Агата Кристи - Икс или игрек?

Миссис Бленкенсоп обернулась к хозяйке пансионата, и ее глупое лицо покраснело.

– Ох, миссис Перенья, простите меня… У меня так болит голова, что я почти ничего не вижу, я хотела принять аспирин и лечь, но свой не нашла, потому я подумала, что вы не обидитесь, я же знала, что у вас есть, вы как-то давали его мисс Минтон.

Миссис Перенья вошла в комнату. В голосе ее слышалась некоторая резкость.

– Конечно, миссис Бленкенсоп, но почему вы просто не попросили у меня?

– Да, конечно, надо было попросить… Но я знала, что вы заняты обедом, а я так не люблю, понимаете, чтобы вокруг меня хлопотали…

Пройдя мимо Таппенс, миссис Перенья взяла с полочки баночку с аспирином.

– Сколько вам дать таблеток? – сухо спросила она.

Миссис Бленкенсоп взяла три. Под конвоем миссис Перенья она вошла в свою комнату и торопливо отвергла предложение положить в постель бутылку с горячей водой.

Миссис Перенья не преминула оставить последнее слово за собой, выходя из комнаты.

– Но у вас был свой аспирин, миссис Бленкенсоп, я видела.

– Я знаю, – быстро ответила Таппенс. – Я знаю, что он где-то был, но, глупость какая, не могу вспомнить, куда я его дела.

– Ладно, отдохните хорошенько до чая, – сверкнула белыми зубами миссис Перенья.

Она вышла и закрыла за собой дверь. Таппенс глубоко вздохнула и легла в постель на случай, если миссис Перенья вернется.

Не заподозрила ли она чего-нибудь? Эти зубы, такие крупные и белые, – это чтобы съесть тебя, дитя мое. Таппенс всегда приходили на ум эти слова, когда она видела эти зубы. Да и руки у миссис Перенья были большие и пугающие.

Вроде бы она отреагировала на присутствие Таппенс в своей комнате довольно естественно. Но она вернется и увидит, что ящик ее бюро открыт. Вызовет ли это у нее подозрения? Или миссис Перенья подумает, что сама случайно оставила его открытым? Иногда ведь бывает такое… Сумела ли Таппенс сложить письма так, как они лежали прежде?

Скорее всего, даже если миссис Перенья и заметит, то она заподозрит кого-нибудь из слуг, чем «миссис Бленкенсоп». А если и заподозрит, то, вероятно, только в излишнем любопытстве. Таппенс знала, что на свете полно людей, которые повсюду суют свой нос.

Но если миссис Перенья – знаменитая немецкая шпионка Игрек, она заподозрит слежку.

Не было ли в ее поведении необычной настороженности? Вроде бы она вела себя естественно – за исключением той сухой ремарки насчет аспирина.

Внезапно Таппенс села на кровати. Она вспомнила, что ее аспирин вместе с флакончиком йода и соды лежали в глубине ящика ее письменного стола, куда она сунула их не распаковывая.

Стало быть, не только она шарила в чужих комнатах. В этом миссис Перенья опередила ее.

На следующий день миссис Спрот отправилась в Лондон.

Всего нескольких робких намеков с ее стороны – и обитатели «Сан-Суси» тут же стали предлагать ей присмотреть за Бетти.

Когда миссис Спрот, на прощание неоднократно попросив Бетти быть хорошей девочкой, уехала, девчушка вцепилась в Таппенс, которой выпало утреннее дежурство.

– Игьять, – сказала Бетти. – Пьятки.

Она с каждым днем говорила все лучше и приобрела очаровательную привычку склонять головку набок, обезоруживая собеседника обворожительной улыбкой и бормоча: «Позялуста».

Таппенс намеревалась взять ее на прогулку, но шел сильный дождь, так что обе устроились в комнате, где Бетти сразу же потащила ее к бюро, где в нижнем ящике лежали ее игрушки.

– Может, спрячем Бонзо? – спросила Таппенс.

Но Бетти передумала и вместо этого заявила:

– Потитай сказку.

Таппенс взяла довольно потрепанную книжку с буфета, но ее остановил вопль Бетти:

– Нет, нет… гьязь… пьёхо…

Таппенс удивленно уставилась на нее, затем посмотрела на книжку с цветными картинками, «Джеки-дружок».

– Джеки плохой? – спросила она. – Потому что сунул палец в пирог?

Бетти подчеркнуто повторила:

– Пьё-хо! – и с отчаянным усилием: – Гррррязь!

Она выхватила книжку у Таппенс и сунула ее на место, затем вытащила точно такую же книжку с другой стороны полки, заявив с лучезарной улыбкой:

– Ч-ч-чистый хоррроший Джек!

Таппенс поняла, что грязные и потрепанные книжки заменялись более новыми и чистыми, и немного удивилась. Миссис Спрот была, стало быть, мамашей-гигиенисткой. Такие всегда боятся микробов, грязной пищи или что ребенок будет сосать упавшую игрушку.

Таппенс вольно росла в доме приходского священника и всегда с некоторым презрением относилась к преувеличенному гигиенизму; своих двоих детей она вырастила так, чтобы те впитали, по ее словам, «приличное количество» грязи. Однако она послушно взяла новую книжку про Джека и прочла ее девочке с комментариями, подходящими к ситуации. Бетти бормотала:

– Джек!.. Паец!.. Пиёг! – тыча липким пальчиком в эти картинки, что сулило скорое списание и этой второй книжки в хлам. Они перешли к «Гуси-гуси» и «Старушке в башмаке», а затем Бетти спрятала книжки, и Таппенс пришлось ужасно долго искать их, к восторгу Бетти, и так пролетело утро.

После ланча Бетти отдыхала, и тогда миссис О’Рурк пригласила Таппенс к себе в комнату.

Комната миссис О’Рурк была очень неопрятной; в ней сильно пахло мятой и еще слабо припахивало нафталиновыми таблетками. На всех столах стояли фотографии детей, внуков, племянников и племянниц, внучатых племянников и внучатых племянниц миссис О’Рурк. Их было так много, что Таппенс показалось, что она попала в какую-то реалистичную постановку поздневикторианского периода.

– Хорошо иметь детей, миссис Бленкенсоп, – тепло заметила миссис О’Рурк.

– О, ну… – сказала Таппенс, – с моими двумя…

– Двумя? – тут же вклинилась миссис О’Рурк. – Но мне казалось, что у вас трое мальчиков?

– Да, трое. Но двое из них погодки, и я думала сейчас о них.

– А! Понимаю. Присядьте, миссис Бленкенсоп, чувствуйте себя как дома.

Таппенс послушно села. Ей очень хотелось бы, чтобы впредь миссис О’Рурк не смогла поставить ее в такое неудобное положение. Сейчас она чувствовала себя как Гензель и Гретель в пряничном домике ведьмы.

– Скажите, – начала миссис О’Рурк, – что вы думаете о «Сан-Суси»?

Таппенс начала было многословную хвалебную речь, но миссис О’Рурк бесцеремонно перебила ее:

– А что, если бы я спросила у вас, не чувствуете ли в этом месте чего-то странного?

– Странного? Да нет.

– Я о миссис Перенья. Вы не можете отрицать – она вас интересует. Я не раз видела, как вы наблюдали за ней.

Таппенс вспыхнула:

– Она… она интересная женщина.

– Нет, – сказала миссис О’Рурк. – Она довольно обычная женщина – если она то, чем кажется. Но, возможно, это не так. Вы так думаете?

– Правда же, миссис О’Рурк, я не понимаю, о чем вы!

– Все время думаю, что многие из нас – не то, чем кажутся с виду. Например, мистер Медоуз. Загадочный человек. Иногда он кажется типичным англичанином, тупым до мозга костей, а в другую минуту я ловлю взгляд или слово и понимаю, что он вовсе неглуп. Это же странно, разве не так?

– Я думаю, что мистер Медоуз совершенно типичный англичанин, – твердо заявила Таппенс.

– Есть и другие. Возможно, вы понимаете, кого я имею в виду?

Таппенс покачала головой.

– Имя этого человека начинается на букву S, – сказала, поддразнивая ее, миссис О’Рурк и кивнула несколько раз.

Ощутив внезапный приступ гнева и смутного желания защитить молодое беззащитное существо, Таппенс резко сказала:

– Шейла просто бунтарка. В ее возрасте все такие.

Миссис О’Рурк снова несколько раз кивнула, как толстый китайский болванчик, вроде того, что стоял на каминной полке у тети Грейси. Она широко улыбнулась и тихонько сказала:

– Может, вы не знаете, но имя миссис Минтон – София[16].

– О! – ошеломленно сказала Таппенс. – Так вы говорили о мисс Минтон?

– Нет, – сказала миссис О’Рурк.

Таппенс повернулась к окну. Забавно, как эта старуха действовала на нее, распространяя вокруг себя ауру беспокойства и страха. «Как мышь в кошачьих лапах, – подумала Таппенс. – Вот так я себя ощущаю…»

Эта широко улыбающаяся монументальная старуха почти урчала – и все же слышался топоток мягких лап, играющих с чем-то, чего никак нельзя было выпустить…

«Чушь! Все это ерунда! Просто игра воображения», – подумала Таппенс, глядя из окна в сад. Дождь прекратился. С деревьев капала вода.

«Но тут не только воображение, – думала она. – Воображение у меня не слишком живое. Здесь что-то есть, какой-то центр зла. Если б я могла посмотреть…»

Ход ее мыслей резко прервался.

Внизу в саду кусты чуть разошлись. Между ними появилось лицо, смотрящее снизу вверх. Какая-то женщина украдкой заглядывала в дом. Это было лицо той самой женщины, которая разговаривала с Карлом фон Дейнимом на дороге. Она смотрела так пристально, не мигая, что взгляд этот показался Таппенс нечеловеческим. Она не отводила взгляда от окон «Сан-Суси». Он был лишен выражения, и все же в нем была – да, несомненно – злоба. Неподвижный, безжалостный взгляд. Он выражал дух, некий сильный дух, совершенно не вязавшийся с «Сан-Суси» и банальной обыденностью жизни в английской гостинице. «Так, – подумала Таппенс, – могла смотреть Иаиль, готовясь вбить кол в висок спящего Сисары»[17].

Эти мысли за какие-то доли секунды пронеслись в голове Таппенс. Резко отвернувшись от окна, она что-то пробормотала миссис О’Рурк, выскочила из комнаты и побежала вниз по лестнице к передней двери.