Агата Кристи - Испытание невиновностью

– Это естественно, – кивнул Колгари.

– И небось не только со мною он так обошелся, – с горечью сказала она. Колгари встал.

– Я очень благодарен вам за откровенность.

– Теперь он умер... Но я его никогда не забуду. Эту его обезьянью мордашку. И как он, бывало, сидит грустный-грустный и вдруг – как расхохочется. Такой был чудак! Он не был совсем уж плохой, я уверена, в нем было и хорошее, – проговорила она, вопросительно заглядывая ему в глаза.

Но на это у Колгари не было ответа.

Ничто не предвещало того, что сегодняшний день будет особенным.

Филип Даррант и не подозревал, что сегодня раз и навсегда решится его судьба.

Он проснулся в хорошем расположении духа и чувствовал себя вполне бодрым. В окно весело светило неяркое осеннее солнце. Кирстен принесла ему полученное по телефону известие, от которого его настроение улучшилось еще более.

– Тина приедет сегодня к чаю, – сообщил он жене, когда та внесла поднос с его завтраком.

– Вот как? Ах, ну да, сегодня она работает только до ленча, – вспомнила Мэри.

– Что-нибудь не так, Полли?

– Нет, ничего.

Она срезала для него макушку яйца. И сразу же он ощутил досаду.

– Я ведь еще владею руками, Полли.

– Я подумала, что тебе лучше лишний раз не утруждать себя...

– Сколько, по-твоему, мне лет? Шесть?

Она немного удивилась его отповеди. А потом вдруг сообщила:

– Сегодня возвращается Эстер.

– Да? – рассеянно отозвался Филип, мысленно прикидывая, как лучше разговорить Тину. Но потом вдруг заметил, какое у его жены лицо.

– Бога ради, Полли, неужели ты думаешь, что я питаю преступную страсть к этой девочке? Мэри отвернулась.

– Ты все время говоришь, какая она прелестная.

– Она и вправду прелестная. Для тех, кому нравятся изысканные линии и неземной облик. – Он сухо прибавил:

– Но я не очень-то гожусь в соблазнители, мне кажется.

– А хотел бы, наверно.

– Это смешно, Полли. Я не знал, что ты такая ревнивая.

– Ты ничего про меня не знаешь.

Он хотел было возразить, но промолчал. Ему пришло в голову, что, пожалуй, он и вправду знает про Мэри не так уж много.

Она сказала:

– Я хочу, чтобы ты был мой, и только мой. И чтобы в мире никого не было, кроме тебя и меня.

– Нам скоро бы стало не о чем разговаривать, Полли. Он проговорил это шутливым тоном, но ему было не по себе. Сияние утреннего солнца вдруг померкло. Мэри продолжала:

– Давай уедем домой, Филип! Очень тебя прошу!

– Скоро, скоро уедем, но только не сейчас. Дела продвигаются. Как я уже сказал, к чаю приедет Тина, – добавил он, надеясь направить ее мысли по другому руслу:

– Я многого жду от Тины.

– В каком смысле?

– Тина что-то знает.

– Про убийство, что ли?

– Да.

– Откуда ей знать? Ее же здесь вообще не было в тот вечер.

– Я теперь уже в этом не уверен. Знаешь, возможно, она была. Удивительно, как помогают всякие мелочи, которые вдруг выясняются. Миссис Нэрракотг, приходящая прислуга, рослая такая, рассказала мне одну вещь...

– Ну, о чем она могла рассказать?

– О слухах, которые ходят в деревне. Эрни, нет, кажется, Сирил, сынишка миссис... не помню, как ее... был с мамашей в полицейском участке, поскольку он что-то такое видел вечером того дня, когда была убита миссис Аргайл.

– Так что же он видел?

– Н-ну, тут миссис Нэрракотг ничего определенного сообщить пока не смогла. Не выведала еще у мамаши этого Сирила. Но нетрудно догадаться, правда, Полли? Мальчишка вышел погулять, следовательно, увидел он что-то на улице. И значит, одно из двух: он видел либо Микки, либо Тину. Я лично думаю, что это приезжала Тина.

– Она бы сказала об этом.

– Необязательно. Видно за версту, что она что-то знает, но не хочет рассказывать. Допустим, она приехала в тот вечер. И вот она входит в дом и видит, что ваша мать убита.

– А потом уезжает, ни слова не сказав? Глупости.

– У нее могли быть на то свои причины. Возможно, она что-то увидела или услышала – и догадалась, кто убийца.

– Она не особенно любила Жако. Я уверена, что она не стала бы его покрывать.

– Значит, под ее подозрение попал кто-то другой. А позже, когда Жако арестовали, она решила, что все-таки ошиблась, и поняла, что ей совсем не нужно было заявлять, что в тот вечер она вообще не выходила из своего дома. Но изменить показания, естественно, уже не могла. Теперь-то, конечно, совсем иная ситуация.

Мэри раздраженно возразила:

– Хватит фантазировать, Филип. Придумываешь бог весть что, совершенно невозможные вещи.

– Вполне возможные, уверяю тебя. И я постараюсь, чтобы Тина рассказала мне, что же она такое знает.

– Да ничего она не знает. Неужели ты думаешь, что ей и в самом деле известен убийца?

– Ну этого я утверждать не стану. Просто она что-то невольно увидела или услышала. И я намерен выяснить, что именно.

– Так она тебе и расскажет.

– Она действительно очень скрытная. И на личике у нее ничего не прочтешь. Но лгать она не умеет, до тебя, например, ей далеко. Буду действовать так: выскажу свою догадку, но в форме вопроса. Чтобы она могла ответить только «да» или «нет». И знаешь, что из этого может получиться? Одно из трех. Она скажет «да», и тогда все станет ясно. Она скажет «нет», но, так как лгать она не умеет, я сразу пойму по ее лицу, правду она говорит или нет. Или же она вообще откажется отвечать и состроит непроницаемую мину, – а это, Полли, будет все равно что «да». Ну, согласись, что это может дать требуемый результат!

– Фил, умоляю тебя, выбрось ты это из головы! Не нужно все это ворошить! И вся эта история постепенно забудется.

– Нет-нет. Нам необходима ясность. Иначе Эстер все время придется оттаскивать от открытых окон, а Кирсти лечить от нервных срывов. Лео, тот вообще уже превратился в ледяной сталактит. А бедняжка Гвенда собирается наняться на работу в Родезию.

– Какое нам до них дело?

– Главное – чтобы нам было хорошо, а на остальных наплевать, – ты это хочешь сказать? – Лицо Филипа потемнело. Мэри испугалась. Она никогда еще не видела мужа таким рассерженным.

– С какой стати я должна волноваться о других? – тем не менее с вызовом спросила она.

– Тебе нет ни до кого дела, правда?

– Не пойму, о чем ты.

Филип горько вздохнул и отпихнул от себя поднос с завтраком.

– Унеси это. Я ничего больше не хочу.

– Но, Филип...

Он раздраженно взмахнул рукой. Мэри подхватила поднос и вышла из комнаты. Филип подкатил свое кресло к письменному столику и взял ручку, но потом загляделся в окно. На сердце ему вдруг легла какая-то тяжесть. От радостного возбуждения не осталось и следа. Он почувствовал смутную тревогу. Но потом, все-таки взяв себя в руки, торопливо исписал две страницы и в раздумье откинулся на спинку кресла.

...Да-да, это вполне возможно. Вполне... Но все же полной уверенности не было. На верном ли он пути? Трудно сказать. Мотив. Вот чего ему недоставало, черт возьми. Должен, должен быть еще какой-то неизвестный ему фактор! Но где?

Он нетерпеливо вздохнул. Ну когда же наконец приедет Тина? Если бы только удалось во всем этом разобраться! Конечно, только для себя, это вопрос чисто семейный. Достаточно только узнать – и все в доме обретут наконец покой. Избавятся от этой удушающей атмосферы, пропитанной подозрительностью и безнадежностью. Все – кроме, разумеется, убийцы – смогут благополучно жить дальше. А они с Мэри смогут спокойно возвратиться домой и...

При этой мысли он снова ощутил на сердце тяжесть и вдруг совершенно отчетливо понял: ему не хочется возвращаться домой. Он вспомнил, какой безукоризненный порядок царит в их доме, как играет яркими красками пестрая обивка на мебели, как сияют начищенные медяшки. Чисто вымытая, светлая клетка! И он заперт в этой клетке, прикован к инвалидному креслу, окружен со всех сторон любовной заботой жены.

Жена... Думая о жене, он представлял себе двух разных женщин. Одна белокурая, голубоглазая девушка, скромная и ласковая, девушка, на которой он женился, которую он любил и часто поддразнивал, а она смотрела на него с немым недоумением. Это ее он ласково называл уменьшительным именем Полли. Но была еще и другая, которую можно было называть только ее полным именем – Мэри. Мэри жесткая, как сталь, страстная, но не способная любить; Мэри, для которой не существует никто, кроме нее самой. Даже он нужен ей лишь потому, что принадлежит ей. Он ее собственность.

Ему вспомнилась строка из Расина – как там?

«Венера с торжеством свою терзает жертву»

Такую Мэри он не любил. За взглядом ее холодных голубых глаз скрывался кто-то чужой и незнакомый...

Тут Филип очнулся от задумчивости и посмеялся над собой. Нет, он определенно стал таким же нервным и чувствительным, как обитатели этого дома. Ему припомнился рассказ тещи про его жену. Про милую белокурую девочку в Нью-Йорке, как та обхватила ручками шею миссис Аргайл и плача пролепетала: «Я хочу остаться у тебя. Я никогда от тебя не уеду!»

Разве это говорило не любящее сердечко? Просто не верится, что это была Мэри! Неужели, став взрослым, можно до такой степени перемениться? Теперь Мэри просто не в состоянии выразить нежность и любовь. Не то что тогда, в детстве... Но тут он опять сам себя перебил. Так ли все просто? Была ли это любовь – или просто расчет? Средство достичь цели? Обдуманное притворство? На что способна Мэри, когда захочет чего-то добиться? На все, ответил себе Филип – и ужаснулся. Он в сердцах отбросил пишущую ручку и выехал из маленькой гостиной в спальню. Остановив кресло у туалетного стола, взял щетку и старательно зачесал назад нависавшие надо лбом волосы. Собственное лицо показалось ему незнакомым.

«Кто я? – спросил он себя. – Куда иду?» Мысли такого рода никогда еще не посещали его... Он подъехал к окну, выглянул. Этажом ниже одна из работниц стояла у кухонного окна и разговаривала с кем-то, кто находился внутри. Их голоса, их по-местному распевные интонации были хорошо слышны даже здесь... Он сидел словно в трансе, глядя перед собой широко раскрытыми глазами.