Агата Кристи - Икс или игрек?

Альберт вздохнул, вспомнив чувствительную песню «О Ричард, mon roi[73]», которую верный трубадур[74] с таким чувством исполнял под стенами замков. Жаль, что сам Альберт не мастер схватывать мотивы. Сто раз должен прослушать, пока запомнит. Он сложил губы трубочкой. Что бы такое попробовать насвистеть? Последнее время в моду опять вошли старые песни.

Альберт остановился перед белыми воротами «Привала контрабандистов». Вот сюда зашел шеф, приглашенный к ужину.

Он прошел еще немного вверх по косогору и завернул на голую вершину холма. Ничего тут нет. Только трава, и пасутся овцы…

Внизу под ним раскрылись белые створки ворот, и на дорогу выехал автомобиль. За руль сел крупный мужчина в брюках-гольф. Рядом с собой он положил сумку с клюшками, развернулся и покатил под гору. Это, надо полагать, сам капитан-лейтенант Хейдок и есть, сказал себе Альберт.

Он снова спустился с холма и стал осматривать «Привал контрабандистов». Неплохой домик. Хороший сад. Вид на море. Альберт поглядывал с одобрением, напевая под нос: «Я бы столько тебе сказал…»

Из боковой двери вышел человек с тяпкой и скрылся, нырнув в калитку. Альберт сразу заинтересовался – он тоже выращивает у себя за домом настурции и немного салата. Он подошел ближе и проскользнул в открытую калитку. Да, ухоженный садик, ничего не скажешь. Он не спеша пошел в обход. Несколько ступеней вели вниз на ровную площадку. Там был разбит огород. В огороде копался тот тип с тяпкой. Альберт постоял, глядя сверху, что он делает. Потом обернулся посмотреть на дом. Неплохой домик, еще раз сказал он себе. Для морского офицера в отставке лучше не придумаешь. Значит, в этом доме вчера ужинал хозяин…

Альберт не спеша обошел здание. Он разглядывал его, как раньше ворота «Сан-Суси», выжидательно, словно рассчитывал получить подсказку.

Альберт шел вдоль стены и тихонько напевал – современный Блондель в поисках своего господина.

«Я бы так тебя обнимал-целовал, я бы столько тебе всего сказал, – напевал себе под нос Альберт. – Я бы столько тебе всего сказал, я бы так тебя обнимал-целовал…»

Опять сбился, этот припев он уже пел вроде.

Эге, надо же! Капитан-лейтенант, оказывается, держит свиней. До Альберта донеслось протяжное хрюканье. Странно, кажется, будто идет из-под земли. Ну кто же содержит свиней в подвале?

Нет, это не свиньи. Это, похоже, кто-то задает храпака. Человек вздремнул в подвале. Время как раз подходящее. Но вот место? Странное место для сна. Гудит что твой шмель. Альберт пошел на звук. Вот он откуда раздается, этот храп. Из оконца, забранного решеткой. Хр, хр, хр, хрююююю, хрююююю, хрююююю, хр, хр, хр. Странный какой-то храп, что-то он напоминает…

– Эге! – сказал Альберт. – Да это морзянка, вот что это такое! «SOS». Точка, точка, точка, тире, тире, тире, точка, точка, точка.

Он быстро огляделся. И, встав на колени, по чугунной решетке на подвальном оконце тихонько отстукал ответ.

Хотя спать Таппенс легла в приподнятом настроении, пробудившись в предрассветный час, когда бодрость нашего духа бывает на спаде, она почувствовала на сердце невыразимую тоску.

Однако, спустившись к завтраку, она снова приободрилась, так как увидела у своего прибора письмо. Адрес на конверте был выведен нарочито неуклюжим почерком. Это не было сыновним посланием от Дугласа, Реймонда или Сирила, которые она регулярно получала заботами Департамента вместе с остальной сфабрикованной корреспонденцией – сегодня утром, кроме письма, пришла только цветная открытка с изображением песика и с краткой надписью: «Прости, что долго не писала. Все благополучно. Моди». Таппенс ее отложила и вскрыла конверт. В письме было написано:

Таппенс едва удалось скрыть радость. Вот спасибо, милая Пенни! Придав своему лицу траурное выражение, Таппенс тяжко вздохнула и положила письмо на стол. Двум присутствующим за завтраком соседкам, миссис О'Рурк и мисс Минтон, она передала содержание письма, подробно рассказала про тетю Грейси, какая она мужественная, как спокойно относится к бомбежкам и к приближению смерти от тяжелой болезни. Мисс Минтон полюбопытствовала, что у нее за болезнь и каковы симптомы, и с воодушевлением привела в пример болезни своей кузины Селины. Таппенс слегка смутилась, поколебалась между водянкой и диабетом, но в конце концов все-таки выбрала «неприятности с почками». А миссис О'Рурк живо поинтересовалась, не принесет ли ей кончина старой родственницы каких-нибудь материальных благ, и услышала в ответ, что ее меньшенький, Сирил, всегда был у тети Грейси любимым внучатым племянником, и к тому же он ее крестник.

После завтрака Таппенс позвонила портнихе и отменила назначенную на сегодня примерку юбки и жакета, а затем разыскала миссис Перенью и предупредила, что, возможно, ближайшую ночь или две не будет ночевать дома.

Миссис Перенья выразила принятые в таких случаях соболезнования. Вид у нее был усталый, озабоченный и подавленный.

– Все еще никаких известий о мистере Медоузе, – поделилась она с Таппенс. – Как это все странно, не правда ли?

– Наверняка с ним произошел несчастный случай, – вздохнула миссис Бленкенсоп. – Я с самого начала это говорила.

– Но о несчастном случае уже было бы известно, миссис Бленкенсоп.

– Ну а вы что предполагаете?

Миссис Перенья покачала головой.

– Я, право уж, и не знаю, что вам сказать. Чтобы он просто так вдруг сам надумал и уехал по своей воле, я считаю, не может быть. Он бы уже нашел время известить нас.

– Действительно, такое предположение лишено всяких оснований. Его выдвинул майор Блетчли, и как ему не стыдно! – горячо сказала миссис Бленкенсоп. – Нет, если не несчастный случай, тогда, значит, потеря памяти. Такие вещи происходят с людьми гораздо чаще, чем принято думать, особенно в трудные времена, вроде теперешних.

Миссис Перенья кивнула. Но при этом с сомнением поджала губы. Искоса бросив взгляд на Таппенс, она проговорила:

– Но ведь, знаете, миссис Бленкенсоп, нам мало что известно о мистере Медоузе, вы согласны?

– Что вы имеете в виду? – строго спросила Таппенс.

– Ах, пожалуйста, не сердитесь. Я лично совершенно этому не верю. И никогда не верила.

– Не верите – чему?

– Ну, всем этим разговорам.

– Каким разговорам? Я ничего не слышала.

– Понятно, вам не стали передавать. Откуда это пошло, даже и не знаю. По-моему, мистер Кейли первый предположил. Он, правда, вообще человек подозрительный, вы меня понимаете?

Таппенс разбирало любопытство.

– Прошу вас, объясните, о чем вы?

– Просто было высказано мнение, что, может быть, мистер Медоуз… понимаете… вражеский агент из этой ужасной пятой колонны.

Таппенс постаралась вложить в свою реплику весь гнев возмущенной миссис Бленкенсоп:

– Ну, знаете, ничего абсурднее я в жизни не слышала!

– Ваша правда, я тоже ничего такого не думаю. Хотя, с другой стороны, мистера Медоуза часто видели за разговором с тем парнем из Германии – он его расспрашивал про химическое производство, про завод, – и тут у нас решили, что, наверно, они действовали заодно.

Таппенс спросила:

– А вы, миссис Перенья, не допускаете мысли, что относительно Карла допущена ошибка?

По лицу миссис Переньи пробежала судорога.

– Я бы рада была думать, что все это неправда.

– Бедняжка Шейла, – вздохнула Таппенс.

Глаза миссис Переньи сверкнули.

– Почему бедная девочка должна страдать? Почему с ней должно было случиться такое горе? Разве не мог кто-нибудь другой ей понравиться?

Таппенс покачала головой.

– Такая судьба. Мы не выбираем.

– Вы правы, – глухо, горестно проговорила миссис Перенья. – Такая судьба. Нам на роду написаны слезы и обиды, прах и пепел. На роду написано, что нам будут душу рвать и мучить. Довольно я насмотрелась на жестокость и несправедливость этого мира. По мне, так я бы его разрушила и уничтожила, и начали бы снова, ближе к земле, безо всех этих законов и правил и без владычества одного народа над другим. Я бы…

Ее прервал кашель. Гортанный, звучный. На пороге, заполняя крупным торсом весь дверной проем, стояла миссис О'Рурк.

– Я не помешала?

С лица миссис Переньи – словно мокрой губкой провели по грифельной доске – мгновенно сошли следы только что бушевавших чувств, осталась только озабоченность хозяйки пансиона, чьи постояльцы причиняют беспокойство.

– Нет, что вы, миссис О'Рурк, – ответила она. – Мы тут обсуждали, что могло приключиться с мистером Медоузом? Удивительно, как это полиция до сих пор ничего не разузнала.

– Полиция, – презрительно хмыкнула миссис О'Рурк. – Какой от нее прок? Никакого, ни на грош. Они на то только и годятся, что автомашины штрафовать да преследовать бедняков, которые не выправили лицензию на содержание собаки.

– А вы какого мнения о нем, миссис О'Рурк? – спросила Таппенс.

– Что люди поговаривают, вы слышали?

– Насчет того, что он фашист и вражеский агент? Слышала, – холодно ответила Таппенс.

– Может, и так, – рассудительно сказала миссис О'Рурк. – В этом господине с самого начала кое-что меня настораживало. Я ведь, знаете, за ним наблюдала. – Она улыбнулась, глядя прямо в глаза Таппенс, и как все ее улыбки, эта тоже получилась слегка устрашающей – улыбка людоедки. – Непохож он был на мужчину, отошедшего от дел, которому нечем заняться. На мой взгляд, если хотите знать, он приехал сюда не просто так, а с какой-то целью.