Агата Кристи - Игра зеркал

— Да… в каком-то смысле… Да, оно будет принадлежать мне безусловно.

Тональность ее последних слов несколько удивила инспектора. Он поднял голову и внимательно посмотрел на Милдред. Взгляд миссис Смит был отрешенным, а тонкие губы кривились в торжествующей усмешке.

Инспектор продолжал с тем же уважением в голосе:

— Итак, у вас были достаточные основания, чтобы прийти к столь серьезным выводам… Мистер Уолтер Хадд собирался завладеть состоянием, которое должно было перейти к его жене после смерти миссис Серроколд. В связи с этим не заметили ли вы каких-нибудь ухудшений состояния здоровья вашей матушки в последнее время?

— У нее бывают приступы ревматизма, но это возрастное. К старости у всех что-нибудь появляется. Люди же, которые устраивают всякие сцены из-за начала новых неизбежных болей, не вызывают у меня симпатии.

— А миссис Серроколд устраивает сцены?

Милдред помолчала с минуту.

— Нет, — сказала она наконец. — Но она привыкла, что их устраивают ради нее другие. Заботливость ее мужа чрезмерна. Что касается мисс Белевер, она выглядит просто смешной. Ее преданность достойна восхищения, но превратилась в настоящее бедствие. Она буквально терроризирует бедную маму. Мисс Белевер здесь заправляет буквально всем и считает, что ей все позволено.

Инспектор медленно покачал головой.

— Понимаю… понимаю… — произнес он и добавил, внимательно наблюдая за миссис Смит. — Есть еще одно обстоятельство, которое мне не совсем ясно. Что делают здесь братья Рестарики?

— Опять наша детская сентиментальность! Их папаша женился на моей бедной матери ради денег и через два года сбежал с югославской певичкой сомнительных моральных достоинств. Мать имела слабость пожалеть этих двух мальчиков. Она их почти усыновила, и с тех пор они все время толкутся здесь, паразитируя на ее доброте. Смею вас уверить, нахлебников нам здесь хватает!

— Алекс Рестарик имел возможность убить Кристиана Гэлбрандсена. Он был один в машине… между сторожкой и домом. А Стефан?

— Стефан был с нами в холле. Поведение Алекса мне не нравится. Он становится все вульгарнее, думаю, что ведет беспорядочную жизнь, но, по правде говоря, я не представляю его убийцей. Да и зачем ему было убивать моего брата?

— Мы все постоянно возвращаемся к этому вопросу, — заметил инспектор Карри. — Что такого мог знать Кристиан Гэлбрандсен про некоего икса, чтобы тот… счел необходимым убить его?

— Вот именно! — с неожиданной живостью воскликнула миссис Смит. — И наверняка убийца — Уолтер Хадд! Какой ужас! Какой ужас! И только я одна от всего этого страдаю. Что другим? Никто из присутствующих здесь даже не является родственником Кристиана. Для моей матери он был всего лишь взрослым пасынком. Не было родства и между ним и Джиной. Но мне он приходился братом!

— Сводным братом, — уточнил инспектор.

— Да, сводным, к тому же он был намного старше меня. Но мы оба Гэлбрандсены!

— Да-да… Я понимаю ваши чувства.

Милдред Смит вышла из комнаты. На глазах у нее блестели слезы. Карри посмотрел на сержанта.

— Она уверена, что убил Уолтер Хадд, и ни на минуту не может представить себе, что это мог сделать кто-то другой.

— А кто знает, может, она и права?

— Ясно только, что все против Уолл и. Подходящая возможность… мотив. Если ему нужны деньги, то смерть бабушки его жены просто необходима. В таком случае Уолли мог рыться в ее лекарствах, а Кристиан Гэлбрандсен — застать его за этим занятием… или каким-то образом узнать об этом. Да. Все прекрасно сходится.

Инспектор умолк и через минуту добавил:

— Хочу все же заметить, что Милдред Смит любит денежки. У нее к ним страсть, как у всех скупых. Но смогла бы она совершить преступление ради денег — вот в чем вопрос?!

— Как все сложно, не правда ли? — сказал сержант Лэйк, почесывая затылок.

— Да, очень сложно, но зато интересно. Мне, право, очень хочется узнать… А Джина Хадд, Лэйк? Она, пожалуй, занимает меня больше остальных. У нее якобы плохая память, а может, она просто лжет с такой же легкостью, как дышит.

— Несомненно, — глубокомысленно подтвердил Лэйк.

«Как трудно представить себе человека, основываясь лишь на том, что о нем рассказывают», — думалось инспектору Карри. Он видел перед собой Эдгара Лоусона, о котором столько людей говорили ему с самого утра. Их впечатления столь разительно не совпадали с его собственным, что становилось смешно.

Эдгар не казался ему ни «странным», ни «наглым», ни даже «ненормальным». Инспектор видел перед собой самого обычного юношу, очень расстроенного и выглядевшего почти таким же униженным, как Урия Гип[2]. Совсем юный, весьма заурядный и довольно жалкий, он хотел поскорее ответить на все задаваемые вопросы и беспрерывно рассыпался в извинениях.

— Я понимаю, что поступил очень плохо. Сам не знаю, что на меня нашло. Как я мог устроить эту безобразную сцену? А выстрел? Неужели я стрелял в мистера Серроколда, который был так добр ко мне, так терпелив!

Он непрерывно ломал пальцы, и эти руки с тонкими запястьями тоже вызывали жалость.

— Если меня должны судить, я готов последовать за вами. Я заслужил это. Я признаю себя виновным.

— Никто не подавал на вас жалобу, — сухо ответил инспектор. — У нас нет ни одного свидетельства против вас. По мнению мистера Серроколда, выстрелы были случайными.

— Он весь в этом высказывании! На свете никогда не было человека, столь же доброго, как мистер Серроколд! Я ему обязан всем, и вот как я его отблагодарил за доброту!

— Что заставило вас так поступить?

Казалось, Эдгар пребывал в замешательстве.

— Я вел себя как последний идиот.

— Мне тоже так кажется, — сухо заметил инспектор. — Судя по вашим словам, сказанным мистеру Серроколду в присутствии свидетелей, вы узнали, что он ваш отец. Это правда?

— Нет.

— Откуда у вас возникла эта идея? Вам кто-нибудь подсказал?

Эдгар в смущении зашевелился.

— Мне трудно объяснить вам… Не знаю, с чего начать…

Инспектор ободряюще посмотрел на него.

— Попытайтесь все-таки. Мы не намерены причинять вам неприятности.

— Видите ли, у меня не было нормального детства. Другие ребята смеялись надо мной, потому что у меня не было отца. Они обзывали меня незаконнорожденным… и это была правда. Моя мать почти не бывала трезвой, время от времени к ней приходили мужчины. Я думаю, что моим отцом был какой-нибудь иностранный моряк. Дом наш всегда вызывал у меня отвращение. Сущий ад! Я стал воображать, что мой отец был не простым моряком, а каким-то знаменитым человеком, и что я — законный наследник огромного состояния. Потом я стал учиться в другой школе и там один или два раза я соврал, намекая, будто мой отец был адмиралом. Кончилось тем, что я сам в это поверил и стал, как мне казалось, менее несчастным.

Он помолчал минуту, потом продолжил:

— А потом я придумал еще одну вещь. Я останавливался в отелях и рассказывал там массу всякого вздора. Говорил, что я летчик-истребитель или служу в армейской разведке. Сам не знаю, что со мной происходило. Мне не хотелось никого обманывать, но я не мог себя остановить. Мистер Серроколд и доктор Мэйверик объяснят вам, что это такое. У них есть все соответствующие бумаги.

Инспектор Карри кивнул. Он уже видел документы Эдгара и его уголовное дело.

— В конце концов, мистер Серроколд вытащил меня из этого кошмара и привез сюда. Он сказал, что ему нужен секретарь, который должен ему помогать… и я могу утверждать, что работал прилежно! Да, я могу это сказать! Но другие люди постоянно издевались и смеялись надо мной.

— Кто же это? Может быть, миссис Серроколд?

— Нет. Миссис Серроколд — настоящая леди… Она всегда была любезна и добра ко мне. Но вот Джина, та обращалась со мной, как с последним идиотом, и Стефан тоже. Миссис Смит презирает меня за то, что я не из их круга. И мисс Белевер тоже. А сама-то она кто? Всего лишь компаньонка на жалованьи, правда?

Инспектор заметил в поведении молодого человека признаки все возрастающего возбуждения.

— В общем, они все относятся к вам безо всякой симпатии?

— Да, потому что я — незаконнорожденный! — запальчиво воскликнул Эдгар. — Если бы у меня был отец, они бы не вели себя так!

— Значит, чтобы утешиться, вы придумали себе несколько знаменитых отцов?

Эдгар покраснел и произнес сквозь зубы:

— В конце концов, я всегда лгу.

— В последний раз вы утверждали, что ваш отец — мистер Серроколд. Почему вы так говорили?

— Потому что надеялся заставить их замолчать раз и навсегда. Если бы он был моим отцом, они бы не вели себя так!

— Но вы к тому же утверждали, что он ваш враг, что он вас преследует.

Эдгар потер лоб.

— Да, я знаю. Все перепуталось у меня в голове. Со мной это бывает.

— И вы взяли револьвер в комнате мистера Хадда?

Казалось, этот вопрос привел Эдгара в явное замешательство.

— Вы так думаете? Я взял его там?

— А вы не помните?

— Я хотел воспользоваться револьвером, чтобы только испугать мистера Серроколда.

— И как же вы раздобыли этот револьвер? — спросил инспектор, терпеливо дожидаясь ответа.

— Вы же сами сейчас сказали… Я взял его в комнате Уолтера. Разве я мог найти его где-нибудь еще?

— Не знаю… Может, кто-нибудь дал его вам?..

Эдгар взглянул на инспектора безо всякого выражения.

— Если мне его и дали, я такого не припоминаю. Я был так взволнован! Стараясь успокоиться, я пошел прогуляться по парку. Мне казалось, что за мною следят, шпионят, что все против меня, даже эта симпатичная дама с седыми волосами… мисс Марпл. У меня, наверное, был приступ безумия. Не помню, где был, не помню, что делал, время перепуталось!