне так и сказал. Но еще он добавил, что от меня зависит, будет ли его смерть счастливой и спокойной или жалкой и мучительной. Я по его глазам видел, насколько серьезно он был настроен. И в конце концов я сдался и согласился исполнить его последнюю волю.

Вот что терзало его больше всего. Лучший в Лондоне врач сказал ему, что сердце его жены не выдержит даже малейшего потрясения. Мистер Стэннифорд страшно боялся приблизить ее кончину, и в то же время его собственная жизнь стала для него невыносимой. Как он мог покончить с собой и не ранить ее?

Вы уже знаете, какой путь он избрал. Он написал ей письмо, и в нем не было ни слова лжи. Когда он говорил, что они скоро встретятся, он имел в виду ее собственную близкую смерть. Врачи заставили его поверить, что ей не прожить больше нескольких месяцев, и он был настолько в этом уверен, что оставил всего два письма, которые мне надлежало послать ей после его смерти. Она прожила пять лет, и мне просто больше нечего было ей посылать.

Он оставил еще лишь одно письмо, которое я должен был прислать вам, сэр, в случае смерти вашей матери. Все его письма я посылал из Парижа, чтобы ни у кого не возникало сомнения, что он находится за границей. Я хранил молчание, потому что таково было его желание. Я был преданным слугой. Ваш отец был уверен, что спустя семь лет тем его друзьям и близким, которые еще о нем не забудут, будет не так больно узнать о его смерти. Он всегда больше думал о других, чем о себе.

Персеваль замолчал, и воцарилась долгая тишина. Первым заговорил юный Стэннифорд.

– Я не могу винить вас, Персеваль. Вы оградили мою мать от потрясения, которое наверняка разбило бы ей сердце. Что это у вас за бумага?

– Это написано вашим батюшкой. Прочитать?

– Да, пожалуйста.

– «Я принял яд и уже чувствую в венах его действие. Ощущения странные, но не болезненные. Когда эти строки будут прочитаны, я, если все мои пожелания исполнят в точности, буду мертвым уже много лет. Наверняка к этому времени у всех, кто из-за меня потерял деньги, уже не останется ко мне враждебных чувств. А ты, Феликс, простишь меня за то, что я опозорил наше имя. Да упокоит Господь мою истерзанную душу!»

– Аминь! – в один голос воскликнули мы все вместе.

Бразильская кошка

Никто не позавидует молодому человеку с изысканными вкусами, большими надеждами и связями в аристократической среде, у которого в карманах пусто и который даже не обучен какой-либо профессии, чтобы хоть что-то зарабатывать. Все дело в том, что мой отец, добряк и жизнерадостный оптимист, настолько уверовал в богатство и щедрость своего старшего брата холостяка, лорда Саутертона, что считал само собой разумеющимся, что мне, его единственному сыну, никогда не придется самому зарабатывать на жизнь. Он вообразил себе, что, если даже по какой-то причине дядя мой не возьмет меня к себе в свое огромное поместье Саутертон, для меня всегда сыщется какое-нибудь уютное местечко на дипломатической службе, которая у нас в стране все еще остается привилегией, доступной исключительно высшему сословию. Умер он слишком рано, чтобы понять, насколько ложными оказались его прогнозы. Ни дядя, ни правительство не обратили ни малейшего внимания ни на меня, ни на мою карьеру. Лишь связка фазанов или корзина зайцев, которые мне изредка присылали, напоминали мне о том, что я являюсь наследником Отвелл-хауса, одного из богатейших поместий страны. Пока же я вел холостяцкую жизнь прожигателя жизни, снимал квартиру в пансионе «Гроувнор», и других занятий, кроме как охоты на голубей и игры в поло в «Херлингеме», не имел. Я видел, что брокеры с каждым месяцем все неохотнее возобновляют мои векселя и выдают кредиты под залог еще не полученного наследства. Очень скоро меня ждал полный крах, и с каждым новым днем он становился ближе, отчетливее и неизбежнее.