На совещание была вызвана миссис Перенья. Хотя ей этого ужасно не хотелось, но она была вынуждена признать, что какой-то запах все же есть. И запах откровенно отвратный. Она предположила, что протекает газовый кран.

Наклонившись к крану и с сомнением принюхавшись, Томми сказал, что ему не кажется, что запах исходит оттуда. И не из-под пола. По его мнению, где-то явно сдохла крыса.

Миссис Перенья согласилась, что слышала о таком, но она уверена, что в «Сан-Суси» нет крыс. Возможно, это мышь – хотя она сама никогда здесь не видела мышей.

Мистер Медоуз твердо заявил, что, судя по запаху, покойница никак не меньше крысы, и добавил, что ни единой ночи не будет спать в этой комнате, пока проблема не будет улажена. Он просит миссис Перенья дать ему другую комнату.

Конечно, сказала миссис Перенья, она только что хотела предложить то же самое. Она только опасается, что единственная свободная комната слишком маленькая и, к сожалению, там нет вида на море, но если мистер Медоуз не против…

Мистер Медоуз был не против. Он только хотел отделаться от запаха. Миссис Перенья проводила его в маленькую спальню, дверь которой оказалась напротив двери в комнату миссис Бленкенсоп, и вызвала гундосую полудурочку Беатрис, чтобы та «перенесла вещи мистера Медоуза». Миссис Перенья сказала, что пошлет человека убрать пол и найти источник запаха.

Таким образом, все было улажено к общему удовлетворению.

II

Вторым происшествием была открывшаяся у мистера Медоуза сенная лихорадка. Так он поначалу ее называл. Позже он с сомнением признал, что, наверное, простудился. Он много чихал, глаза его слезились. И никто не замечал, что от большого шелкового платка мистера Медоуза исходит еле уловимый запах сырого лука, к тому же его маскировал острый запах одеколона.

Наконец, поверженный непрерывным чиханием и сморканием, мистер Медоуз удалился и улегся в постель до конца дня.

Именно утром того дня миссис Бленкенсоп получила письмо от своего сына Дугласа. Она так радовалась, что об этом узнал весь «Сан-Суси». Письмо это не проходило цензуры, говорила она, поскольку, по счастью, его привез один из друзей Дугласа, приехавший на побывку, так что сын смог написать ей обо всем откровенно.

– И по этому письму видно, – заявляла миссис Бленкенсоп, с мудрым видом покачивая головой, – как мало мы знаем о том, что на самом деле происходит.

После завтрака она пошла к себе наверх, открыла лакированную шкатулку и спрятала туда письмо. Между сложенными страницами положила несколько крошек рисовой пудры. Закрыла шкатулку, прижав к ее крышке пальцы.

Выйдя, она кашлянула, и из противоположной двери послышалось весьма театральное чихание.

Таппенс улыбнулась и пошла вниз.

Она уже объявила о своем намерении на денек съездить в Лондон, чтобы зайти по кое-какому делу к своему юристу и кое-что купить. Теперь собравшиеся постояльцы желали ей доброго пути и давали различные поручения – «если у вас останется время, конечно же».

Майор Блетчли держался в стороне от всей этой женской болтовни. Он читал свою газету и выдавал вслух комментарии.

– Проклятые немецкие свиньи. Расстреливают беженцев на дорогах. Убийцы. Будь я на месте…

Таппенс вышла, не слушая его излияний, что бы он сделал на месте главнокомандующего.

Она прошлась по саду, чтобы спросить Бетти Спрот, не хочет ли та какой-нибудь гостинец из Лондона. Девчушка, радостно сжимавшая в горячей ладошке улитку, предвкушающе загукала. В ответ на вопросы Таппенс: «Котика? Книжку с картинками? Цветные мелки, чтобы рисовать?» – Бетти решила:

– Бетти лисовать.

Итак, список Таппенс пополнился цветными мелками.

Она пошла по тропинке, чтобы выйти в конце сада к шоссе, и неожиданно наткнулась на Карла фон Дейнима. Он стоял, опираясь на стену. Руки его были стиснуты, и когда Таппенс подошла, он обернулся к ней. Его обычно бесстрастное лицо было искажено.

Таппенс невольно остановилась и спросила:

– Что-то случилось?

– А, да, случилось. – Голос его был хриплым и неестественным. – У вас вроде есть поговорка: «Ни рыба, ни мясо, ни дичь, ни утка», да?

Таппенс кивнула.

– Это как раз про меня, – с горечью сказал Карл. – Это не может так продолжаться, вот что я хочу сказать. Не может. Думаю, лучше покончить со всем этим.

– Что вы хотите сказать?

– Вы были добры ко мне, – сказал молодой человек. – Я думаю, вы поймете. Я бежал из родной страны из-за несправедливости и жестокости. Я приехал сюда, чтобы найти свободу. Я ненавидел нацистскую Германию. Но увы, я остаюсь немцем. И этого не изменить.

– Я понимаю, у вас могут быть трудности, – пробормотала Таппенс.

– Дело не в этом. Я немец, говорю же вам. В сердце, в душе я немец. Германия по-прежнему моя родина. Когда я читаю о бомбардировках немецких городов, об убитых немецких солдатах, о сбитых немецких самолетах… это же мой народ погибает. Когда этот старый воинственный майор читает свою газету, когда он говорит «эти свиньи» – я прихожу в ярость. Я не могу этого вынести. – Он тихо добавил: – И потому мне кажется, что лучше покончить с этим. Да, покончить.

Таппенс крепко схватила его за руку.

– Чушь! – резко сказала она. – А как еще вы должны себя чувствовать? Любой бы так чувствовал себя на вашем месте. Но вам придется крепиться.

– Лучше бы меня интернировали. Легче было бы.

– Да, вероятно. Но пока вы делаете важную работу – или я так слышала. Она важна не только для Англии – для всего человечества. Вы ведь работаете над проблемой обеззараживания, да?

Его лицо немного просветлело.

– Да, и я достиг значительного успеха. Процесс очень простой и легок в применении.

– Вот, – сказала Таппенс, – это достойное дело. Все, что уменьшает страдания, – стоящее дело, а также все, что созидательно, а не разрушительно. Конечно, мы проклинаем врага. В Германии ведь то же самое. Таких майоров Блетчли, с пеной у рта, сотни. Я сама ненавижу немцев. «Эти немцы», – говорю я, и меня накрывает волна омерзения. Но когда я думаю об отдельных немцах, о матерях, которые с тревогой ждут весточки от сыновей, о мальчиках, которые уходят на войну, о крестьянах, убирающих урожай, о хозяевах маленьких магазинчиков, о некоторых очень приятных немцах, которых я знала, то чувства у меня совсем иные. Я понимаю, что они просто люди, и у всех у нас одинаковые чувства. Вот это – настоящее. Остальное – просто боевая раскраска. Это часть войны – возможно, необходимая, – но она преходяща.

Пока Таппенс говорила, она вспоминала, как и Томми недавно, слова сестры Кэвелл: «Патриотизма недостаточно. Я должна изгнать ненависть из своего сердца». Эти слова настоящей патриотки всегда казались им высшим знаком самопожертвования.

Карл фон Дейним поцеловал ей руку.

– Благодарю вас, – сказал он. – Вы сказали очень добрые и правильные слова. Я буду крепиться духом.

«О господи, – думала Таппенс, спускаясь к дороге в город, – надо же было случиться, чтобы человек, который здесь симпатичнее всех, оказался немцем! От этого все идет наперекосяк!»

III

Таппенс все делала основательно. Хотя ей не хотелось ехать в Лондон, она решила, что надо сделать именно то, о чем она всем сообщила. Если она просто поедет на какую-нибудь экскурсию, то ее могут увидеть, и по «Сан-Суси» пойдут слухи.

Нет, раз миссис Бленкенсоп сказала, что едет в Лондон, значит, она поедет в Лондон.

Она купила билет в третий класс туда-обратно и, выходя из кассы, вдруг столкнулась с Шейлой Перенья.

– Привет, – сказала Шейла. – Вы куда-то едете? Я зашла проверить бандероль, которая, похоже, потерялась.

Таппенс рассказала о своих планах.

– А, да, – беззаботно ответила Шейла. – Припоминаю, что вы что-то такое говорили, но я не думала, что вы поедете прямо сегодня. Я провожу вас до поезда.

Шейла была возбуждена больше обычного и мило болтала о мелочах рутинной жизни в «Сан-Суси». Она разговаривала с Таппенс, пока поезд не отошел.

Помахав в окно и глядя, как уменьшается женская фигурка на перроне, Таппенс села в купе у окна и серьезно задумалась.

Случайно ли оказалась Шейла на станции как раз в это время? Или это свидетельство осторожности врага? Может, миссис Перенья пожелала убедиться, что эта болтливая миссис Бленкенсоп действительно уехала в Лондон?

Было очень на то похоже.

IV

Только на другой день Таппенс удалось поговорить с Томми. Они условились никогда не беседовать под крышей «Сан-Суси».

Миссис Бленкенсоп встретилась с мистером Медоузом, когда его сенная лихорадка немного унялась и он вышел прогуляться по берегу. Они уселись на одной из скамеечек на эспланаде.

– Ну? – сказала Таппенс.

Томми медленно кивнул. Вид у него был несчастный.

– Да, – сказал он. – Кое-что нашел. Но, Господи, денек был тот еще… Постоянно торчал у двери, глядя в щелку. Шея затекла.

– К чертям твою шею, – бесчувственно ответила Таппенс. – Рассказывай.

– Естественно, горничные заходили прибираться и заправлять постель. Заходила миссис Перенья – но в тот момент, когда в комнате были горничные, она сделала им выволочку за какой-то промах. Один раз забегала Бетти и вышла с игрушечной собачкой.

– Да-да. Еще кто-нибудь?

– Только один человек, – медленно проговорил Томми.

– Кто?

– Карл фон Дейним.

– О! – Таппенс ощутила болезненный укол. Значит, в конце концов… – Когда? – спросила она.