Агата Кристи - Икс или игрек?

Таппенс помолчала, затем продолжила:

– Еще одна вещь должна была заставить меня насторожиться, – это сходство между Вандой Полонской и Бетти. Именно Бетти постоянно напоминала мне эта женщина. И еще эта абсурдная игра со шнурками… Ведь, скорее всего, она видела, как это делает ее так называемая мать, а не Карл фон Дейним! Но как только миссис Спрот увидела, что вытворяет ее ребенок, она подбросила в комнату Карла побольше улик, и последним штрихом стали шнурки, вымоченные в чернилах для тайнописи.

– Я рад, что Карл в этом не замешан, – сказал Томми. – Он мне нравился.

– Его же не расстреляли? – озабоченно спросила Таппенс, услышав, что Томми говорит о нем в прошедшем времени.

Мистер Грант покачал головой.

– С ним все в порядке, – сказал он. – Вообще-то у меня есть для вас небольшой сюрприз.

Таппенс просияла.

– Я страшно рада за Шейлу! – сказала она. – А мы были круглыми идиотами, подозревая миссис Перенья.

– Она была замешана в кое-каких делишках ИРА, но не более того, – сказал мистер Грант.

– Я немного подозревала миссис О’Рурк, а иногда семейство Кайли…

– А я подозревал Блетчли, – вставил слово Томми.

– И все это время, – сказала Таппенс, – рядом с нами была эта бесцветная тварь, которую мы считали матерью Бетти…

– Ну уж никак не бесцветная, – сказал мистер Грант. – Очень опасная женщина и очень умная актриса. И, как ни печально мне это говорить, англичанка по рождению.

– Тогда нет у меня к ней ни жалости, ни восхищения, – сказала Таппенс. – Она даже не на свою страну работала. – И с любопытством посмотрела на мистера Гранта. – Вы нашли то, что хотели?

Тот кивнул:

– Все было в тех самых растрепанных детских книжках.

– Тех самых, которые Бетти называла грязными! – воскликнула Таппенс.

– Они были очень грязными во всех смыслах слова, – мрачно сказал мистер Грант. – В «Трех мудрецах в одном тазу» была полная информация о расположении наших морских сил. В «Мистер Ост готовит тост» то же самое по авиации. Военные проблемы содержались соответственно в «Мужичок-с-ноготок много пуль купил впрок».

– А в «Гуси-гуси»? – спросила Таппенс.

– Если обработать эту книжку соответствующим реактивом, – сказал мистер Грант, – то в ней обнаружится список имен всех важных персон, завербованных для помощи во время вторжения. Среди них два главных констебля, один вице-маршал авиации, два генерала, глава отдела вооружений, один член правительства, много старших полицейских инспекторов, командиров местных добровольческих отрядов обороны и множество более мелкой военной и флотской рыбешки, равно как и представителей нашей собственной разведки.

Томми и Таппенс молча воззрились на него.

– Невероятно! – воскликнула миссис Бересфорд.

Грант покачал головой:

– Вы не знаете всей силы немецкой пропаганды. Она цепляет в человеке что-то этакое, какое-то заветное желание или жажду власти. Эти люди были готовы предать свою страну не за деньги, но ради какой-то маниакальной гордыни, что именно благодаря им эта страна достигнет величия. И такое во всех странах. Это культ Люцифера – Люцифера, Сына зари. Гордыня и желание личной славы! – Он добавил: – Вы сами понимаете, что при наличии таких людей, отдающих противоречивые приказы и вносящих сумятицу в действия, вторжение имело все шансы на успех.

– А теперь? – спросила Таппенс.

Мистер Грант усмехнулся.

– А теперь, – сказал он, – пусть приходят! Мы готовы к встрече.

– Дорогая, – сказала Дебора. – Ты знаешь, что я уже начала себе придумывать всякие ужасы насчет тебя?

– Неужели? – сказала Таппенс. – Это когда это?

Глаза ее нежно смотрели на темноволосую голову дочери.

– А тогда, когда ты сбежала к папе в Шотландию, а я думала, что ты у тети Грейси. Я уж подумала, что у тебя завелся любовник.

– О, Деб, да неужели?

– Да нет, конечно же. В твоем-то возрасте… И конечно, я знаю, что ты и старик Морковкин очень любите друг друга. На самом деле, мне в душу заронил эти сомнения один идиот по имени Тони Мардсон. Кстати, мам, знаешь – я думаю, что могу тебе это открыть, – оказалось, что он пособник фашистов! Он всегда говорил как-то странновато – что-то вроде, если Гитлер победит, то все будет по-прежнему, только еще лучше…

– А он тебе… ну… нравился?

– Тони? Да нет, он всегда был такой зануда… Мой танец!

И она упорхнула прочь в объятиях светловолосого молодого человека, нежно ему улыбаясь. Таппенс несколько минут следила за их кружением; затем взгляд ее переместился туда, где высокий молодой человек в форме летчика танцевал со светленькой миниатюрной девушкой.

– Я считаю, Томми, – сказала Таппенс, – что наши дети очень даже красивы.

– Смотри, Шейла, – сказал Томми.

Он встал, когда Шейла Перенья подошла к их столику. Она была в изумрудном вечернем платье, подчеркивавшем ее смуглую красоту. Сегодня это была угрюмая красота, и приветствовала она своих хозяев довольно неласково.

– Вот, я приехала, как обещала, – сказала она. – Но я не понимаю, зачем вы меня позвали.

– Потому, что вы нам нравитесь, – улыбнулся Томми.

– Да неужели? – отозвалась Шейла. – И с чего бы? Я ведь так отвратительно вела себя с вами… – Она помолчала и прошептала: – Но я благодарна вам.

– Мы нашли вам симпатичного кавалера для танцев, – сказала Таппенс.

– Я не хочу танцевать. Терпеть не могу танцы. Я просто пришла к вам в гости.

– Вам понравится кавалер, которого мы пригласили для вас, – улыбнулась Таппенс.

– Я… – начала было Шейла и осеклась, увидев Карла фон Дейнима. Она оторопело смотрела на него. – Ты…

– Я, собственной персоной, – сказал Карл.

Этим вечером Карл фон Дейним был каким-то другим. Шейла не сводила с него недоумевающих глаз. Румянец вернулся на ее щеки, и теперь они просто пылали.

– Я знала, что теперь у тебя все будет хорошо, – еле слышно проговорила она, – но думала, что тебя все равно будут держать в лагере!

Карл покачал головой.

– Для этого нет причины. Прости меня, Шейла, – продолжал он, – за обман. Понимаешь, я вовсе не Карл фон Дейним. Я назвался его именем по личным причинам.

Он вопросительно посмотрел на Таппенс.

– Продолжайте, расскажите ей, – сказала та.

– Карл фон Дейним был моим другом. Я познакомился с ним в Англии несколько лет назад. Незадолго до войны я возобновил знакомство с ним уже в Германии. Я был там с определенной целью.

– Так ты служил в разведке? – сказала Шейла.

– Да. Когда я был в Германии, со мной стали происходить странные вещи. Пару раз я едва сумел улизнуть. Мои планы становились известны тогда, когда они не должны были быть известны никому. Я понял, что что-то не так и что в нашей конторе завелся «крот». Меня подвели свои же. Мы с Карлом были несколько схожи внешне – моя бабка была немкой, – потому меня и сочли пригодным для работы в Германии. Карл не был нацистом. Его интересовала исключительно его работа – в которой и я разбирался, – а именно исследования в области химии. Незадолго до начала войны он решил бежать в Англию. Его братьев поместили в концентрационные лагеря. Карл считал, что ему будет чрезвычайно сложно бежать, но каким-то чудесным образом все препятствия сами собой исчезли. Когда он рассказал мне об этом, я заподозрил неладное. С чего бы это властям облегчать Карлу фон Дейниму отъезд из Германии, когда его братья и прочие родственники находятся в лагерях, да и он сам подозревается в нелояльности к нацизму? Казалось, что он кому-то зачем-то нужен в Англии. Мое собственное положение становилось чрезвычайно опасным. Квартира Карла была в том же доме, что и моя, и однажды, к моему горю, я обнаружил его мертвым в постели. Он впал в депрессию и покончил с собой, оставив мне письмо. Я прочел его и спрятал в карман.

Так я решился на подмену. Я хотел выбраться из Германии и еще хотел знать, почему к этому так подталкивали Карла. Я переодел его в мою одежду и уложил на мою постель. Лицо его было изуродовано выстрелом в голову, а наша квартирная хозяйка была подслеповата.

С документами на имя Карла фон Дейнима я поехал в Англию и направился по тому адресу, куда ему было рекомендовано обратиться. Это была гостиница «Сан-Суси».

Пока жил там, я играл роль Карла фон Дейнима, не расслабляясь ни на минуту. Я обнаружил, что было все сделано для того, чтобы я начал работу на местном химическом заводе. Сначала я думал, что меня будут вербовать работать на нацистов. Позже я понял, что моему бедному другу была уготована роль козла отпущения.

Когда меня арестовали, я ничего не сказал. Я хотел как можно дольше протянуть, прежде чем открыть, кто я такой на самом деле. Я хотел увидеть, что будет происходить. Но всего несколько дней назад меня опознал один из наших сотрудников, и правда вышла наружу.

– Мог бы и рассказать мне, – с упреком сказала Шейла.

– Если ты так считаешь, – нежно сказал он, – то прости меня.

Он посмотрел ей в глаза. Вид у нее был гордый и гневный, но затем гнев начал таять.

– Наверное, ты все же был прав, – сказала она.

– Дорогая… – Молодой человек взял себя в руки.

– Пошли танцевать?

Они ушли вместе.

Таппенс вздохнула.

– В чем дело? – спросил Томми.

– Надеюсь, Шейла не разлюбит его за то, что он не немецкий беженец, против которого ополчился весь мир.

– Да вроде не разлюбила.

– Да, но эти ирландцы такие странные… А Шейла еще и прирожденная упрямица.