— Скажи, Алекс, ты помнишь этого маленького негодяя Эрни Грегга?

— Который изображал Феста, когда вы играли «Ночь королей»? Мне помнится, он производил впечатление, подавал какие-то надежды.

— Да. Он не лишен сценического обаяния и исключительно ловок. А как рабочий сцены просто незаменим. Он хвастался перед Джиной, что может спокойно выходить ночью для прогулок. И что вчера вечером он был в парке и якобы кое-что видел.

Алекс резко обернулся.

— И что же он видел?

— А вот этого он не говорит. Я, правда, почти уверен, что он пускает пыль в глаза, хочет нас заинтриговать. Это первоклассный лгун. Но все же не стоит ли его допросить?

— Сейчас этого лучше не делать, — живо сказал Алекс, — и не следует ему показывать, что его рассказы нас заинтересовали.

— Возможно, ты прав… Посмотрим вечером.

Стефан прошел в библиотеку. Мисс Марпл, увлеченная идеей представить себя на месте публики, столкнулась с Алексом, не успевшим вовремя отступить.

— Прошу меня извинить, — сказала она.

Алекс нахмурил брови и рассеянно произнес:

— Извините меня… Ах, это вы! — добавил он таким тоном, будто был крайне удивлен присутствием мисс Марпл.

Мисс Марпл это показалось странным.

— Я думал о другом, — сказал Алекс. — Этот малый, Эрни…

Неожиданно он махнул рукой и последовал за Стефаном в библиотеку.

За закрытой дверью слышались голоса, но мисс Марпл едва ли это интересовало. Слова инспектора, о которых сказал ей Алекс, породили и в ее голове смутную мысль, нечто вроде внезапной догадки, которая сейчас занимала ее целиком. Совпадали ли ее мысли с соображениями Алекса? Или были совсем иными?

Мисс Марпл прошла на то место, где недавно стоял Алекс Рестарик. «Это не настоящий холл, — говорила она себе. — Это всего лишь дерево, картон, холст… Это сцена театра…» В памяти всплывали обрывки фраз: «Иллюзия… В глазах публики… Игра зеркал…»

В ее голове уже сформировался некий образ, подсказанный словами Алекса, когда он рассказывал о следственном эксперименте. Запыхавшийся после пробежки агент Доджетт… Теперь она ясно все видела…

— Ну конечно, — сказала она полушепотом. — Это могло быть только так…


* * *

— О! Уолли, как ты меня напугал!

Высокий силуэт Уолтера возник из тени так внезапно, что Джина, возвращавшаяся из театра, буквально подскочила. Ночь еще не наступила, и таинственные сумерки, парившие над землей, придавали вполне реальным вещам некие фантастические формы, наподобие тех, что преследуют нас в кошмарах.

— Что ты здесь делаешь? Ты обычно никогда не заходишь в театр.

— Может, я тебя искал, Джина. Театр ведь то место, где тебя наверняка можно найти.

Мягкий монотонный голос Уолли, казалось, не содержал никакого подвоха, и все же Джина ощутила легкое беспокойство.

— Мне очень нравится эта работа, — сказала она. — Я обожаю запах красок, холста, дерева, саму атмосферу кулис.

— Да. Я понял, что ты к этому привязана… Скажи мне, Джина, сколько времени, по-твоему, понадобится, чтобы закончилось следствие?

— Видимо, оно закончится не раньше чем через пятнадцать дней. По крайней мере, мы так поняли из заявления инспектора.

— Пятнадцать дней, — задумчиво повторил Уолтер. — Скажем, три недели. А затем мы будем свободны… Тогда я возвращусь в Америку.

— Но я не могу так быстро собраться. Не могу оставить бабушку… И потом, мы сейчас готовим две новые постановки.

— Я ведь не говорил «мы». Я сказал, что поеду я.

Джина запнулась и посмотрела на мужа. В полумраке он показался ей огромным. И в этом привычном облике тихого великана ей почудилось что-то угрожающее…

— Итак, ты не хочешь, чтобы я поехала с тобой?

— Почему? Я этого не говорил.

— Тебе плевать, поеду я или останусь. Не так ли? — спросила она с внезапным гневом.

— Слушай, Джина, мы уже дошли до того предела, когда необходимо объясниться. Когда мы поженились, мы мало знали друг о друге, еще меньше о наших семьях, тем более об их окружении. Нам казалось, что это не имеет значения, а важно то, что мы вдвоем и начинаем новую прекрасную жизнь. Теперь первый акт завершился. Твоя семья меня не очень-то ценит. Возможно, она и права. Я ведь другой породы. Но если ты думаешь, что я могу оставаться здесь и, закусив губу, смиренно заниматься делами того, что я называю «обществом сумасшедших», ты ошибаешься. Я хочу жить в своей стране и делать работу, ту, которая мне по душе и на которую способен. Ты, как оказалось, ни в чем не соответствуешь тому образу жены, который существует в моем воображении. Мы слишком быстро поженились. И я это понял только теперь. Вина здесь моя. Сейчас ты вправе освободиться и начать новую жизнь — какую захочешь. Решать тебе. Ты можешь предпочесть кого-нибудь из этих театралов. Дело твое, тебе и выбирать. А я возвращаюсь на родину.

— Ты последний идиот! — воскликнула Джина. — Мне здесь просто очень интересно!

— Действительно? Хорошо. Но не мне. Итак, все тебя забавляет? Даже убийца?

Джина подскочила.

— То, что ты говоришь, жестоко и несправедливо. Я очень любила дядю Кристиана. А ты можешь себе представить, каково человеку, когда он знает, что уже в течение нескольких месяцев кто-то хочет отравить его бабушку?

— Я много раз говорил тебе, что не люблю эти места. И уж тем более мне не нравится то, что здесь происходит. Поэтому я уезжаю.

— Если тебе разрешат. Разве ты не понимаешь, что тебя могут арестовать? Ведь считают, что это ты убил дядю. Я была в ужасе от того, как инспектор Карри смотрел на тебя. Он был точно кот, поджидающий мышь: когти выпущены, готов к прыжку. Я уверена, тебе припишут это убийство только потому, что ты выходил из холла, чтобы заменить пробки и потому, что ты не англичанин.

— Прежде всего, необходимы доказательства.

— Я боюсь, Уолли. С самого начала я боюсь за тебя.

— Бояться не нужно. Я тебе говорю, у них нет никаких улик против меня.

Когда они уже молча шли к дому, Джина вновь сказала:

— Мне кажется, ты не хочешь, чтобы я с тобой возвращалась в Америку.

Уолтер не ответил.

Джина повернулась к нему, топнула ногой.

— Я тебя презираю! Ты мерзкая бессердечная скотина! Тебе наплевать на то, что ты больше не увидишь меня. Ну и ладно! Мне тоже наплевать на тебя. Как я сглупила, выйдя за тебя! Я хочу как можно быстрее развестись, а потом выйду за Алекса или за Стефана и буду, без сомнения, более счастлива, чем с тобой.

— Браво! — воскликнул Уолтер. — Теперь, по крайней мере, все стало ясным.


* * *

Мисс Марпл видела, как Джина и Уолтер вместе вошли в дом. Она находилась как раз в том самом месте, где утром инспектор Карри проводил следственный эксперимент.

— Мисс Марпл, вы простудитесь, если будете еще оставаться на улице вот так, не двигаясь, после захода солнца!

Неожиданно раздавшийся за спиной мисс Марпл голос мисс Белевер заставил ее вздрогнуть, и она покорно пошла следом за ней к дому.

— Я размышляла о трюках фокусников, — сказала мисс Марпл. — Они так непонятны, когда на них смотришь, и вдруг оказываются столь простыми, когда вам их объясняют. Вы когда-нибудь видели женщину, которую распиливают пополам? Этот фокус завораживал меня с детства. Я помню его еще с одиннадцати лет. Мне так и не удалось самой понять, как это делается. И вот недавно я прочитала в газете статью, где раскрывается секрет. Оказывается, там не одна, а две женщины. Зрители видят голову одной и ноги другой. Все считают, что женщина одна, а их в действительности две… Это разгадка и для другого…

Мисс Белевер недоуменно посмотрела на нее. Впервые речь мисс Марпл была такой непоследовательной и бессвязной. Видимо, все эти ужасные события оказались действительно серьезным испытанием для столь немолодой дамы.

— Когда наблюдаешь вещи с одной стороны, то и видишь только эту сторону, — продолжала мисс Марпл, — но если удается определить, где реальность, а где иллюзии, все становится ясным.

Затем она вдруг добавила:

— А Кэрри-Луиза?.. Как она себя чувствует?

— Она чувствует себя хорошо, — ответила мисс Белевер. — Но, должно быть, это ужасно — узнать, что кто-то пытался тебя отравить. Особенно для нее, всецело отвергающей насилие.

— Кэрри-Луиза хорошо чувствует то, что от нас ускользает, — задумчиво произнесла мисс Марпл. — И так было всегда.

— Я знаю, что вы хотите сказать. Но она живет вне реального мира.

— Вы так считаете?

Мисс Белевер посмотрела на нее с удивлением.

— Я не знаю никого другого, кто, подобно Кэрри, был бы так далек от повседневной жизни.

Сзади них раздались чьи-то шаги. Это был Эдгар Лоусон, который, обгоняя их, смущенно поклонился.

— Вот-вот! — продолжала мисс Марпл. — Я вдруг вспомнила. Этот молодой человек напоминает мне некоего Леонарда Вилли, зубного врача. Его отец, который тоже был дантистом, состарился. Стал терять зрение, руки у него тряслись, и больные, естественно, предпочитали лечиться у его сына. Старик был от этого несчастен, беспрерывно жаловался и хныкал. Леонард, у которого было доброе сердце и не очень умная голова, стал притворяться, что излишне много пьет. От него всегда пахло виски, и, принимая пациентов, он старался делать вид, что находится «под мухой». Он был убежден, что несчастные больные, видя сына явно не на высоте, вновь пойдут к его отцу.

— И они шли?

— Конечно нет. Они пошли к мистеру Рейли, конкуренту. Многие добрые люди не в ладах со здравым смыслом. Кроме того, Леонард Вилли не умел как следует притворяться. Не имея никакого представления о том, как ведут себя настоящие пьяницы, он явно преувеличивал…

Они вошли в дом через боковую дверь и увидели, что вся семья собралась в библиотеке.