Одно из окон продолговатой общей комнаты выходило в сад большого соседнего дома, стоящего на самом углу, и солнце играло на голых ветвях двух серебристых берез так, что казалось, будто стволы покрашены фосфоресцирующей краской. Прямоугольник газона был в идеальном состоянии, а две робатки с вьющимися растениями радовали до сих пор глаз своей зеленой листвой.

— Поиду-ка я погуляю, — решила Розмари.

Она набросила на себя котиковое манто, предчувствуя, что на дворе холодно, да и кроме того было бы просто неэтично не носить главный подарок Чарльза к свадьбе. И когда она прикрепила к волосам маленькую шляпку, отделанную кусочком того же самого меха, то невольно улыбнулась собственному отражению в зеркале, прищурив ясные серые глаза, затем поспешила к выходу.

Сразу же под квартирой помещался гараж. Уж, если быть совершенно беспристрастным, то на лестнице слегка попахивало бензином.

Дойдя до подножия лестницы, она услышала снаружи шаги. Дверь была сделана из прочного дерева, без окошечка, так что она не имела понятия, кто бы это мог быть. Поскольку очень неудобно открывать дверь перед носом человека, который как раз собирается нажать кнопку звонка, она чуточку подождала..

Но никто не звонил.

В щели ящика для писем появилось сначала одно, потом второе письмо; они провалились вниз, и планка со стуком опустилась.

— Из Австралии, — проговорила Розмари, разглядывая почтовый штемпель и марку с кенгуру на одном из конвертов. Письмо было адресовано Чарльзу. Должно быть, это от его приятеля Мастерса. Вот Чарльз обрадуется!

Она взглянула на второе.

Адрес был напечатан на машинке, штемпель — Лондонский, В-1, письмо адресовано ей.

Ей редко посылали так формально надписанные письма, большей частью на конвертах писали от руки. В маленьком холле было темно и ей хотелось скорее увидеть солнышко, поэтому она растворила дверь и вышла наружу, все еще держа письма в руке. Солнце слепило глаза, оно искрилось в паутинках, на стеклах «Роллс-Ройса», которые драил шофер на другой стороне переулка. Это был мужчина средних лет, который оторвался от работы ровно на одну секунду, чтобы бросить в ее сторону восхищенный взгляд.

На нее часто оборачивались на улице.

— С добрым утром! — сказала Розмари и получила ответную улыбку. Она сунула письмо из Австралии в карман шубки, — Чарльз знал, как она любит карманы, — и, медленно шагая по тротуару, чуть ли не мурлыкая на солнышке в предвкушении, как чудесно будет в парке, надорвала свое письмо.

Оно было на простой бумаге, без подписи и обратного адреса и состояло всего из одной фразы: «Ваш муж вам изменяет…»

Розмари так неожиданно остановилась, что могла бы наткнуться на стену. Она смотрела на эту единственную стену так, как будто она могла от этого исчезнуть. «Ваш муж вам изменяет» — звучало так жестоко, да и чернила были темные, и вся фраза темная, будто бы уже наступил траур.

Потом Розмари прошептала с яростью одно только слово: «Ерунда!»

Она скомкала письмо, но не выбросила его, а прибавила шагу, не отдавая себе отчета, куда она торопится…

Сначала новость ее возбудила, а потом разозлила. Она сильнее сжала анонимку, как будто это была шея клеветника, осмелившегося написать ядовитую строчку.

— Ерунда на постном масле! — повторила она более уверенно и зашагала еще быстрее, пока не скрылась за углом. Только тогда шофер, явно озадаченный ее поведением, вновь принялся за дело.

Ей нужно было перейти через дорогу, чтобы попасть на автобус к Гайд-парку. Но она не сделала этого. Напечатанное на машинке обвинение, казалось, преградило ей путь. Конечно, это была чепуха, с ее стороны глупо вообще обращать внимание и расстраиваться, это злобная клевета, но…

Почему кто-то посчитал возможным прислать подобную гадость?

Кто мог пожелать ей зла?

Все же она перешла на другую сторону и через несколько минут, уже почти в 12 оказалась в парке. Действительно, настоящая весна, разве что листья облетели, и оголенные ветки на солнечном свету напоминали паутину какого-то гигантского паука. Солнце было по-настоящему теплым, так что она даже расстегнула шубку. Некоторые смельчаки сидели на траве, сотни прогуливались. Звуки городского траспорта казались далекими.

Она ходила по аллеям, не замечая, куда идет, стремясь только побыть одной, чтобы снова и снова задать себе тот же самый вопрос.

Почему кто-то вздумал отправить ей такое послание?

Она опять посмотрела на конверт. Нет, не ошибка: письмо было предназначено ей, миссис Чарльз Джексон.

Что бы сказал Чарльз?

Розмари принялась рассуждать сама с собой. Она оказалась в таком положении, о котором иногда читаешь в книгах, но если дело коснется лично тебя, то проблемы кажутся неразрешимыми.

Следует ли ей рассказать Чарльзу? Он был страшно занят у себя в конторе, слишком близко принимал к сердцу свои дела, а в данный момент это было дело об убийстве, резюме о котором он помогал подготовить старому Ноду, ведущему королевскому присяжному.

Фактически на прошлой неделе Чарльз несколько раз возвращался домой на час — полтора позднее обычного.

Она беспомощно заморгала глазами.

— Нет! — крикнула она, отгоняя прочь внезапно вспыхнувшую мысль.

Одна из проходивших рядом женщин слышала это яростное «нет» и удивленно подняла на нее глаза.

«Это смешно, я ничего ему не покажу, — решила Розмари, — мне нет никакого дела до этой записки!»

Но в душе она молила бога, чтобы Чарльз не позвонил ей по телефону, предупреждая о том, что задерживается на работе.

Он не звонил.

Он был беспечным и довольным, даже не принес с собой никакой работы. Резюме было практически готово, завтра он его доставит Ноду.

Розмари умолчала о письме.

На следующее утро, когда Чарльз брился, а Розмари занималась завтраком, она услышала стук почтальона, который всегда выбивал определенный мотив. Обычно она поручала мужу выбирать почту из ящика, но на этот раз ей изменила выдержка, она не могла ждать ни секунды. Пришло несколько писем Чарльзу Джексону, эскв… эскв… эскв… миссис Чарльз Джексон.

Это был точно такой же конверт. Его можно было бы принять за вчерашний, если бы тот Розмари не измяла. Она в ужасе разглядывала его, стоя лицом к двери с плотно сжатыми зубами, чтобы унять их дрожь. Двигалась она медленно и, хотя понимала, что бекон пересушится, теперь это потеряло значение.

На полпути вверх по лестнице, она сунула конверт за ворот платья и при этом на пол упало еще одно письмо, которое она раньше не заметила. Оно было адресовано мистеру Чарльзу Джексону и выглядело совсем иначе.

Это был маленький бледно-голубой конверт, надписанный округлым женским почерком. От него слегка пахло духами. Ничего подобного Розмари не видела. Она добралась уже до верхней ступеньки, когда услышала голос Чарльза:

— Еще две минуточки, малышка.

— Ладно.

Он спешил в это утро, полностью занятый мыслями о предстоящем обсуждении резюме со старым Нодом, — это была его первая деловая встреча со знаменитостью. Он небрежно положил все письма подле своего обычного места за столом и стал торопливо завтракать. Его очевидно удивило, что не все было готово, и Розмари чувствовала, что сегодня утром он легко может поднять шум. В нормальном состоянии она бы просто отшутилась, но тут ей было не до шуток. Уголок проклятого конверта упирался ей в грудь.

— Одну минуточку, — сказала она, — а ты займись своей корреспонденцией.

— Ну, нет, — не согласился он, — я не должен думать ни о чем другом, пока старина Нод не снимет эту тяжесть с моих плеч. Секрет успеха, как частенько говорит наш мистер Мерридью, заключается в искусстве концентрации. «Если тебе предстоит серьезное дело, мой мальчик, отдай ему все свое внимание, не рассеивай своих мыслей и энергии. Концентрация, — Чарльз великолепно изобразил своего старого патрона, и Розмари рассмеялась, даже не взирая на тот факт, что он сгреб все письма, включая надушенное, и сунул их себе в карман. А ведь это наверняка было любовное послание!

Предстоящая сессия не лишила его аппетита. Он поцеловал жену так же горячо, как и всегда. На минуту она испугалась, что он может заметить ее письмо, но как будто этого не произошло.

Он сбежал вниз по лестнице и помахал ей рукой от входной двери, потом быстрыми шагами пошел по улице. Довольно худой мужчина, выше среднего роста, одетый в черный пиджак и полосатые брюки, с котелком на голове. Под мышкой он держал черную папку для бумаг.

Она вынула письмо.

«Если вы мне не поверили, проверьте карманы его светло-серого костюма».

Сначала она сказала себе, что ничего подобного делать не будет, а дождется возвращения Чарльза и покажет ему оба письма. Но через пять минут ее решимость исчезла. Она пошла в спальню, малюсенькое помещенье, где с трудом умещалась двуспальная кровать, туалет и несколько стульев из светлого дуба. Зато в стене имелся вместительный шкаф. Она толчком отодвинула дверцу, точно зная, где надо искать светло-серый костюм мужа.

Вот он висит.

Она притронулась к вешалке, но не стала снимать пиджак с распялки. Она испытывала необычайное унижение и стыд. Так с ней бывало только в школе, когда ее уличали в том, что не был приготовлен урок. Она долго колебалась, но потом сказала вслух ясным и отчетливым голосом:

— Я не смогу успокоиться, пока не проверю…

Она сняла костюм с вешалки и отнесла его в большую комнату поближе к окну, все еще не решаясь обшарить карманы.

Костюм был великолепно выутюжен, она сама убирала его в шкаф, убедившись, что ни пиджак, ни брюки не нуждаются в чистке.

Чарльз очень аккуратно носил вещи и выглядел в них настоящим денди.

Она приподняла костюм и начала проверять карманы, крепко сжав губы и прищурив глаза, ненавидя собственные пальцы, совершавшие такое предательство.