Как только Караталь прибыл в Ливерпуль, мы уже не сомневались, что он почувствовал опасность и все время был настороже. С собой он привез охранника, опасного парня по имени Гомес. Этот человек имел при себе оружие и мог пустить его в ход при первом же подозрении. Именно в его руках находились бумаги Караталя, и он был готов защищать и их, и своего хозяина. Мы решили, что Караталь, скорее всего, посвятил в свои тайны Гомеса, поэтому устранить Караталя, не устранив Гомеса, было бы пустой тратой сил. Их должна постичь одна участь, так что они сами облегчили нам задачу, когда заказали спецрейс. Из трех работников на этом поезде два работали на нас. Денег, которые они за это получили, их хватило бы на то, чтобы жить припеваючи до конца своих дней. Не хочу сказать, что англичане – самая честная нация в мире, но я выяснил, что купить их стоит гораздо дороже.

Я уже упоминал своего английского агента (этого человека, несомненно, ждет большое будущее, если только его больное горло не сведет его в могилу раньше времени). Он отвечал за все приготовления в Ливерпуле, пока я сидел в гостинице в Кеньоне, дожидаясь секретного сигнала приступать к действию. Когда был заказан спецрейс, мой агент тут же телеграфировал мне и предупредил, когда все должно быть готово. Он сам под именем Хореса Мура обратился к начальству вокзала с просьбой организовать спецрейс, надеясь, что его посадят в поезд месье Караталя, а это при определенных обстоятельствах могло сослужить нужную службу. Например, если бы наш coup[29] провалился, мой агент застрелил бы их обоих, а документы уничтожил бы. Однако Караталь был начеку и наотрез отказался от попутчика. Тогда мой человек покинул станцию, потом вернулся через другой вход, зашел в служебный вагон с противоположной от платформы стороны и поехал вместе с Макферсоном, проводником.

Однако вам будет интересно узнать, чем в это время занимался я. Все приготовления были завершены за несколько дней до самой операции, оставалось лишь нанести последние штрихи. Выбранная нами боковая ветка когда-то отходила от основной линии, но потом ее отсоединили. Нам требовалось лишь проложить несколько рельсов, чтобы восстановить соединение. Эти рельсы проложили, насколько это было возможно сделать, не привлекая внимания, так что теперь оставалось только присоединить их к основной линии и восстановить стрелки в их прежнем виде. Шпалы вообще оставались на месте со старых времен, а рельсы, стыковые накладки и заклепки были под рукой, мы сняли их с заброшенной ветки неподалеку. Я со своей небольшой, но умелой бригадой рабочих подготовил все задолго до того, как прибыл наш экстренный поезд. Когда же поезд прибыл, на небольшую боковую ветку он свернул так гладко, что оба его пассажира, похоже, даже не почувствовали толчка на стрелках.

Наш план состоял в следующем: Смиту, кочегару, вменялось в обязанность усыпить хлороформом Джона Слейтера, машиниста, чтобы он исчез вместе с остальными. Но в этом – и только в этом! – план наш дал осечку (я не говорю о предательском поступке Макферсона, который написал письмо домой). Наш кочегар оказался таким неуклюжим, что Слейтер во время борьбы вывалился из локомотива, и хоть нам повезло, что при этом он сломал себе шею, это стало единственным пятном на том, что, не случись этого, должно было стать настоящим шедевром, одним из тех, которые заставляют онеметь от восторга. Эксперту-криминалисту должно быть ясно, что Джон Слейтер – единственный изъян в нашей великолепной комбинации. Я, как человек, у которого за плечами столько триумфальных побед, могу себе позволить признать недочеты в своей работе, поэтому открыто признаю: Джон Слейтер – наше упущение.

И все же, как и планировалось, наш экстренный поезд оказался на небольшой ветке длиной два километра, то есть чуть больше одной мили, которая ведет, вернее, когда-то вела к заброшенной шахте «Отрадная», ранее одной из крупнейших угольных шахт в Англии. Вы спросите, почему никто не заметил поезда на старой линии, которая давно не используется? Я отвечу, что по всей длине она проходит по дну глубокой выемки, и для того чтобы увидеть поезд, нужно было подойти к самому ее краю. В это время на краю выемки находился лишь один человек – я. И сейчас я расскажу вам, что я видел.

Один мой помощник остался у стрелок, чтобы перевести поезд на другой путь. С ним были четверо вооруженных людей на тот случай, если поезд сойдет с рельсов (мы не исключали такого варианта, потому что стрелки были очень ржавые). После того, как поезд свернул, ответственность за операцию перешла ко мне. Я ждал на том месте, откуда был виден вход в шахту, и тоже был вооружен, как и двое моих помощников. Как видите, я учел все.

Как только поезд благополучно выехал на боковую ветку, Смит, кочегар, сбавил скорость, и сразу же снова запустил двигатель на полную мощность, а сам вместе с Макферсоном и моим английским помощником в это время спрыгнул с поезда. Может быть, это замедление насторожило путников, но только, когда их головы показались в открытом окне, поезд уже несся на полной скорости. Представляю себе, как они были поражены! Представьте себе, что бы почувствовали вы, если бы, выглянув из окна своего роскошного купе, увидели, что едете по старым ржавым рельсам, которые пожелтели и прогнили, оттого что по ним уже давно никто не ездит. Как, наверное, у них перехватило дыхание в тот миг, когда они поняли, что в конце этой жуткой колеи их ждет не Манчестер, а смерть! Но поезд несся на бешеной скорости, раскачиваясь и подпрыгивая на старых рельсах, колеса его жутко визжали. Я был недалеко от них, поэтому мог рассмотреть их лица. Караталь молился, по-моему, в руках он держал четки. Его спутник заревел, как бык, почуявший кровь на бойне. Он увидел нас на краю выемки и замахал руками как сумасшедший. Потом он сорвал с руки чемоданчик и вышвырнул его в окно в нашем направлении. Конечно, было ясно, чего он хотел. Они отдают нам документы и обещают молчать, если мы пощадим их. Что ж, я бы ничего не имел против, если бы мы могли что-нибудь изменить. Но дело есть дело, да и так же, как и они, мы уже были не в состоянии остановить поезд.

Он замолчал, когда поезд с грохотом завернул за поворот и они увидели впереди черный провал шахты. Мы сняли доски, которые закрывали его, и расчистили квадратный вход. Для удобства погрузки угля линия подходила очень близко к стволу шахты, так что нам пришлось всего лишь переложить пару рельсов, чтобы подвести ее к самому провалу. Они даже выступали на три фута над краем. Мы видели две головы, высунувшиеся из окна – Караталь сверху, Гомес снизу, – но то, что увидели они, заставило их замолчать. И все же они не могли заставить себя оторвать взгляд от приближающегося провала. Их словно парализовало.

Мне было интересно увидеть, как именно несущийся на всех парах поезд провалится в яму, в которую я его направил. Один из моих помощников сказал, что при такой скорости он перелетит через нее, и был почти прав. К счастью, он не долетел до противоположной стороны, буферы паровоза со страшным шумом врезались в край провала, труба оторвалась и взлетела в воздух. Тендер, вагоны и прицеп превратились в сплошное месиво. На минуту все это вместе с остатками локомотива зависло над пропастью. Потом что-то надломилось посередине, и вся масса зеленого железа, горящего угля, медных креплений, колес, деревянных сидений и подушек обрушилась и полетела вниз. Мы слышали, как все это долго громыхало об стенки шахты, а потом, через довольно длительное время, откуда-то из глубины донесся оглушительный грохот – это обломки поезда упали на дно. Наверное, потом взорвался бойлер, потому что после грохота мы услышали резкий хлопок, и из черного провала вырвался столб пара и дыма, нас накрыло густым влажным облаком. Затем оно рассеялось, превратившись в прозрачные клочки, которые растворились под жарким летним солнцем, и над шахтой «Отрадная» снова воцарились тишина и спокойствие.

А потом, после того как наш план увенчался блестящим успехом, нам осталось лишь замести следы. Наша небольшая бригада рабочих на другом конце ветки уже сняла рельсы и отсоединила ветку от общей линии, приведя все в прежний вид. Тем временем мы у шахты тоже не теряли времени. Трубу и остальные обломки мы сбросили вниз, провал, как и раньше, накрыли досками, рельсы, ведущие к нему, сняли и спрятали. И затем без лишней суеты, но и не задерживаясь, разъехались. Большинство из нас направилось в Париж, мой английский помощник – в Манчестер, а Макферсон – в Саутгемптон, откуда эмигрировал в Америку. О том, как блестяще мы справились со своей работой и сбили со следа лучших английских сыщиков, можно судить по их газетам.

Как я сказал, Гомес выбросил из окна портфель с документами. Разумеется, я его подобрал и привез тем, кто меня нанял. Сейчас этим людям, возможно, будет интересно узнать, что пару небольших бумажек из этого портфеля я оставил себе на память. Я никому показывать их не хочу, но в этом мире кроме тебя самого никто ведь о тебе не позаботится, и что мне остается делать, если мои друзья не приходят мне на выручку, когда мне это так нужно? Месье, поверьте, Эрбер де Лернак для вас как враг опасен так же, как когда играет на вашей стороне. На гильотину я пойду только после того, как удостоверюсь, что вы все до единого отправитесь в Новую Каледонию[30]{357}. Поторопитесь! И не ради меня. Вам ведь это нужно в первую очередь, месье де …, генерал … и барон … (пропуски можете заполнить сами). Обещаю вам, что в следующем моем письме пропусков уже не будет.

P. S. Перечитав свое послание, я вижу, что забыл рассказать лишь об одном. А именно, о судьбе несчастного Макферсона, который оказался настолько глуп, что написал своей жене и назначил ей встречу в Нью-Йорке. Вы понимаете, что, когда на кону такие ставки, мы не можем позволить себе зависеть от того, посвятит ли этот человек в свои тайны женщину. Мы уже не могли ему доверять, после того как он, написав жене, нарушил клятву. Поэтому мы и предприняли определенные меры, чтобы они не встретились. Порой я думаю, что, наверное, стоит написать этой женщине и сообщить, что ничто не мешает ей снова вступить в брак».